– Разыщем?

– Давай.

Впереди показались избенки деревушки Горки. Металлодетектор отмечал уменьшение расстояния до ларца и это радовало.

В Горках было не протолкаться, как на ярмарке. За ржанием конским и криками людей невозможно было расслышать рядом стоящего собеседника и волей неволей приходилось переходить так же на крик. Толкотня эта была абсолютно бестолковой. Все кого-то разыскивали, срывая глотки. Спешили куда-то фельд-егеря, расталкивая нерасторопных и зло матерясь в ответ.– «Мать, мать, мать»,– неслось со всех сторон.

– Вот она Расея-матушка доподлинная, во всей своей красе,– проорал Сергей Михаилу в ухо.– Чего орут? А главное, куда все спешат?

– Позиции занимать указанные собираются. Порасспросят друг друга насчет географии и пойдут искать каждый свое место,– крикнул тот в ответ. И выругался неожиданно так витиевато и с таким злым задором, что Сергей даже не стал спрашивать причину. Без объяснений было понятно, что уставившийся на детектор Михаил, не увидел там сигнала.

– Ведь рядом где-то уже, буквально в двух шагах. Хоть шмон устраивай всех подряд. Поехали в Семеновское, наши там должны быть. Проведаем.

В Семеновском полным ходом шли работы по возведению редутов. Расспросив встречных мужичков, подвозящих на подводах продовольствие, боеприпасы и бревна, парни выяснили, что московские ополченцы, после вчерашнего боя, отведены по приказу командования 2-ой армии на доукомплектовку личным составом. На левый фланг, где французов не ожидают вовсе и потому сосредоточили там пункты сбора, а также походный госпиталь.

– Там за Утицей, в рощице они,– пояснил с готовностью дедок с бородой до пояса.– К ополченцам у меня два зятя и три внучка приписаны. Смирновы мы. Авдей с Прохором – это зятья, а внучата при них – Семка, Пронька да Илюха. Коль увидите, батюшки, так передайте, что поклон им от деда Саввы.

– Непременно передадим, дедуля. Вам сколь лет-то?

– Молодой ищо,– заулыбался дед Савва.– Мой батюшка – Прокопий, царствие ему тудыть, до ста лет дожил и все на девок ищо поглядывал, а мне восьмой десяток ноне токма. Аль девятый? – поскреб озадаченно в затылке дед.

– Из долгожителей значит. Нынче, дедуля, молодых смерть многих приберет. Не страшно тут? Вон француз начал пушки пристреливать. Не ровен час, под ядро-то попадешь,– Сергей сочувственно оглядел неказистую одежонку деда. Лапти, онучи, кафтанишко в заплатах и шапчонка треух.

– А чего нам? Свое пожили. Дык и то сказать, на все Воля Божья. Кому помереть, кому жить,– философски заметил дедок.

– Ну да. Помирают не старые, помирают поспелые. Так что ли?

– Во, во, тудыть-растудыть,– кудахнул дед, заулыбавшись еще шире.

Ополченцев московских нашли быстро и именно в рощице. Подоспели удачно к обеду и с удовольствием подсели к солдатскому котлу, у которого хлопотали Тихоновна и Нина Андреевна. Котлы были сконструированы Кулибиным и очень напоминали будущие полевые кухни русской, а потом и советской армии. Громоздкое сооружение с трубой и печкой на конной тяге и с тележными колесами дымило и вкусно пахло борщом и кашей.

– Бабий бунт тут у нас приключился,– сообщил Силиверстович, поздоровавшись с парнями.– Принесла лихоманка, будто мы тут без них не управимся. Все любопытство бабье. Что лыбишься?– ткнул он внука в плечо.– Сейчас полиняешь живо, ваши кулемы тоже здесь. Вона, у второй полевой заправляют,– улыбка дурашливая немедленно сползла с Серегиных губ и, бросив поводья кобылы, он ринулся в указанном направлении, на бегу поздоровавшись с Тихоновной и Ниной Андреевной.

– Здрасте вам. Соскучились?– и, не дожидаясь ответа, прошмыгнул мимо.

– Вот хамло!– Тихоновна погрозила вслед внуку черпаком.– Вернешься ведь, невежа. Ох, держись тогда. У меня после Шевардино этого руки чешутся, кому нито волосья повыдирать.

Михаил обнял мать и «тетушку»: – Не гневайтесь, ему Силиверстович про Аннушку доложил, вот он и помчался. Вы зачем им разрешили сюда заявиться? Это же их время и если что, то как нас не вышвырнет в «форс-мажоре»?

– Как же, удержишь их,– вздохнула Нина Андреевна.– Мы втихую ушли, так эти следом через пять минут выскочили и слушать ничего не хотят. А Катерина твоя и вовсе вчера полезла в Шевардино это. С термосами.– «Солдатики голодные весь день».– Я ей эту вашу карточку на спину едва прилепить успела, ведь помчалась, как оглашенная. Отец-то турнул ее, конечно, сразу обратно, но ведь в самое пекло сунулась, а вернулась вся в этих нашлепках свинцовых. Как репья наловила.

– Я ей сейчас такие «нашлепки» устрою,– Михаил помчался следом за Сергеем, недослушав мать.

– И этот туда же,– сокрушенно покачала головой Тихоновна, наливая в котелок солдатский борщ очередному ополченцу.– Господи, ты то, Павлушка, почему в лазарет не ушел? Без руки хочешь остаться?– накинулась она на парнишку с перевязанной рукой и головой.– Мало что ли повоевал?

– Все ранены, не один я и не уходят. А я что, хуже других?– парнишка расплылся в улыбке.– Агафья Тихоновна, вы не беспокойтесь, нам Евлампий Силиверстович мазь целебную выдал, раны затягивает на глазах, только зудят шибко и чешутся. Я уже пальцами могу шевелить,– Павлушка продемонстрировал шевеление и отошел с котелком в сторону, уступая место следующему ополченцу.

Вторая полевая кухня дымила метрах в пятидесяти под березой и орудовали на ней с черпаками Катюша и Аннушка. Прибежавший сюда Михаил, услышал как Сергей выговаривает своей половине, все что он думает о ее поведении и в довольно резкой форме. Аннушка стояла, повинно склонив голову и на вопрос: – Вдовцом меня решила оставить, а ребятишек сиротами?– Только шмыгнула виновато носиком. Михаил усмехнулся и, кивнув в сторону четы Руковишниковых головой, произнес тоном, не терпящим возражений:

– Катенька, чтоб я треснул, если мне тоже самое в голову не пришло. Обалдели, в натуре, девки?– а вот Катюша отмалчиваться не стала в отличие от Аннушки:

– Давайте-ка покормим вас сперва. Мишань, вот присядь-ка на скамеечку к столику. Парни специально постарались, сколотили. Говорят,– «Для отцов-командиров». Какие щи у нас нынче наваристые, а каша Гурьевская – вкуснятина. Хлебушек свежий и огурчиков малосольных целый бочонок. Садитесь, подкрепитесь, а потом поговорим обстоятельно. А, Миш?– Катюша чмокнула Михаила в раскрасневшуюся от возмущения щеку и он, махнув рукой, сдался:

– Наливай. Серега, прекрати пилить супругу. Садись, тут щи твои любимые стынут,– Сергей зыркнул в сторону столика, собранного из жердей березовых, на котором уже исходили паром две миски с первым, сглотнул слюну, и пробормотав: – Ох, возьмусь я за тебя, Анюта. Курить вот только брошу, тогда держись,– Аннушка сразу вскинула радостно голову и повисла у него на шее, завизжав ему в ухо так, что листья с березы посыпались. Ополченцы, сидящие с котелками и ложками, под деревьями вокруг кухни, весело заулыбались.

– Анька!– взвыл Сергей, хватаясь за уши под смех кадетов.– Оглушила ведь.

– Сергей Алексеевич, а чего это вы монахами с Михаилом Петровичем вырядились нынче? – спросил подошедший и поздоровавшийся Кудряшов Иван Савельевич – бывший разбойник Кудеяр и нынешний учитель фехтования в кадетской школе Руковишниковых.

– По тылам, Савельевич, французским прошлись. Самое удобное облачение. А ты тоже, смотрю, не усидел в Москве. Как парни себя показали вчера? Хорошо обучил?

– Наши дрались знатно. Мусье бегало от них по всему полю,– довольно улыбнулся Иван Савельевич.– Сабли хороши. Сталь не тупится. Из своих загашников Сергей Алексеевич презентовал и понятно, почему ранее не давал в руки. Опасны в повседневной жизни. С ними ведь и фехтованию обучаться нет надобности. Руби в песи и вся недолга.

– Ну, не скажи, Савельевич, «руби». Каб так просто, то и живы тогда все бы были. Вон смотрю и тебя достали, рука-то на перевязи. Или картечь?

– Штыком гренадер достал,– признался Иван Савельевич.– Я его мерзавца, потом, сгоряча, располовинил, да так разлетелся лихо, что человек пятьдесят увидев дело такое, обратно побежали, ружья побросав,– Иван Савельевич присел к столику на раскладной стульчик и Катюша тут же выставила перед ним миску со щами: – Спасибо, хозяюшка,– поклонился ей Иван Савельевич и, перекрестившись, взялся за расписную ложку. За прошедшие пятнадцать лет он изменился настолько разительно, что узнать в нем того нахала-разбойничка лесного, было уже невозможно. Борода с проседью, делала лицо его благообразным, но вот глаза поблескивали все так же лукавством и удалью. К столику и к кухне постоянно подходили знакомые и, радостно поздоровавшись, получали свой обед. Кадеты молодые и уже среднего возраста, из тех самых первых годов девяностых, прошлого восемнадцатого века, узнавали Михаила и Сергея, радуясь им искренне.