– Не стоит благодарности. – Она взъерошила мне волосы. – Так делают все старшие сестры.

– Ладно тебе, – отмахнулся я, зная, что она преувеличивает. Я ненавидел родителей, взваливших на нее эту обязанность, но не хотел огорчать ее, поэтому больше ничего не добавил.

– По-моему, твой учитель все понимает, – сказала она. – Он не стал задавать лишних вопросов, когда увидел меня.

– Угу, он неплохой.

– Господин Цуда выглядит слишком молодо для учителя. Ты случайно не знаешь, сколько ему лет?

– Тридцать три.

– Знаешь, он абсолютно мой тип. Высокий, приятный, с доброй улыбкой.

Я остановился.

– Не говори мне, что он тебе нравится.

– Слушай, ты ведь сказал, что он неплохой.

– Он слишком старый.

– Возраст не имеет значения. – Она пожала плечами.

– А еще он скоро женится.

– Правда? – Она вздохнула, хотя не казалась слишком разочарованной. – Жалко, но я думаю, что у такого приятного мужчины должна быть подружка. Было бы удивительно, если бы ее не было.

– Он не обратит на тебя внимания. Для него ты еще маленькая и сопливая.

– Не груби мне. – Она толкнула меня локтем.

Я сердито сверкнул глазами, но вскоре забыл про наш разговор. Потом кто-то из одноклассников сказал мне, что видел, как господин Цуда шел с моей сестрой.

– Ты наверняка принял за нее кого-то другого, – отмахнулся я. Но вскоре и другие ребята сказали, что видели их вместе. Однако я не верил, что она могла встречаться с ним. Ведь господин Цуда скоро женится. Моя сестра не из тех, с кем можно поиграть и бросить. Так что это наверняка какое-то недоразумение.

Но однажды я и сам увидел, как господин Цуда и моя сестра сидели в кафе на Коэнджи. Они оживленно беседовали и смеялись, не замечая, что я стоял на другой стороне улицы.

Я не знал, что сестра пьет кофе. А господин Цуда выглядел иначе, чем в школе. Вместо обычной строгой одежды на нем были джинсы и майка. Но больше всего меня обеспокоило выражение на лице сестры. Я никогда не видел ее настолько счастливой. Она была совсем не такой, как всегда, и мне это не понравилось.

Много позже я понял, что так смотрят влюбленные. Но в то время я этого не понимал. Я стоял на улице, вытаращив глаза, и мне казалось, что какая-то невидимая рука сжимала мой желудок. Я не мог подойти к ним. Мои ноги налились свинцом. Через некоторое время я как ни в чем не бывало вернулся домой, но эта картинка часто всплывала в моем сознании.

Когда я видел в школе моего учителя, та сцена тут же всплывала в моей памяти, и ужасное ощущение возвращалось. Я старался не думать об этом, но это не помогало. Тогда я решил поговорить с сестрой.

– Тебе все еще нравится господин Цуда? – спросил я.

Мы были с ней вдвоем и ели на ланч спагетти с говядиной. Мне показалось, что момент самый подходящий. Забавно, но после стольких лет я до сих пор помню, что мы ели в тот день.

На ее лице ничего не отразилось.

– Почему ты спрашиваешь об этом?

– Ты мне говорила, что он твой тип.

– Он и вправду мой тип. Мы с ним были бы хорошей парой, правда?

Я молчал, а она смотрела на меня, ожидая ответа. Она словно бросала мне вызов.

– Он старый. – Я ковырял вилкой спагетти. – Такое впечатление, будто ты ходишь на свидания с отцом.

– Не говори глупости. Для этого он должен был бы стать отцом в шестнадцать лет.

– Ты только что сама признала, что он вдвое старше тебя.

– Когда мы станем старше, разница не будет казаться такой большой, – настаивала она. – Скажем, женщине пятьдесят три года, а мужчине шестьдесят девять.

Я не верил своим ушам, слушая ее рассуждения.

– Но ведь тебе семнадцать, а ему тридцать три. Это нехорошо.

Она хмуро смотрела на меня.

– А еще он женат, – добавил я.

Сестра вскочила из-за стола и вышла. Я пожал плечами и продолжил есть. Мне казалось, что я остановил ее и не дал погрузиться еще сильнее в проблемные отношения. Такие вещи просто недопустимы.

На следующий день она держала себя так, словно того разговора и не было. Она ничего не говорила, и я тоже ничего не говорил. Мы больше не возвращались к этой теме. Все было хорошо, или так мне казалось, но через несколько недель она приготовила на ланч лишнюю порцию.

– Сегодня я не смогу пообедать с тобой, – сообщила она. – Я приготовила рис карри. Ты сумеешь его разогреть?

– Да, сумею. – Я кивнул.

Обычно мы с ней обедали вместе, и это было необычно, но мне даже не пришло в голову спросить, куда она собиралась пойти. А надо было бы сообразить, что что-то не так.

В шесть часов я разогрел приготовленную сестрой еду. Моя тарелка одиноко стояла на столе, да и рис карри казался не таким вкусным, как обычно. Я выбросил половину в контейнер для мусора, взялся за домашнюю работу и разложил учебники по всему столу, заполняя пустоту. Я сидел над уроками, пока у меня не стали слипаться глаза. Когда я пошел спать, сестра все еще не вернулась домой.

Среди ночи меня разбудил необычный шум.

Я встал и пошел на этот звук. Он привел меня на кухню. Свет не горел, занавески были задернуты, мои глаза медленно привыкали к темноте. Сестра сидела на полу. Я подбежал к ней.

– Что случилось? – спросил я.

– Ничего, – прошептала она. – Все в порядке, Рен. Иди спать.

Даже в темноте я разглядел сверкавшие полоски влаги на ее щеках.

– Почему ты плачешь?

– Нет, что ты. – Она вытерла лицо рукой. – Я не плачу.

– Что случилось?

– Ничего.

Я сжал кулаки.

– Это все он виноват, да?

Она не ответила и продолжала плакать. Я пошел к себе, оделся и уже подходил к двери, когда сестра схватила меня за руку.

– Ты куда направляешься? – спросила она.

– Хочу разыскать господина учителя, – ответил я. – Я заставлю его извиниться.

Она опустила голову.

– Рен, он не сделал ничего плохого. Это была моя затея, и я ни о чем не жалею. Извиняться никому не надо, так что, пожалуйста, не усложняй ситуацию. Она и так сложная.

Я попытался выдернуть руку, но сестра крепко стиснула ее. Даже удивительно, откуда у нее взялась такая сила. Ведь она была ненамного крупнее меня.

Мы стояли возле двери и молчали. Никто из нас не проронил больше ни слова. В теплой летней ночи громко звенели цикады.

– Отпусти мою руку, ладно? – сказал я наконец. – Я никуда не пойду.

Сестра разжала пальцы, вернулась на кухню, села за стол и закрыла лицо руками. Она не издавала ни звука, но ее плечи сотрясались.

Что мне надо было сделать? Обнять ее за плечи? Это было бы неловко, и я так и не решился.

В ту ночь она выплакалась, по-моему, за несколько лет. Я никогда прежде не видел таких ее бурных слез, даже когда она смотрела телесериалы.

Когда лучи солнца проникли сквозь щели между тяжелыми бархатными шторами, она вытерла лицо и спросила, сколько времени.

– Четверть шестого, – ответил я, взглянув на часы за ее спиной, и тоже спросил, пародируя ее обычный вопрос: – Скажи мне, ты узнала что-то новое?

Она грустно улыбнулась.

– Я узнала, что он курит «Семь Звезд».

– Ты ненормальная, – сказал я, – или тупая, или то и другое вместе. Ненормальная и тупая.

Сестра расхохоталась. По ее лицу я понял, что она была и грустна и счастлива одновременно.

Она встала на ноги и потянулась.

– Приготовить тебе завтрак?

– Да, пожалуйста, – ответил я, радуясь, что эта ночь подошла к концу. – Только постарайся, чтобы он был вкусным. Из-за тебя я страшно не выспался.

Сестра рассмеялась и приготовила омлет «омурайсу». Она нарисовала на нем кетчупом смеющуюся рожицу, и эта картинка помогла мне благополучно закончить начальную школу и не побить учителя математики.

Я знал, что господин Цуда больше не встречался с моей сестрой. Сомневаюсь, что он знал о ее отъезде из Токио, не говоря уж о ее смерти. Возможно, он даже не вспоминал о ней. Но все же сигарета «Семь Звезд» принесла мне странное утешение.