Чем дольше мы мчались куда-то, тем холоднее становилось. Ветер усиливался, его порывы были всё более непредсказуемыми и шумными. Иногда казалось, что они могу унести меня из рук Рафаэля и организовать незапланированную встречу с асфальтом. И уровень страха неуклонно стремился вверх. Чувствую, как руки замерзают, как леденеют мои конечности, и не знаю, отчего это — от нарастающего ужаса или просто действительно становится холоднее.
Внезапно сквозь тонкие щёлки между капюшоном и панцирем мутанта просочился свет. Неужели солнце уже взошло? И тучи так быстро рассеялись. Рафаэль остановился — больше мы не поднимались. Не дёргались в прыжке, не сбивали дыхание друг друга.
— Можешь открыть глаза, мы на месте, — совсем близко прозвучал знакомый голос, и я его не узнала из-за невероятного умиротворённого спокойствия и какой-то совсем не присущей мягкости. Набрала в лёгкие побольше воздуха — он обжёг меня изнутри холодом, — и медленно открыла глаза. Просто разомкнула веки, но боялась повернуть голову — уставилась в зелёную кожу мутанта и не могла найти в себе достаточно мужества. Резкий порыв ветра почти сдул с моей головы капюшон, но я не хотела убирать руки от Рафаэля.
— Эй, не бойся, — сказал он, наклоняясь к моему уху почти впритык. — Отсюда не видно земли.
Я подняла глаза на него — янтарь засверкал миллионами искрящихся точек, переливаясь под естественным источником света. Странно, а я ведь никогда не видела Рафаэля днём. Обернулась — медленно, внутренне содрогаясь от страха, — и моё дыхание сбилось, а сердце заколотилось в такт сердцебиению мутанта.
Весь мир в одно мгновение застыл, замер в своём величии и красоте. Солнце, яркой полосой золота озарившее горизонт, медленно являло себя миру, обрисовывая кромки пушистых облаков, будто кто-то мастихином нанёс яркое жёлто-оранжевое масло, неуклюжими мазками играясь с цветом и акварельными тонкими пятнами оставляя след на молочной нежной пенке дальше от горизонта, грядочками проходившими от нас к далёкому краю. Эти облака — мягкая перина, лёгкое одеяло, такое невесомое, — и, казалось, я могла бы утонуть в них, могла бы закутаться и остаться здесь навсегда. Подо мной уже не было земли, только бесконечное море облаков, закрывающих меня от города. Будто здесь совсем иной мир — величественный, неизменный, вечный…
Он заворожил, подчинил гипнозом, и несмотря на завывающий на такой высоте ветер, здесь царит спокойствие. Эта невероятная картина вызвала трепет в душе, а щемящая радость вперемешку с адреналином и восторгом от открывшейся мне картины заставляла глаза щипать. И я не хотела плакать, и не было во мне излишней сентиментальности, но это чувство настолько непередаваемо, настолько наполняло меня, что не было сил сдержаться. Если бы не Рафаэль, я бы никогда не увидела такую красоту. Не возвысилась бы над облаками, над людьми, не парила бы в небесах. Так бы и просидела всю жизнь в своей каморке и знала бы дорогу от дома до работы. Сколько всего нового я узнала благодаря встрече с этим невероятным существом. А мы ведь, к слову, даже не стоим на крыше ногами — Рафаэль крепко зацепился рукой за пику Крайслер-билдинг, гордо возвышающуюся поверх облаков в окружении торчащих по соседству верхушек других небоскрёбов, в данный момент абсолютно оправдывающих своё название. И мне не страшно. Кажется, будто и нет ничего там, под нами, будто это другой небесный город со своими маленькими домиками, возведёнными прямо на облаках.
Рядом со мной над головой навис небольшой кусочек облака — воздушная сахарная вата, — и мне так захотелось потрогать его, что я потянулась за ним, уверенная в том, что на ощупь оно окажется мягче ваты. Вытянула руку вверх — уже не боялась упасть, — ощутила, как Рафаэль ещё крепче сжал меня, чтобы не соскользнула. Но дотянуться я так и не смогла, лишь на мгновение ощутив исходящий от облака холод — мне так показалось. Но я была так близка к этому. Ещё бы немножко, буквально миллиметр.
В одну секунду Рафаэль припечатал меня обратно к себе, неловко хихикая надо мной. Боялся, что упаду? Даже я уже не боялась этого. Впервые в жизни, и находясь в самом высоком месте, где я когда-либо бывала. Вновь окинула взором гордую красоту просыпающегося солнца, которое становилось всё ярче с каждой секундой.
— Это просто…
— Невероятно, — закончил мою фразу Рафаэль. Я посмотрела на него — взгляд устремлён в горизонт, такой мягкий, такой тихий, умиротворённый. При таком ярком свете, причём солнечном, я видела его впервые. И янтарь в глазах горел ярким огнём, всполохами блестел на утреннем солнце. Странно, почему я никогда не замечала эти мелкие тонкие шрамы на его лице? Он чуть заметно улыбался, наслаждаясь созерцанием природной красоты. А я всего лишь на мгновение засмотрелась на него, замечая, что кожа на лице имеет светлые салатовые прожилки, в отличие от тёмной кожи тела. Этот суровый парень уже не казался таким уж суровым. Я и подумать не могла, что Рафаэль окажется ценителем прекрасных пейзажей. Я ещё очень многого о нём не знаю…
— Так ты мне расскажешь про своё хобби? — вдруг вспомнила я. И не то, чтобы хотела портить такой эпичный момент, но просто отчего-то так неловко себя почувствовала, что выпалила первую попавшуюся мысль. Рафаэль вопросительно изогнул бровь, переводя взгляд на меня. А я старалась казаться расслабленной, чтобы щёки не покраснели ещё больше.
— Мы с тобой висим на одном из самых высоких зданий города, а ты спрашиваешь именно это? — он хотел воззвать к моему страху высоты, уводя тему разговора в другое русло, но это не сработало. Я положила голову ему на плечо, чтобы спрятать взгляд от его янтаря, сейчас действительно прожигающего меня до самых потаённых уголков моей души. И это было настолько естественно — гореть под его взглядом, — настолько просто проникнуть в мой мир, в саму меня, что я даже не заметила этого. И мне трудно объяснить то, что происходит со мной, что происходит с ним. И мне становится страшно…
— Угу, — промычала я на его вопрос, не сумев подобрать более красноречивого ответа. Рафаэль фыркнул и тяжело вздохнул, крепче сжал ладонь, обхватывающую мои ноги.
— Когда я был ребёнком, отец придумал это как наказание для меня — решил, что такое занятие должно помочь мне концентрироваться лучше, — уверена, он был трудным подростком. Если сейчас он с трудом удерживает свои эмоции, то раньше наверняка было ещё хуже.
— Он и теперь использует это в качестве наказания. Знает, как я ненавижу вязать.
— Но у тебя неплохо получается, — Рафаэль недовольно выдохнул, вызывая мой смех. — Неужели ты смог пересилить себя? Это непростое занятие для такого… эээ… эксцентричного парня.
— Когда твои братья совершенствуются в боевых искусствах в то время, как ты должен заниматься бабским делом и довязывать Майки шарф, то ещё и не тому научишься.
Я снова засмеялась. Отсутствие драк в жизни Рафаэля стало лучшим мотиватором для него. Забавно. Всё-таки сэнсэй Сплинтер тонкий психолог в вопросах воспитания своих нестандартных сыновей. Ведь они такие разные, абсолютно не похожие друг на друга. Но все они одно целое, неделимое. Борящиеся за добро в этом злом мире, хотя сам мир не хочет принимать их своей неотъемлемой частью. А зря.
— А ты свяжешь мне что-нибудь? — спросила я, укутываясь в свою куртку. Всё-таки холодно тут наверху.
— У тебя уже есть шарф, — безэмоционально ответил Рафаэль.
— Это не то. Это вещь Майки, сделанная для Майки. А для меня ты что-нибудь свяжешь? — мутант фыркнул, усмехаясь одними губами на мои слова.
— Ну только если отец опять меня накажет.
Как же мило, что они до сих пор, будучи уже взрослыми парнями, так покорно слушаются своего родителя, так трепетно относятся к семейным отношениям. Хотя такой здоровый бугай кажется ещё больше рядом с худой, сутулой от старости крысой.
— Нам пора, — повернувшись ко мне, сказал Рафаэль прямо в волосы, и я натянула капюшон обратно, ухватилась покрепче за его шею и закрыла глаза.
— Спасибо, — тихий шёпот едва коснулся зелёной кожи, и я не знаю, услышал ли меня Рафаэль или нет.
