Раздались звонки. Двигатели остановились, и палуба завибрировала на другой частоте. «Нравственность» тряхнуло, когда включились тормозные реактивные двигатели, застилая обзорный экран клубами замерзающих газов. Корабль Ультрамаринов отлетел от «Никтона», продолжающего свой неровный полет к Соте.

«Нравственность» развернулась, описывая носом широкую дугу. Реактивная тяга, не совпадающая по направлению с корабельной гравитацией, потянула экипаж вбок, и Летику на мгновение показалось, что он падает в две стороны одновременно. Затем корабль затормозил, главные двигатели снова активировались, с равномерным ускорением уводя эсминец от развалины, и странное ощущение пропало.

Следующие пять минут он летел прочь, стремительно увеличивая расстояние между собой и крейсером.

— Ауспик показывает, что следов других кораблей нет, — доложила Врат.

— Ты уверена? — спросил Кай.

— Насколько вообще можно быть уверенным при таких помехах от шторма, милорд.

— Годится, — кивнул Кай.

— Надеюсь, что так, — сказал Летик. — Капитан, уничтожь корабль, а затем на полной скорости направляйся к седьмому маяку. Мы отошлем рапорт оттуда. Только так можно быть уверенным, что Сота получит наше вокс-сообщение. Если за нами следят, нападения надо ожидать в любой момент.

— Как прикажете, милорд. Но должна предупредить, что операция заставит нас значительно отклониться от запланированного патрульного маршрута. Вокс-сообщение будет идти до Соты несколько часов, а до седьмого маяка два дня хода, — сказала Врат. — Они получат наш доклад только через пятьдесят четыре часа.

— Лучше предупредить их с опозданием, чем не предупредить вообще, — настоял на своем Летик.

— Милорд.

— Полный вперед. Приведи корабль в боевую готовность, — приказал Летик.

— Так точно, милорд, — сказал Геллий. — Подготовиться к атаке. Боевые протоколы начинают действовать через сорок пять секунд. Всему экипажу занять посты.

— Врат, отправь сообщение по корабельному вокс-передатчику дальнего действия. Вдруг оно пробьется, — сказал Летик.

— Будет сделано.

Юлиана вернулась к своему пульту.

— Геллий, я оставляю мостик под твоим командованием и больше мешать не буду. Благодарю за терпение.

— Лорд Летик, — отозвался Геллий. Он склонил голову, но не отвел взгляда от приборов и членов экипажа.

Когда расстояние до «Никтона» увеличилось до шести тысяч километров, «Нравственность» резко повернулась и выпустила в мертвый крейсер полный комплект торпед. Они вылетели из труб двумя группами по три в каждой, увлекая за собой клубы замерзшей атмосферы, и рассеялись веером.

Реактивные двигатели, ярко горящие на грязно-красном фоне Гибельного шторма, резко изменили курс снарядов. Гигантские размеры порождали иллюзию величественной неторопливости, хотя на самом деле торпеды были способны двигаться со скоростью, которая составляла значительный процент от скорости света.

Эсминец только выпускал второй залп, когда в крейсер ударил первый. В пустоте мгновенно расцвела ослепительно яркая цепь перекрывающихся сфер, но столь же быстро угасла. Из мертвого корабля вырвались тучи светящихся обломков, но они быстро остывали и превращались в темные пятна, разлетавшиеся во все стороны под действием взрывов. Вскоре после этого ударила вторая очередь, и на обзорном экране вновь расцвело ядерное пламя.

Но лишь когда пришел третий залп, последовавший прямо за вторым, мертвый ударный крейсер разлетелся на куски, обратившись в шар из горящих металлических осколков и газов.

Эсминец мгновение висел неподвижно, словно оценивал результат своей работы. Затем включился его единственный главный двигатель, а вместе с ним и маневренные ускорители по левому борту. Описав длинную параболу, «Нравственность» развернулась кормой к звезде Соты и двинулась по плоскости эклиптики к безымянному газовому гиганту и вокс-ретранслятору, который там располагался.

Тридцать два Повелителя Ночи сидели в сумрачной комнате. Они держались разрозненно, погрузившись каждый в свои темные мысли. Четырнадцать дней в тюрьме собственных доспехов сильно подпортили им настроение. Они больше не насмехались друг над другом, не шутили и не дрались. В воздухе веяло скукой. Приглушенные молнии из арко-проекторов раздражающе мигали в сумраке. Линзы шлемов зловеще светились красным, окутывая маски смерти, нарисованные на лицевых пластинах, грозными тенями.

Комната имела радиус тридцать метров, а потому у каждого из братьев было более чем достаточно места, чтобы сидеть в стороне от остальных и предаваться отвращению к товарищам. Несколько космодесантников впали в полубессознательное состояние каталепсического сна. Один без конца ковырял в полу зазубренным ножом, вырезая на металле никому не известные узоры ненависти.

Гендор Скрайвок, магистр когтя в 45-й роте, восхищался стоицизмом своих воинов, пока тот не пропал. Он понимал, что у них есть все причины быть не в духе. Им обещали свободу от ложного Императора, а в результате они оказались пленниками собственных амбиций, запертыми в керамитовых камерах на спящем корабле непонятно где. В его собственных доспехах воняло немытым телом, переработанным воздухом и химическими очистителями. Пустой желудок громко урчал. Его люди были в таком же состоянии.

Его рота была не самой счастливой в Империуме. После нескольких месяцев на борту почти мертвого корабля «Умбровый принц» на окраине Сотинской системы просить их о чем-либо было рискованно. Ему нужно было как можно скорее продемонстрировать успехи.

В миллионный, казалось, раз магистр когтя оглядел комнату, в которой они сидели. Гендор уже много дней назад бросил попытки найти здесь что-нибудь новое, но это помогало убить время. Центральный зал ретрансляционной станции представлял собой огромный цилиндр, пересекаемый сетью простых металлических балок. Многочисленное оборудование было с монотонной частотой отмечено штемпелем Шестерни Механикум. В центре стояла высокая полая колонна. И стены, и колонну опутывали бессчетные провода и оптические кабели, собранные в пучки металлическими стяжками, скрученные замки на которых имели оттиск со все тем же символом марсианского Культа. Повсюду неритмично мигали огоньки, словно глаза механических крыс, прячущихся под проводами.

Организованный хаос оборудования неведомым образом казался патологически аккуратным и поразительно неряшливым одновременно.

На втором и третьем уровнях находились кольцевые мостики: один у внешней стены и один вокруг колонны. Все четыре уровня соединялись лестницами с круглым ограждением, и на каждом вокруг колонны располагалось по одной рабочей станции. Использовать их было невозможно: порты выгрузки данных, оптические передатчики и прочие способы получения информации могли использовать только те, у кого были нужные физические модификации. На станциях были экраны, но примитивные. Комплекс был рассчитан на техноадептов и безмозглые машины. В этом царстве Бога-Машины никому не было дела до удобства тех, кто ему не служил. Даже атмосфера была временной уступкой живым и собиралась обратно в резервуары, когда станция пустовала. Ею управляли пять сервиторов, чьи лишенные конечностей туловища лежали в покрытых конденсатом капсулах жизнеобеспечения, спрятанных глубоко в лесу проводов.

Воздуха не было, как и гравитации, и свет почти отсутствовал. Когда они только прибыли, Скрайвок приказал своим людям ничего на станции не трогать, опасаясь, что увеличение нагрузки на маломощную систему обеспечения поднимет тревогу и выдаст их присутствие хозяевам.

Это было разумное решение, но восприняли его не очень благосклонно. Недовольство воинов усиливалось одновременно с вонью в их доспехах.

Все шло не так. Он не должен был уговаривать солдат, которые когда-то без вопросов выполнили бы любой его приказ. Они должны были быть свободны. Он погрузился в мечты. Он представлял Галактику без Империума, где он мог использовать свои легионерские способности для достижения собственных целей, а не для того, чтобы сражаться и умирать, не получив и слова благодарности, ради амбиций далекого Императора. Он представлял себя королем, которого почитает преисполненный страха народ. Это была приятная мысль, и он отчаянно пытался прогнать сотни противоположных картин, где его низвергали собственные рабы, или он погибал в войне Хоруса, или получал удар ножом от подчиненного, не успев выбраться из этого проклятого места.