Американским рабам долгое время не позволяли учиться читать, и они называли Библию, которую белые рабовладельцы использовали для оправдания их неволи, «говорящей книгой». Важным шагом к их освобождению стал момент, когда они изучили Библию и использовали ее против своих угнетателей. Эта книга стала инструментом угнетения и освобождения. Интерпретация священных писаний и сегодня становится причиной глобальных конфликтов. Эта книга не только передает знания и чувства – она сама источник власти.

Именно поэтому в Германии 1933 года и горели печально знаменитые книжные костры, в огонь которых летели сочинения авторов, ненавидимых режимом. Нацистов зачастую представляют антиинтеллектуальными, бескультурными вандалами, ведь так нам легче их понять, учитывая, что мы предпочитаем считать литературу и печатное слово хорошими по умолчанию.

Но даже нацисты понимали, что если и было что-то, что давало больше власти, чем уничтожение слова, так это владение и управление им. В книгах была сила. Слова могли быть оружием, эхо которого звучало еще долго после артиллерийского залпа. Они были не только оружием пропаганды, но и оружием памяти. Владеющий словом может не только толковать его, но и писать историю.

Эти слова выгравированы на ржавой красной металлической табличке, утопленной в булыжники Бебельплац в Берлине. Приезжающие летом туристы проходят мимо площади, расположенной между Бранденбургскими воротами и Музейным островом, по пути к одной из самых грандиозных достопримечательностей города. На площади и сегодня чувствуется символическое напряжение. В одном углу стоит пожилая женщина с взъерошенными седыми волосами. Она завернулась в большой израильский флаг, звезда Давида у нее на спине. В Газе вспыхнула еще одна война. Около тридцати человек собрались на площади, чтобы выступить против антисемитских настроений, которые спустя семьдесят лет после Второй мировой войны вновь пробудились в Европе.

С другой стороны широкой, фешенебельной улицы Унтер-ден-Линден, перед воротами Университета имени Гумбольдта выставлены простенькие прилавки. За несколько евро здесь можно купить потрепанные томики сочинений Томаса Манна, Курта Тухольского и Стефана Цвейга – всех авторов, чьи работы сжигались здесь в мае 1933 года. Перед столами – несколько металлических пластин размером с булыжник. На каждой начертано имя: Макс Байер, Марион Бютлер, Алиса Виктория Берта – все они когда-то учились в университете. Рядом с каждым именем стоит дата с названием места, которое не требует пояснений: «Маутхаузен – 1941», «Освенцим – 1942», «Терезиенштадт – 1945».

Слова Генриха Гейне, взятые из диалога в пьесе «Альманзор», со времен Второй мировой войны считаются точным пророчеством о том, что произошло здесь, и о случившейся в дальнейшем катастрофе. 10 мая 1933 года на Бебельплац, которая в то время называлась Опернплац, была организована самая известная церемония сожжения книг – событие, которое навсегда осталось мощным символом тоталитарного гнета, культурного варварства и беспощадной идеологической войны, ведомой нацистами. Огни книжного костра также стали символом тесной связи между культурным разрушением и холокостом.

Ранее той же весной нацисты взяли власть в Германии с помощью другого огня – случившегося в феврале 1933 года поджога Рейхстага, который они использовали в качестве предлога. Нацисты заявили, что это была работа коммунистов и что Германии угрожал «большевистский заговор», а потому запустили первую масштабную волну террора. Под арест попали коммунисты, социал-демократы, евреи и другие представители политической оппозиции. Обвинения подпитывались газетой национал-социалистической партии Völkischer Beobachter, которая много лет вела агитацию против еврейской, большевистской, пацифистской и космополитической литературы, подготавливая почву для возвышения нацистов.

Нацисты саботировали культурные мероприятия, и до 1933 года нападкам подвергалось все, от показа «нежелательных» фильмов до выставок так называемого дегенеративного искусства. В октябре 1930 года Томас Манн, который годом ранее был удостоен Нобелевской премии, раскритиковал преобладающие настроения на открытых чтениях, состоявшихся в Бетховенском зале Берлина. О готовящемся выступлении сообщили Йозефу Геббельсу, который отправил на чтения двадцать коричневорубашечников из штурмовых отрядов СС, приказав им одеться в строгие костюмы, чтобы не выделяться на фоне других зрителей. В эту группу вошел целый ряд правых интеллектуалов. Речь Манна была встречена аплодисментами из некоторых секций зрительного зала, но саботажники накинулись на него с критикой. В итоге атмосфера так накалилась, что Манн был вынужден покинуть помещение через заднюю дверь.

Еще распространеннее были угрозы. Родственники Манна, а также многие писатели, включая Арнольда Цвейга и Теодора Пливье, беспрестанно получали звонки и письма с угрозами. Дома писателей расписывали граффити. За рядом писателей была установлена слежка силами отрядов СА, которые караулили их дома и следовали за ними, куда бы они ни пошли.

Составлялись списки нежелательной литературы. В августе 1932 года Völkischer Beobachter опубликовал черный список писателей, которых следует запретить, после того как партия придет к власти. В начале того же года в той же газете была опубликована подписанная сорока двумя немецкими профессорами декларация, требующая защиты немецкой литературы от «культурного большевизма». Зимой 1933 года, когда нацисты взяли власть, атаки на нежелательную литературу переместились с улицы на правительственный уровень. В феврале 1933 года президент Пауль фон Гинденбург подписал закон «о защите людей и государства», который налагал ограничения на печатные издания, а весной того же года были приняты дальнейшие поправки, ужесточавшие контроль над свободой самовыражения. Первыми жертвами нового закона стали коммунистические и социал-демократические газеты и издатели. Герман Геринг возглавил борьбу против так называемой грязной литературы: марксистских, еврейских и порнографических книг.

Именно эта атака на литературу привела к майскому сожжению книг, но на самом деле инициатива исходила не от НСДАП, а от Немецкого студенческого союза – объединенной организации немецких студенческих федераций. Некоторые из этих студенческих федераций более или менее открыто поддерживали нацистов с 1920-х годов. Немецкие правые студенты-консерваторы не впервые за межвоенный период организовали сожжение книг. В 1922 году сотни студентов собрались на аэродроме Темпельхоф в Берлине, чтобы сжечь «грязную литературу», а в 1920 году студенты в Гамбурге сожгли копию Версальского договора, оговаривавшего условия капитуляции, которые Германия была вынуждена принять после Первой мировой войны.

Нападение НСДАП на литературу подпитывалось нападениями, которые уже проводились группами правых студентов-консерваторов. Эти студенческие группы считали сожжение книг немецкой традицией неповиновения и сопротивления, восходящей ко временам Мартина Лютера и Реформации. В апреле 1933 года Немецкий студенческий союз объявил о начале борьбы с «негерманской литературой», назвав Адольфа Гитлера новым Лютером. Лютер начал Реформацию с публикации 95 тезисов, а студенческая федерация опубликовала в Völkischer Beobachter собственные «тезисы» – двенадцать тезисов «Wider den undeutschen Geist!» («Против негерманского духа!»).

Назвав язык душой народа, студенты заявили, что в связи с этим немецкая литература должна быть «очищена» и освобождена от иностранного влияния. Они назвали евреев злейшими врагами немецкого языка: «Еврей может думать только по-еврейски. Если он пишет по-немецки, он лжет. Немец, который пишет по-немецки, но думает не по-немецки, предатель». Студенты потребовали, чтобы вся «еврейская литература» публиковалась на иврите, а «негерманский дух был искоренен из публичных библиотек». По мнению студентов, немецкие университеты должны были стать «твердынями традиций немецкого народа».