Песня закончилась, закончился и длинный коридор. Перед юношей была высокая тяжёлая дверь.

“Неужели зайти?” - Спросил он, ожидая совета от Марины.

“Конечно, мальчик мой…”

И Накаджима зашёл, проник в эту огромную дверь почти без опасений, уверенный в том, что все делает правильно, что теперь он на верном пути.

Но на своем ли?

Страх сковал его несколькими секундами позже.

Облокотившись на стену, в черном плаще, контрастирующем с белыми бинтами стоял высокий худощавый юноша. Его лица было не видно из-за свисающих волос и повязки на глазу, такой же белой, как и бинты. Этот человек всем своим видом внушал недоверие, заставляя чувствовать любого, находящегося рядом с ним, некомфортно, нелепо.

Несмотря на сухость фигуры, можно было предположить, что этому человеку лет двадцать, впрочем, так Накаджима и считал, пока в кабинет не вошёл Мори.

- О, здравствуй, Дазай! - Произнес тот достаточно дружеским тоном. - Я уж думал, что ты снова решил свести счёты с жизнью, что, к счастью, оказалось не так…

- Я и не прекращал думать об этом, босс. - Ответил Осаму весьма угрюмо, переведя пустой, лишенный всяческих проявлений эмоций взгляд на вошедшего.

- Э-э… - Протянул Огай. - Послушай, Дазай, ведь нельзя так. Ты прожил на свете всего пятнадцать лет, а на твоём счету уже девять попыток, безуспешных, к счастью. Вот скажи мне, чем тебе можно помочь?

“Значит, Дазаю уже пятнадцать? Неужели так быстро пронеслось время, пока я отсутствовал?”

- Мне? Помочь? Как смешно, босс. - Ухмыльнулся высокий юноша. - Какой смысл в этой жизни?

- Для каждого он свой, Дазай, просто нужно найти для себя что-то. Вот я, например, нашел. Моя Элис никогда не даст мне соскучиться, она всегда вытащит меня из самой глубокой задницы, а знаешь, как весело ее наряжать! - Глаза доктора загорелись.

- К своей величайшей радости, не знаю, босс. Я не склонен к педофилии. Нет, не подумай, что это осуждение, просто у всех свои интересы, у кого-то маленькие девочки, а у кого-то попытки уйти из этого мира. Это почти равно, не так ли?

- Глупо. - Огай звонко, но легко ударил Дазая по щеке. - Не то чтобы меня это оскорбило, просто не нужно говорить обо всем на свете. Кому-нибудь обязательно же растрепешь…

- Некому. - Перебил шатен доктора и отвернулся, будто скрывая невидимые слезы сожаления о собственном одиночестве и опустошенности.

- Я, на самом деле, хотел спросить, в чем же причина? Мне нет необходимости подкалывать тебя и издеваться над тобой из-за проявления слабости, ты ведь, как-никак, один из лучших мафиози здесь. Я хочу только помочь. Откроешься мне, чем смогу, тем помогу.

Осаму молчал, то-ли не желая говорить об этом с начальством, то-ли не зная, что вообще можно сказать. А Огай ждал, недолго, правда.

- Ну, так что? Скажи, это обучение так повлияло, прошлый режим, или может быть твоя нынешняя работа?

- Босс, а ты не для этого пришел, всё-таки. - Тот отклонился от стены и прошел немного ближе к двери, к месту, где витал призрак Ацуши. - Тебе, на самом деле, нет дела до подчинённых, как и тому боссу, прежнему. Да, у мафии выше доходы, чем ранее, все теперь так богато украшено, но нужно ли это для дела? - Шатен сощурился.

- Потому, Осаму, у тебя и нет друзей. - Как выстрелил, отчеканивая каждое слово, произнес Мори своим ледяным тоном, совсем по-другому, нежели когда только вошёл.

Отошедший опустил голову.

“Зачем руководящие ломают людей?”

“Чтобы легче было подчинить. Человек, погрязший в неуверенности из-за постоянных унижений, сделает все, лишь бы прекратить насилие над своей, уже погибающей личностью. Ему, с разрушенными моральными устоями, гораздо легче приказать. И он выполнит, только бы заслужить похвалу. Это очень низко, на самом деле.” - Рассуждала русская, только голос ее уже не был таким спокойным. - “Все мы сломлены, только кто-то выпрямился. Поверь, сейчас нет таких одаренных, да и в целом людей, которых ни разу не испытывала судьба. Ты сам убедился в этом, мальчик мой…”

- Да, у меня нет друзей. Ты, как всегда прав. Но я, по правде говоря, не жалею. Ты сам когда-то сказал, что нельзя привязываться к людям, эти нити связи обязательно утянут, задушат, свяжут по рукам и ногам. Что можно сделать, когда боишься не только за себя, но и за друга, вдруг кто-то из вас погибнет, а другой не сможет смириться с этим? Мне не страшно идти на миссии, ибо я знаю, что моя смерть не будет значить ничего для какого-нибудь отдельного человека, знаю, что если умру, никто не будет переживать и надеяться, что я жив. Разве что мафия лишится огромной прибыли, что я приношу, но кто-нибудь да и займет мое место.

- Не строй из себя бессердечного, Дазай.

- А я не строю, окаменело сердечко. - Натянутая ухмылка вновь застыла на его губах. - Так проще. А будь у меня человеческие чувства, разве смог бы я выпытывать показания из врагов мафии, разве смог бы я так безжалостно выполнять эту грязную работенку, разве смог бы я идти этой кривой кровавой дорожкой? Нет ведь.

- В пятнадцать лет так мудро рассуждать похвально. Но это будто не ты говоришь, что же руководит тобой? Не таким ты был. - Огай вздохнул. - Ну, а раз так, то тебе прибавилось работы, в подвале новый человек, он одаренный. - Быстро поменял он тему.

- И что мне это даёт?

- Его пока нельзя убивать. Только по максимуму выведать все.

- Как скучно. - Вздохнул Осаму, откидывая назад половину челки.

- Пора бы тебе постричься, зайди потом к Кое.

- Если будет нужно, сам, не нуждаюсь в ее наигранной заботе, уж извини.

Мори, вздохнув, ушел. Осаму, немного постояв на месте, толкнул дверь. Казалось, что ее едва можно сдвинуть с места такому, ещё не окрепшему юноше, но он, на удивление, справился, даже не подавая виду, что ему тяжело.

“А может он просто разучился показывать какие-либо эмоции?” - Промелькнуло в голове Накаджимы.

Ответа он не получил.

Тем временем Дазай спускался по лестнице уверенным шагом, хотя там было очень темно, как выразилась бы Цветаева - хоть глаз выколи.

Ацуши, как только стало немного светлее, пытался заглянуть в лицо своего будущего друга, но пока безуспешно.

“А подвал тоже изменился, тут какие-то двери, замки на них и…ковровые дорожки?!” - Удивился призрак. - “Марина, к чему эти пустые траты? Для кого это делается, если тут держат преступников?”

“Здесь содержат врагов мафии, это не только преступники, но и те, кто просто перешёл дорогу боссу. Ты, наверное, понял, что ими занимается Дазай?”

“Что он с ним делает? Допрашивает? Но для чего, что от них можно узнать?”

“Не знаю, сейчас все выясним” - Печально прошептала Цветаева. - “Смотри.”

Дазай подошёл к четвертой от начала двери и без особых усилий открыл замок отмычкой, неизвестно откуда появившейся в его руках и тут же исчезнувшей, под слоями бинтов, пнул дверь, что с противным скрипом отворилась, будто уже покоряясь железному характеру пятнадцатилетнего подростка.

Накаджима заглянул внутрь камеры и снова нахлынули воспоминания.

Посередине камеры стоит стул, огромный, прочный, будто влитый в бетонный пол. Рядом кандалы, большие и чуть поменьше, для ног и рук. Немного поодаль столик с принадлежностями для пыток.

Призрак зажмурил глаза, прошлое отпустило, не принеся никаких негативных эмоций, кроме маленького страха.

Сквозь это недолгое забытьё он слышал жёсткий, леденящий душу, голос Дазая, что-то расспрашивающего у заключённого.

“Марина, я не готов.”

“Должен.”

“Мне страшно…”

“Справишься.”

Раздался вскрик. Накаджима открыл глаза и посмотрел на закованного, вернее на его руки, ранее такие изящные, с тонкими аккуратными пальцами. Должно быть, это музыкант, бывший. После того, что Осаму сотворил с его правой рукой, о карьере, причем вообще любой, можно забыть.

- Ну а теперь, в завершении работы, избавимся от последних кусочков…

Только теперь Ацуши заметил чашку, где лежали срезанные с кисти куски кожи. Если бы он был человеком, то наверняка его бы вывернуло только от мысли о таком.