Шустов правильно понял, что спешный визит начальника — не сообщение о приезде Мусы Калтыгова и пережевывание сопутствующих деталей. Он терпеливо ждал, когда Михаил заговорит о главном.

Ширяева невероятно мучилась, отчаянно сопротивляясь двум крепким мужчинам. Ее голова была стянута полотенцем, она ничего не видела сквозь плотную ткань, которая давила на глаза и впивалась в приоткрытый рот. У нее не было возможности даже закричать. Дышать становилось все труднее, мозг пронизывали электрические импульсы, в конечностях возникли судороги, артериальное давление резко упало.

Однажды подобное случилось с ней, когда воспалилась оболочка, окружающая головной мозг. Врач "Скорой помощи" поставил диагноз: менингит. В ту пору ей было тридцать лет, Илье — восемь. В клинической больнице диагноз врача подтвердился посредством компьютерной томографии. Она смутно помнила камеру, медленно вращающуюся вокруг головы, не видела десятки рентгенограмм, которые поступали в компьютер, и серию последовательных изображений головного мозга. Тогда ее спасли. Сейчас спасения ждать было неоткуда.

Они убивали ее.

Еще не потеряв сознания, Валентина почувствовала, что оглохла. Она не могла различить ни одного звука, кроме шороха призрачной клейкой массы, вползающей в уши.

Было очень больно. Когда давление в голове достигло критической точки, она неожиданно увидела свет: от лица убрали полотенце. Совсем близко ритмично двигались чьи-то слюнявые губы, чьи-то водянистые глаза внимательно смотрели на нее. На какой-то миг ей показалось, что раньше она видела эти глаза. Когда?

И снова полотенце, которое не давало дышать. Она рухнула в чернеющую пустоту.

Потом сознание вернулось. Но со странным ощущением — вместо привычной работы сердца какие-то слабые, еле различимые толчки. Зато теперь она все слышала отчетливо. Кто-то над самым ухом очень громко прошептал:

— Все, эта шлюха больше двух минут не протянет, давления практически нет… пульс угасающий, слабый… дыхание поверхностное. Что там с лицом… лицо чистое. Шея… нормально. Должны успеть. Давай ее в ванную.

На этом этапе операции командовал Тимофей Костерин, учившийся когда-то в медицинском училище.

Валентина не помнила, как оказалась в собственной квартире, сознание вернулось к ней, когда тихо щелкнул дверной замок. Наверное так же, как в тот день, когда убийцы ворвались в квартиру вслед за Ильей, убили девочку.

Кто-то крепко держал ее поперек груди, она хотела вырваться, но лишь слабо пошевелила пальцами. Странное ощущение — чувствовать свои силы и не в состоянии воспользоваться ими, как во сне, когда тело и разум принадлежит тебе, а тело — нет.

Такое часто случалось с Валентиной, особенно последнее время. Ей снились люди с размытыми лицами, она преследовала их, а когда настигала, тело становилось ватным. Наверное, лежа в кровати, она делала движения, которые мозг посылал ей из глубины сна.

И сейчас с ней происходило то же самое, только наяву.

Она в своей квартире. Рядом, за стеной — Грачевский. Грач. Володя. Он совсем близко. Но нет сил даже прошептать его имя.

A-а… Она вдруг вспомнила, как оказалась в своей квартире. Угасающее сознание подсказало ей, что ее привез Василий. А до этого… да, она разговаривала с Курлычкиным, пришел Максим… Он сумел освободиться… Ударил ее по голове… Оставила сумку с ключами… Открыла сама, ключи дал Володя… Они выпили, она — совсем немного.

Грач…

Он что-то должен сделать… Что?.. Да, он должен прийти в ее квартиру, чтобы забрать кое-что из ее вещей. Был уже или нет?

"Володенька… на помощь… я здесь…"

Вспомнить, что она сожгла записку, оставленную Грачевскому, у нее не хватило сил.

Ее губы раскрылись несколько раз и сомкнулись. Они казались чужими, холодными, словно в них вкололи обезболивающее.

Сегодня Грач по просьбе Валентины дал матери пятьсот рублей. Поначалу он отказывался: "Пусть сидит себе, торгует. Ты думаешь, она возьмет деньги и останется дома?"

Мать действительно не осталась бы дома. Она не только торгует, но и общается с людьми — не с покупателями, а с такими же, как она, торгашами. Сидят друг против друга, разговаривают, прерывают беседу в один голос, когда кто-нибудь остановится купить сигарет: "Берите у меня! У меня дешевле", — хотя цены у всех одинаковы. И снова возобновляют разговор, когда покупатель уходит. О чем говорят? О детях, внуках, ценах, политике.

Летом торгашам хорошо — день подлиннее, значит, товара больше уйдет. Зимой не каждая торговка выдержит просидеть весь день. Как правило, по очереди уходят домой погреться, оставляя товар на попечение подруг.

Грач проснулся среди ночи и долго не мог заснуть. Встал, попил воды, закурил, стряхивая пепел в раковину. Широко зевая время от времени и вытирая полусогнутым пальцем проступавшие в уголках глаз слезы, рассеянно думал, от чего он проснулся. Какой-то шум заставил его открыть глаза, что-то похожее на щелчок, донесшийся то ли с улицы, то ли из подъезда.

Оставив бесполезное занятие, он затушил окурок и вернулся в кровать. Снова надрывно зевнул, разбудив мать. Она что-то проворчала, заворочавшись, и затихла.

Недовольна последнее время старуха, места себе не находит, переживает, думает, что ее сын снова начал воровать.

Несколько дней назад Вовка пришел домой в новой одежде — чистый такой, постриженный, мать ахнула, опустилась на стул и запричитала: "Вовка… Что ж ты, сынок, делаешь-то, а?" Он хотел ее успокоить, припася на этот случай "версию" о калымной работе: подрядился, мол, цистерны из-под мазута выпаривать, деньги хорошие, рассчитывают каждый день, одежду вот кое-какую купил, что ж ему, всю жизнь, что ли, возле матери сидеть? Она даже не дослушала. "Вовка, пожалей мать, Христа ради! Ведь если поймают, посадят надолго. Кто меня тогда похоронит?" "Говорю тебе: на работу устроился".

Ночью мать тайком обшарила его карманы и унесла содержимое на кухню. Включила свет и схватилась за грудь при виде золотой цепочки, денег, каких-то документов. Едва нашла в себе силы взглянуть на них, думала — чужие, ограбил Вовка кого-то. А документы оказались на его имя: справка на машину, водительские права. Она посмотрела, сколько стоит машина, и полезла за валерьянкой.

Ночью не стала будить его, а наутро спросила: "Ты у кого деньги-то своровал, а, Вовка? А цепочку? Ведь убьют дурака!" Он махнул на нее рукой и ушел. Думала, с концами, больше не придет. А потом все эти дни только и делала, что ждала милицию. Товаркам отвечала: "Где-где? На работу устроился. Шофером", — боялась, что кто-нибудь увидит сына за рулем машины. А он возвращался домой кружным путем, минуя ларьки.

Грач затушил окурок, пустив тонкую струйку воды, и бросил его в ведерко.

Вообще он порадовался за Валентину. Она толком ничего не объяснила, сказав только, что отпустила пленника, а следователь прокуратуры помог замять это дело. "Так что ты можешь за себя не беспокоиться". Глупая, да он не за себя беспокоится. И как это объяснить ей? Он, конечно, человек прямой, но что-то останавливало его, хотя бы для начала губы противились выговорить, что Валентина ему нравится. Но удерживала мысль, что он — бывший зек, в настоящее время — "синяк". И в том, что он поднялся, — заслуга Ширяевой.

Если ничего не получится, он спокойно примет ту жизнь, которую оставил пару недель назад, — без сожаления. Но будут бередить душу мысли о Валентине.

Его так и подмывало пойти к ней прямо сейчас, ночью, разбудить, как однажды он сделал, напросившись в помощники, и сказать: "Валя…" Нет, начать нужно так: "Петровна… кстати, можно пройти?.. Петровна… я не разбудил тебя?.. Так вот, Валя… Одним словом… ты правильно сделала, что бросила этого гада ко всем чертям. Серьезно. Да, только за этим… Спокойной ночи".