Часто ходим к воде, да вот нерпы нет.

23 апреля.

Однообразные дни. Сегодняшний день похож на вчерашний, и впредь дни будут такие же. У нас все помыслы о еде. Давно нет хлеба, сахара, масла и других продуктов. Едим мерзлятину-нерпятину, и то далеко не досыта. Данилыч сегодня убил отощавшую, самую слабую из собак, разрубил ее на мелкие куски, не снимая шкуры, и кормил собак, а те с жадностью пожирали своего собрата.

Я заметил Данилычу, что это не выход, что если мы будем собак кормить собаками, то останемся совсем без собак.

– Другого выхода нет, – говорит практичный каюр. – Лучше пожертвовать несколькими собаками, чтобы другие остались в живых. Иначе все они сдохнут от голода. А если наша охота так будет продолжаться, то и нам придется собаку жрать.

– Да ты в уме ли, Николай Осипович? Как это можно! – с возмущением говорю ему.

– Голод заставит. Он уже сейчас нас за глотку берет. Нерпятинки-то осталось на два дня; килограмм растянем на два дня? А дальше как будем жить?

– Может, подстрелим кого, – говорю в ответ неуверенно.

– Хорошо бы. А если нет? Недели через две копыта откинем, сдохнем вместе с собаками, – Данилыч как бы ругался. Я впервые видел его таким возбужденным и озлобленным.

Мы слабеем с каждым днем, слабнут ноги. При ходьбе ноги тяжелеют, может и качнуть. Утром голова тяжелая, часто шум в ушах. Но это цветики, ягодки-то впереди.

А льдина наша уходит на север в сопровождении сонмища мелких льдин. На самолет больше не надеемся. Допустим, что нас сейчас ищут, но невозможно на огромном пространстве среди разводий и хаоса торосов отыскать, увидеть маленькую палатку, кучку людей и собак.

Надеяться на чудо?

25 апреля.

Сегодня к нашему лагерю пытался подойти медведь. В обед, если его можно так назвать, мы съели последнюю порцию нерпятины. Затем я взял карабин и отправился к чистой воде, на восточный берег, так мы его стали называть. Шел и ради охоты, и ради прогулки, я старался больше двигаться. Шагах в сорока от палатки праллельно береговой кромке протянулась невысокая застарелая гряда торосов. Дальше до самой кромки – метров двести ровного ледяного пространства.

Я поднялся на торос и оторопел. Из воды на кромку льда поднимался медведь. Вот он вышел на лед, отряхнулся, повел по сторонам носом и, не спеша, заковылял в мою сторону. Я скатился с тороса и, как позволяли силы, побежал к палатке. Как только я сказал о медведе, ребята – за карабины. Быстро решили: я и Данилыч расходимся в правую и левую стороны метров на сто вдоль гряды торосов, чтобы обжать зверя с флангов. Дойдя до гряды, медведь может пойти вдоль нее в ту или другую сторону, и кто-то из нас должен его достойно встретить. Виктор, к этому времени достаточно ослабевший физически, должен оставаться на месте, вблизи собак. И если медведь перейдет гряду торосов, он будет стрелять в него. На это сил у него хватит.

Добыть медведя – у всех одно желание,

Не ради прихоти, а ради выживания.

Но у Виктора, к сожалению, хватило сил на большее. Пройдя шагов сто двадцать вдоль торосов, я не без труда взобрался на вершину гряды; от напряжения и волнения шумело в ушах, чувствовал, как билось сердце, слегка рябило в глазах. Вижу: медведь неспешно шел к нашему лагерю и находился в полусотне метров от торосов. Я замер, сидя на корточках. Думаю: если зверь пойдет в мою сторону – стреляю в него в упор сверху. А если он полезет на гряду, то по возможности скорее захожу ему с тыла. Наверняка Данилыч примет такое же разумное решение. На Виктора особенно не надеемся. Он сгоряча может промахнуться или только ранить сильного зверя, и тогда тот быстро развернет назад, перемахнет через торосы и бросится к спасительной воде. Мы не должны допустить этого.

Но план мой не осуществился. Неожиданно раздался выстрел. Медведь повернул назад и как бы лениво побежал. Через несколько секунд – второй выстрел. Зверь побежал быстрее и скоро оказался в воде. Торопясь, я спустился с торосов и тоже бегу к воде. С противоположной стороны гряды торосов спешит Данилыч. К кромке льдины подбежали почти одновременно. От нас до медведя уже было не менее сотни метров. Я хотел сгоряча стрелять, но Данилыч остановил меня.

– Побереги патроны. Стрелять бесполезно, – сказал он. Действительно, допустим, убьешь зверя, но его же не достанешь из воды. Отдышавшись, мы побрели к своему лагерю.

Виктор сидел возле палатки, понурив голову. Хотели было его строго отчитать за недисциплинированность, но не стали этого делать. Наш товарищ сильно ослабел от голода, у него потемнели десны и стали опухать ноги: наверно, начинается цинга.

– Эх, парень, сколько мяса упустили из-за тебя. И зачем тебя

понесло на торосы? – с досадой проворчал Данилыч. Виктор поднял голову. На глазах – слезинка.

Простите меня, мужики, но я как лучше… – поспешно заговорил он. – Думаю, поднимусь на торос, с тороса-то сподручнее стрелять. Вскарабкался на эту гряду, гляжу: медведь рядом, на меня прет. И я выстрелил по нему. Да, видно, промазал.

Ты промахнулся, Витя: наверное, у тебя дрожали руки, – говорю ему. – Но мы же договорились, ты должен оставаться здесь, около собак.

– Мне страшно стало здесь одному. Оторопь нашла. Думаю: как перемахнет он через эту гряду, на собак бросится. А я его мог бы сразу не убить, только ранить. Тогда он меня растерзал бы. А с торосов стрелять безопаснее, наверх медведь раненый не полезет. И вы поблизости.

Я и Данилыч промолчали. Что тут скажешь? Струсил парень. Вечером Данилыч забил еще одну собаку.

– Саша, – говорит он мне, – надо переходить на собачину. Иначе нам хана.

Я наотрез отказался есть собаку. Виктор промолчал.

Данилыч разрубил собачью тушку на мелкие куски, несколько кусочков, что покрупнее и помясистее (хотя какое там мясо?!), отложил в сторону, покормил собак. С кусков собачины каюр снял шкурку, мясо положил в котелок с водой и на примус. Спустя полчаса варево было готово. Данилыч стал уговаривать нас отведать собачатинки. Виктор сразу сдался и с жадностью, торопливо стал обгладывать ребрышки. От собачины я отказался, но выпил грамм 500-600 слегка наваристого бульона и почувствовал некоторую сытость. Перед тем как залечь в спальные мешки, ребята еще раз отведали собачьего мясца в ребрышках, а я допил остатки бульона.

К востоку от нашей льдины дрейфует на север, и в то же время приближаясь к нам, еще одно ледяное поле. Дует свежий южный ветерок, отгоняет ледяные поля в Ледовитый океан. Но я думаю, что скорость и направление льда больше зависят от течения, а ветер лишь помогает течению.

Я стал плохо спать. Другой раз часами лежишь в спальном мешке без сна, ворочаешься с боку на бок и думаешь, думаешь… А то вечером, как сегодня, допоздна, до наступления темноты сидишь за дневником. Сейчас темнеет поздно, ближе к 23 часам. Ночи стали короткие, в три часа уже светает.

26 апреля.

Ребята соблазнили меня отведать собачьего мяса. Кажется, слегка припахивает чем-то и на вкус какое-то пресно-постное. Наверное, таким оно мне показалась потому, что о нем плохо думаешь. А так ничего, с большой голодухи есть можно.

Соседняя льдина заметно приблизилась к нам. Сейчас до нее не более двух километров. В бинокль хорошо просматриваются гряды торосов и отдельные торосы-ропаки¹ .

В разводье иногда видим нерпу, но вне достигаемости нашей выброски.

27 апреля.

Наверное, голод скоро доконает нас, если не повезет нам в охоте. Мы сильно ослабли, а Витя Пысин в особенности. Часто тяжелеет и кружится голова, порой перед глазами плавают темные мушки, ноги становятся словно чужие, слабые, а если присядешь, то поднимаешься с большим трудом, опираясь руками в пол. При ходьбе ноги тяжелеют, неуверенность в походке, покачивает. Шум в ушах. Во рту то пресно, то горчит, чувствую, несколько ослаблена умственная деятельность, появилась рассеянность, трудность сосредоточения, особенно в разговоре, некоторая забывчивость, ослабляется память, а также слух. Погода без изменений: низкая облачность, небольшой южный ветер, температура воздуха днем минус 19 градусов.