– Саша, дальше идти опасно. Эта трещина нехорошая, коварная. Здесь может развести лед, разводье будет. Ветер-то в спину нам, с материка. Опасный ветер.

Я понимал тревогу Данилыча, но открытое море было совсем рядом, осталось пройти каких-нибудь три-четыре километра – мы

уже чувствовали его по влажности воздуха. И я стал убеждать Данилыча в противном, что, дескать, за два или два с половиной часа мы обернемся и возвратимся назад, к этой трещине, и что за это время страшного ничего не случится, и что ветер пусть и упругий, но не сильный, всего 10-12 метров в секунду – он с утра такой дует… Меня поддержал Виктор. Уж так нам хотелось побывать у открытой воды, взглянуть на живое море!

Горько на душе людей бывает,

Когда надежда мимо пролетает.

– Ты у нас старший, Саша, тебе и решать. Будем надеяться на благополучный исход, – сдался Данилов.

Будем считать, что ледовый разрез мы закончили, задание выполнено. Разгружаем нарту и к кромке припая едем налегке, – сказал я ребятам.

Так и сделали.

Но мы несколько просчитались: до открытой воды было не три-четыре километра, как предполагали, а приблизительно пять-шесть, и торосистость была приличная. На эту «прогулку к морю» мы затратили полтора часа.

Вот оно – открытое море. По поверхности гуляли невысокие волны, на гребнях волн – белые барашки. Воздух влажный со своеобразным морским запахом. Холодное море. Какое-то чужое, враждебное. И страшное, если разбушуется. Вдали, по северному горизонту, видны сплошные торосистые льды, ледяные поля. Выходит, перед нами было не открытое свободное море, а огромная полынья, которая в любое время может исчезнуть, закрыться плавучим льдом.

Я хотел было записать в рабочий журнал визуальные наблюдения, но Данилыч стал торопить меня:

– Потом все опишешь, Саша, нам надо спешить. Ветер крепчает.

Действительно, ветер заметно усилился. Мы заспешили назад, не пробыв у воды и четверти часа. Ветер крепчал с каждой минутой. Тревожно было на душе. Мы торопились, но продвигались довольно медленно: сказывалась усталость. Устали и собаки. Когда перевалили последнюю гряду торосов – ужаснулись: на месте трещины была видна черная полоса воды. Подъезжаем к своим вещам – перед нами полынья шириною метров шесть-семь. Что делать? Виктор предложил через полынью переплыть, предварительно перебросив необходимые в дороге вещи. Я согласился с Виктором, но с поправкой. Быстро перебрасываем через разводье полешки дров, а их немного, и бур. Остальные вещи упакуем в спальные мешки, завертываем в плащ-палатку и – на нарту. К нарте привязываем веревку-бечеву и ставим ее на край льдины. В нижнем белье, а лучше нагишом, быстро переплываем разводье и сразу же вытягиваем груженую нарту. Развертываем груз, быстро одеваемся и разводим костер. На эту процедуру уйдет не больше пяти минут, а за это время мы не успеем окоченеть. На этот случай у нас есть НЗ – бутылка спирта. Конечно, тяжело и очень неприятно плыть в ледяной воде, но другого выхода у нас нет.

Но Данилыч забраковал мой план.

– Во-первых, я не умею плавать, – обескуражил он нас. – Во-вторых, стронем нарту с грузом в воду – она сразу пойдет ко дну; когда будем вытаскивать, может оборваться бечевка. И мы останемся на льду нагишом. В-третьих, собаки не пойдут в воду.

– Что же ты предлагаешь?

– Я предлагаю перебраться на ту сторону по сухому. Когда отрывается ледяное поле от основного льда, то его разводит, то есть один край отходит, а другой упирается в припай. Нам надо определить этот край.

Мы решили, что нашу льдину разводит с западной стороны, и, захватив с собой самое необходимое, мы двинулись вдоль разводья на восток. Разводье тянулось по ровному полю, но собаки еле плелись, с трудом тащили нарту. Они очень устали, как и мы. К тому же дул очень сильный и холодный ветер. Мы сидели на нарте, каюр шел рядом. Данилыч был выносливее нас.

Проехав с полчаса в восточном направлении, мы наконец убедились, что едем неправильно. Разводье расширялось на глазах, и небо впереди было черное. Повернули назад. Когда дотащились до места, где мы оставили часть груза, сделали пятиминутную передышку. В этом месте разводье было уже вдвое шире прежнего, и теперь о том, чтобы переправиться через него вплавь, не могло быть и речи. Была слабая надежда на западную сторону, и мы двинулись туда. Но скоро разводье свернуло вправо и пошло по торосам. Наш путь преграждали мощные гряды торосов, преодолеть которые мы уже не могли. Собаки валились с ног от усталости. Пришлось вернуться.

Ветер достиг ураганной силы. На месте груза лежал только металлический бур; дрова и палатка отнесены ветром к ближайшим торосам. Среди торосов мы отыскали место, где ветер был значительно тише; с большим трудом установили и закрепили палатку и, не разжигая огня, вскрыли по банке мороженой тушенки, наспех поели и залезли в спальные мешки. А Данилычу еще нужно было накормить собак. Когда каюр закончил свое дело, мы спали.

Ночью проснулись от сильного шума и грохота. Палатка наша трепетала и хлопала от неистовых порывов ветра. Где-то рядом очень громко скрипело, скрежетало и бухало: шло интенсивное торошение, с грохотом ломался лед. Мы освободились от спальных мешков и стали решать, что нам предпринять. Находиться среди торосов было опасно, но здесь была хоть какая-то защита от ветра, и палатка пока еще держалась. Можно бы выбраться на ровное, более безопасное место, но там нам долго не продержаться под ураганным ветром. Решили пока оставаться, где находились, но быть начеку. Привязанные к потягу собаки тоже бодрствовали и беспокойно поскуливали. Было четыре часа утра. Темнота кромешная. Это перед рассветом.

Скоро забрезжил рассвет. Мы не стали терять время, не стали завтракать, вывели собачью упряжку из торосов. Ветер гудел и мешал идти. Быстро светало. Разводье в ширину теперь достигало не менее 500-600 метров и к востоку еще больше расширялось. Но к западу, заметно было, оно несколько сужалось. Значит, там наше ледяное поле упирается в коренной лед, припай. Скорее вперед – на запад! Вчерашняя ровная неширокая полоса вдоль разводья была местами сильно исторошена, и торошение продолжалось: видно было, как шевелились, вставали торчком льдины, громоздясь друг на друга. Двигаться по такому льду было опасно, но нужно и надо было спешить, чего бы это ни стоило. И мы с опаской для жизни перебирались через живые гряды молодых торосов, если не было возможности их обойти. Вот и то место, где разводье отклонялось вправо, и откуда вчера мы повернули назад. Разводье стало значительно уже, ширина его здесь не превышала и двухсот метров. Это обрадовало нас. Крепла надежда, что мы наконец-то вырвемся из ледяного плена. Дорогу нам преграждали несколько гряд старого торосистого льда. Преодолев их, мы ужаснулись. Проклятье! Как же нам не повезло! И если действительно есть на свете Бог, то почему он так жестоко решил нас покарать?! Перед нами было другое новое разводье шириною не менее 25-30 метров, которое почти под прямым углом отходило от разводья, вдоль которого мы двигались, и уходило в сторону моря, на север.

Все. Приехали, ребята, – безнадежно сказал Данилыч, первым увидевший коварную полынью.

Что же нам делать?! – громко, с отчаянием проговорил Виктор, и на глазах его выступили слезы.

Не надо отчаиваться, Витя. Возьми себя в руки, – стараясь казаться спокойным, сказал я, хотя тоже был потрясен увиденным.

Начинался пасмурный апрельский день. По небу плыли низкие рыхлые сплошные облака, по востоку и северу полукружьем небо было черное от водного поля. Торошение заканчивалось. Иногда где-то за полыньей среди припайного льда послышится скрежет или треск разламывающейся льдины, и снова все затихает. Слабел и ветер. Этот ветер, будь он трижды проклят, сделал свое дело: изолировал нас от человеческого общества, засадил нас в такую страшную тюрьму, какой и недругу не пожелаешь.