Кинг посмотрел на Силарда, и тот одобрительно кивнул. Но Харпера это предложение нисколько не смягчило.

– Нет, шеф! – отрезал он. – Так дело не пойдет. Разве вы сами не видите, в чем тут загвоздка? В проклятой постоянной слежке! Кто-то все время стоит у тебя за спиной и ждет, когда ты рехнешься. Невозможно даже побриться в одиночестве. Мы нервничаем из-за всяких пустяков, потому что боимся, как бы какой-нибудь мозгоправ, сам наполовину съехавший, не вообразил, что мы теряем разум. Боже правый, так чего же вы после этого от нас хотите?

Облегчив душу, Харпер ударился в противоположную крайность, но смирение ему не очень-то шло.

– Ну и распрекрасно! Можете не вызывать санитаров, я спокойно уйду сам. Вы хороший человек, шеф, несмотря ни на что. И я рад, что работал у вас, – прибавил он. – Прощайте!

Кингу удалось справиться со своим голосом – боль пряталась только в глазах.

– Подожди, Кэл, – сказал он. – Мы еще не кончили. Забудь об отпуске. Я перевожу тебя в лабораторию изотопов. Как-никак ты исследователь, и никто тебя от этой работы не освобождал. Если я поставил тебя на дежурство, то лишь потому, что у нас не хватает первоклассных специалистов.

Что касается психологического контроля, – продолжал он, – то мне он так же неприятен, как и тебе. Ты, наверное, не слышал, что за мной они следят вдвое пристальнее, чем за вами, дежурными инженерами?

Харпер вопросительно уставился на Силарда, но тот лишь коротко кивнул.

– Однако такой контроль необходим… Помнишь Мэннинга? Хотя нет, он был здесь до тебя. Тогда мы не вели психологических наблюдений. Мэннинг был блестящим инженером, очень способным. И к тому же всегда спокойным, безмятежным, словно ничто его не волновало. Я с радостью доверил ему реактор, потому что он был внимателен и никогда не нервничал, даже наоборот: чем дольше он оставался в реакторном зале, тем безмятежнее и счастливее выглядел. Я должен был знать, что это очень скверный признак, но я не знал, и здесь не было психолога, чтобы мне подсказать.

А однажды ночью технику пришлось его вырубить. Он застал его в тот момент, когда Мэннинг разбирал предохранитель кадмиевой защиты. Бедняга Мэннинг так от этого и не оправился – у него до сих пор приступы буйного помешательства. Но после того, как он свихнулся, мы работаем по теперешней системе: в каждой смене два квалифицированных инженера и один психолог-наблюдатель. Это было единственное, что мы могли придумать.

– Может быть, оно и так, шеф, – задумчиво проговорил Харпер; злость его прошла, но выглядел он по-прежнему несчастным. – Но тем не менее это черт знает что такое.

– И это еще мягко сказано. – Кинг встал и протянул Харперу руку. – Кэл, если ты до утра не решишь окончательно нас покинуть, я надеюсь утром увидеть тебя в лаборатории. И еще одно: я не часто это советую, но сегодня, по-моему, тебе не мешает хорошенько выпить.

Кинг знаком попросил Силарда задержаться. Когда дверь за инженером закрылась, он повернулся к психологу:

– Ушел еще один, и один из лучших. Доктор, что будет дальше?

– Не знаю, – признался Силард, потирая щеку. – Бредовая ситуация, Харпер совершенно прав. Зная, что за ними наблюдают, они нервничают еще больше… А наблюдать за ними необходимо. Наши психологи, кстати, тоже не очень-то хорошо себя чувствуют. Мы тоже нервничаем рядом с Большой Бомбой… даже больше – потому что ничего в этом не понимаем. И нас напрягает, что инженеры нас ненавидят и презирают. Научная работа в таких условиях невозможна. Тут недолго и самому спятить.

Кинг перестал расхаживать по комнате и посмотрел на Силарда в упор.

– Но ведь должен быть какой-то выход! – сказал он твердо.

Силард покачал головой:

– Это выше моих сил, начальник. Как психолог, я не вижу выхода.

– Не видите? Хм, послушайте, доктор, кто у вас самый лучший?

– То есть?

– Ну, кто в вашей области является специалистом номер один?

– Трудно сказать. Естественно, никакого лучшего в мире психолога не существует, – мы слишком узко специализированы. Но я, кажется, знаю, кто вам подойдет. Вам нужен не просто специалист по промышленной психометрии, вам нужен лучший психолог-универсал, разбирающийся в редких нетравматических и ситуативных психозах. Значит, вам нужен Ленц.

– Продолжайте.

– Так вот, Ленц занимается всем кругом вопросов, относящихся к влиянию среды на психику. Это тот человек, который связал теорию оптимального тонуса с техникой релаксации, которую Коржибский разработал эмпирическим путем. Кстати, сам Ленц когда-то, еще студентом, работал у Коржибского, и это единственное, чем он по-настоящему гордится.

– В самом деле? Но ведь тогда он, должно быть, уже староват, – Коржибский умер… Кстати, когда он умер?

– Я хочу сказать, что вы должны знать его работы в области символики – теория абстракций, исчисление высказываний и тому подобного – благодаря их применению в инженерной и математической физике.

– Ах, этот Ленц – да, конечно, я о нем слышал. Но я никогда не думал, что он психолог.

– Вполне естественно, это не ваша область. Однако мы ценим его хотя бы за то, что он сделал для изучения и лечения пандемических неврозов, свирепствовавших в Безумные годы[37], а он тогда сделал больше, чем многие, больше, чем любой человек, переживший это время.

– Где он теперь?

– Наверное, в Чикаго, в институте.

– Доставьте его сюда.

– То есть как это?

– Притащите его сюда! Садитесь вот за этот видеофон и разыщите его. Потом скажете Штейнке, чтобы позвонил в Чикаго и заказал для него стратоплан. Я хочу его видеть как можно скорее, еще до вечера.

Кинг опустился в кресло с видом человека, который снова обрел веру в себя и чувствует себя хозяином положения. Он ощущал внутри приятную теплоту, наполнявшую его лишь тогда, когда он принимал решение и начинал действовать. На его лице больше не было выражения усталости.

Зато Силард был в смятении.

– Но послушайте, шеф, – попробовал он возразить. – Доктора Ленца нельзя просто вызвать как младшего клерка. Ведь это… Это же… это Ленц.

– Конечно. Поэтому он мне и нужен. Но ведь и я не истеричная дамочка, нуждающаяся в утешении. Он прилетит. Если понадобится нажать на него, подключите Вашингтон. Пусть ему позвонят из Белого дома. Но он должен быть здесь, и сегодня же. За дело! – И Кинг вышел из офиса.

Окончив свое дежурство, Эриксон попробовал отыскать Харпера и узнал, что тот отправился в город. Поэтому он не стал ужинать на базе, облачился в «кабацкий костюм» и влез в капсулу подземной дороги, которая и доставила его в Парадайз.

Парадайз, штат Аризона, представлял собой забубенный маленький городишко, существовавший только благодаря промышленному реактору. Его обитатели были заняты единственным и весьма важным делом: избавляли персонал станции от непомерных зарплат. В этом достойном занятии с ними охотно сотрудничали и сами работники станции, потому что в каждую получку им выдавали вдвое, а то и в десять раз больше, чем они когда-либо получали в других местах, и при этом никто из них не был уверен, что проживет достаточно долго, чтобы стоило откладывать деньги на старость. К тому же компания создала в Манхэттенском банке пенсионный фонд для своих иждивенцев – так что можно было не скупиться.

Поговаривали, и не без оснований, что в Парадайзе можно получить за свои деньги все или почти все, что имелось в самом Нью-Йорке. Местные коммерсанты взяли на вооружение рекламный лозунг городка Рено штата Невада и называли Парадайз «самым большим маленьким городом в мире». На что фанаты Рено отвечали, что в городе, расположенном так близко к реактору, больше попахивает могильным холодом и загробной жизнью, чем райскими кущами, а потому более подходящим названием ему будут Адские Врата, а не Парадайз.

Эриксон, не теряя времени, начал обход злачных мест. На шесть кварталов главной улицы Парадайза приходилось двадцать семь заведений, торговавших крепкими напитками. Он рассчитывал найти Харпера в одном из них и надеялся, зная мужские привычки и вкусы коллеги, что найдет его во втором или третьем по счету.