– Наконец-то! – из-за маминой спины высунулась Соня. – А то я сама уже к тебе собиралась. Со всеми попрощалась, а с тобой нет. Проходи, проходи!

Непривычно яркий свет заливал распахнутые шка-фы, магазинно аккуратные стопки одежды на диване, стол, заваленный альбомами и фотографиями... Соня собиралась к мужу в Германию и вместе с мамой обследовала все угол-ки, закуточки и ящички, словно составляя архивы памяти.

– Уезжает дочка, – причитала Сонина мама. – Новый год одна справлять буду!

– Ма-ам... Мы ж договорились, как устроюсь, при-глашение вышлю. Может, к праздникам еще успею. Прие-дешь, поживешь, а там выбирай: хоть с нами оставайся, хоть здесь живи!

– Да что мне там делать? Чужой язык, чужие люди.

– Сколько раз повторяла! У Штефана мама русская, сам он и по-русски, и по-немецки говорит. Друзей русских у них полно! – чуть не плача отвечала Соня. – А хочешь, никуда не поеду? Возьму, и не поеду. Здесь останусь.

– Что ты, Сонюшка! Это ж я так. Все дети выраста-ют, а для родителей все равно маленькими остаются. Вот и переживаю. Вы ж на моих глазах выросли! – любовно по-смотрела она на подружек, уютно устроившихся на диване. – Мариночка, а может, к нам переедешь? В Сониной комнате поживешь, а свою сдашь. И тебе лишняя копеечка, и мне не скучно.

– И правда! – обрадовалась Соня. – И мне бы за вас обеих спокойнее было.

Марина ответила не сразу:

– Вы замечательные, и однажды спасли уже. Теперь самой надо... Работа есть. Комната тоже. Там и жить надо.

– Болит еще? – предположила Соня, угадывая, как тяжело было подруге явиться гостьей в когда-то родной двор.

– Не только. Сама подумай, кто мою комнату сни-мет? Состояние ужасное, телефона нет, всегда темно. При-личный человек там жить не станет, что-нибудь получше найдет, так? А неприличные жильцы мне ни к чему, итак ремонтировать и ремонтировать.

– А если надолго сдать? Не за деньги, за ремонт?    Я бы знакомых поспрашивала, – вздохнула Сонина мама.

– Боюсь, ваши знакомые вас не поймут, – улыб-нулась Марина. – К тому же вы к Соне ехать собираетесь. Да и мне комнату без пригляда оставлять не хочется.

– Тоже правильно. Времена сейчас дурные. Кстати, от мамы ничего?

– Нет, – стараясь казаться невозмутимой, ответила Марина. На самом деле, она разыскала адрес Варвары Вла-димировны, даже несколько писем отправила, – без толку. Если Варвара Владимировна вычеркивала кого-то из жиз-ни, то навсегда, безжалостно и бесповоротно.

– Ну ладно, пойду чайку сделаю, – и Сонина мама, захватив наугад какой-то из фотоальбомов, ушла на кухню.

– Ну, с жильем и мамой понятно. Про работу все уши уже прожужжала, а про Алого своего стороной обхо-дишь. Я кроме имени да той вашей встречи перед твоими выпускными толком ничего и не знаю.

– А говоришь, ничего.

– Не увиливай, давай. Рассказывай.

– Что рассказывать-то! Встречаемся и встречаемся.

– Ой ли! А глаза чего отводишь? Ну, в чем дело-то?

– Да сама не знаю. Не так со мной что-то. Считает-ся, любовь крылья дает, к жизни пробуждает?  А у меня... наоборот у меня получается. Рядом с Алым живу еще, и ничего не надо, только бы глаза его видеть. А как одна остаюсь, будто и не живу. Стирать, убирать, ремонтом заниматься, ничего не могу. Все о нем думаю, а что думаю и сама не знаю, просто думаю. А дела стоят. И все стоит. Ладно ремонт! Читать совсем перестала!

– На книги деньги нужны. А у тебя, как я понимаю...

– Да не в книгах дело! Вся жизнь сжиматься стала. И ведь понимаю, что нельзя так. Нельзя всю свою жизнь    в при-нем-существование превращать. А по-другому не по-лучается.

– Ну, не знаю. Я тоже все время о Штефике своем думаю. Засыпаю, просыпаюсь, радуюсь, расстраиваюсь, –    к нему хочется: поделиться, поболтать. Сначала тоже как больная была, а потом ничего, выровнялось, улеглось.        И у тебя уляжется. Сам-то Алексей что? Замуж не зовет?

– Замуж? Да я сама не стремлюсь. И не думаю, что это что-то изменит. В народе как говорят? влюбились, полгодика повздыхали, чуть успокоились, тогда и про «замуж» думать можно...

– А вы сколько вздыхаете? Без первых встреч?

– Больше года. Только спокойнее не становится, на-оборот, все разгоняется, жарче становится. Что дальше будет, и думать боюсь.

– А что будет? Сойдетесь или разойдетесь. Может, разлюбишь, если настроения такие.

– Ты что? После маминого отъезда я знаю, что мно-гое пережить могу. Но без Алого жить?! Как?!

– А если он разлюбит?

– Если он... – медленно, словно пугаясь звучания собственного голоса, отвечала Марина, – ...оно бы, может, и лучше. Если бы он... Я бы помучалась, но пережила бы. И всем бы хорошо было.

– А сам Алексей что думает?

– О чем?

– Ну, ты ему о своих чувствах говорила?

– О каких? Любимому мужчине «Алеша, я слишком тебя люблю»? Глупо, не находишь? Но знаешь, пыталась: духом собиралась, слова подбирала. Только... Знает он ме-ня, как лазером считывает. Почувствует, что неприятное со-бираюсь сказать, – прикоснется, обнимет, у меня дыхание  и обрывается. Все забываю. Смешно сказать, пробовала      на расстоянии держать, ближе, чем на два шага не подпус-кать, чтобы власти над собой не давать.

– И что? – Еще хуже. Воспитывать начинает: откуда ты, го-ворит, знаешь, как оно слишком, а как нет. Ты же не зна-ешь, как мужчина с женщиной, как муж с женой живут. Невозможно, говорит, любить сильней, чем судьба положит, и если случилось такое, не бояться, а радоваться надо.     Не всем такое счастье дается. Некоторые всю жизнь проживут, а любви не увидят. Он говорит, а мне стыдно.

– За что?

– Что любить правильно не умею.

– Что-то в его словах есть, – рассудила Соня.

– Я и не спорю. Говорю ж, во мне дело.

– Девочки, к столу! – вошла Сонина мама с подно-сом всякой всячины.

Подруги засуетились, освобождая стол и стулья, и скоро все трое ударились в воспоминания.

Глава 18. Помолвка

– Случилось что?

– Случилось! Не могу я так! Не мо-гу! – рвался выговориться Леха.

– Как "так"? – махнул Толян в сторону кухни, проходи, мол.

– Я здесь, она там! Говорю, переезжай, живи! На ра-боту ездить будешь. Полгорода так живет. И телефон есть. Ни в какую! Засела! Сначала, говорит, отремонтируюсь,     а там видно будет.