- Несколько особенно зорких глаз твердят, - продолжал он, - твердят будто видели то, что никогда не должны были: будто бы крупная как волк и белая как горный снег кошка, под покровом ночи выбиралась в леса и утром пробиралась обратно в деревню, - проропотал он и прищурив узкие глаза грозно взглянул на женщину. - Это была она?

   - Что вы, Старейший, моя дочь знает об опасности. Люди должно быть ошибаются, - поспешила заверить его матушка.

   Хель отчётливо слышала каждое его слово. Холодок пробежал по её спине, стоило друиду упомянуть о свидетелях. "Что же я натворила!" - самые разные мысли суматошно мелькали в её голове. "Что же они с нами сделают? Изгонят из деревни?" - подумала было она, и тут же себя в этом уверила: "Да кому эту нужно - если все узнают - жить по соседству с такой мерзостью! В одной деревне с оборотнем."

   Всю свою жизнь Хель прожила в страхе перед этим днём, когда, не проявив должной осторожности, она попадётся, и все в округе узнают о чудовище, что всё это время скрывалось среди них. Оборачиваться зверем было ей строго запрещено, но, несмотря на все запреты, несмотря на собственное обещание, данное Кругу Друидов, несмотря даже на то, что сама она за это - вплоть до ненависти - себя презирала, как бы сильно она не крепилась, чтобы удержаться от соблазна, ничего не могло изменить её двуликой натуры. Одного лишь раза, когда впервые обнаружив в себе эту странную способность, она приняла нечеловеческий облик и убежала бороздить раздолье бесконечных лесов и густых трав, Дикому Духу хватило, чтобы воспользоваться внезапно открывшейся в ней уязвимостью и навсегда приковать себя к человечьей душе. С тех самых пор, в тайне ото всех, она раз за разом продолжала убегать прочь от деревенских глаз лишь только для того, чтобы, обратившись кошкой в уединении лесной глуши, на несколько часов побыть, как ей казалось, самою собой.

   Она ничего не могла поделать с собой. Не могла бросить превращения, и вместе с тем не могла прекратить стыдиться себя и презирать собственную девичью безвольность. Она не могла никому открыться и излить терзавшие её душу волнения и страхи, вместо того, каждый раз когда в разговоре с кем-нибудь речь заходила о её собственных надеждах и желаниях, она лишь кротко тупила свой взор, отвечала что-то невпопад и как можно скорее старалась сменить тему, надеясь только чтобы никто и никогда не прознал её тайны.

   Но теперь, когда её секрет грозился быть раскрыт, а весть о её проступке донеслась до того самого человека, которому давным-давно она клялась никогда впредь в зверя не оборачиваться, её нечего было сделать, чтобы оправдать себя, ей ничего больше не оставалось, кроме как поникнуть головой, и, всеми силами сдерживая рвавшиеся наружу слёзы, ожидать своего наказания.

   Старик велел позвать её. Она вошла, опустив голову в раскаянии и не смев поднимать своего взора. Предвидя его колкие расспросы, она без промедления во всём созналась. Верховный Друид, нахмурив свои седеющие брови, сурово посмотрел на неё и покачал головой.

   - Тебе запрещено было принимать форму зверя, дитя. И как младшему друиду тебе должно быть предельно ясно какой опасности ты себя подвергаешь. Только вспомни, что случилось с твоим отцом. Неужели ты хочешь, чтобы подобное повторилось с тобою?

   - Но я клянусь! Я ни за что не позволю зверю взять надо мной контроль! - отчаявшимся голосом поспешила заверить его девушка, но друид был непреклонен.

   - Дело вовсе не в том, с твоего дозволения произойдёт это или без. С тех самых пор, как презренные дикие духи навечно лишены своих тел, они беспрестанно пытаются заполучить себе новые, и не упустят ни единой возможности, стоит таковой подвернуться. Стоит одному из них взять над тобою верх, как он никогда тебя больше не отпустит. Обратного пути по этой дороге нет и никогда не было!

   Хель покорно молчала. Она до глубины своей души боялась признаться ему в том, что то, о чем он говорил, уже с нею произошло. Что зверь уже был её частью, причём был дольше, чем она себя помнила.

   Старик продолжал.

   - Как с поступать тобою решит Совет на первом же после Солнцестояния собрании. А пока, - с отцовским вздохом положил он свою морщинистую руку на её вздрогнувшее плечо, - радуйся белому свету, радуйся грядущему торжеству, радуйся каждому дню, что ты провела свободной, пока у тебя есть ещё время. Но внемли моим словам: никто кроме тебя самой не может посадить тебя в эту клетку. Не давай духам ни единого шанса обрести над тобою контроль.

   Хель подняла свои искривлённые раскаянием апатитовые глаза, взглянув ему в лицо.

   - Да, да, конечно. Я обещаю... Я никогда не стану ... такой ... Такой как отец, - едва выдавила она сквозь горький ком в горле, настолько же заверяя в этом старика, насколько и себя саму.

   Получив желанный результат, Верховный Друид не намерен был дольше оставаться их гостем. Властным жестом запястья он освободил домового духа и вышел через дверь. Наконец обретя свободу, дух заметил удаление своего создателя, и уже тоскуя по старику заскрежетал ставнями ему в след. Хель не обращала на эти звуки никакого внимания. Она лишь накрепко обняла матушку, и не в силах больше сдерживать слёзы расплылась рыданиями у неё на плече.

   - И что теперь с нами станет из-за меня... Что же будет, когда они узнают... - едва слышно шептала она.

   VI

   Следующий день был самым длинным днём в году - днём солнцестояния, Солнцеворотом, в честь которого на холме, перед нависавшим надо всеми деревенскими постройками каменным саммитом друидов, постепенно сходился ряженый деревенский народ. Солнце в этот день совсем обленилось, и только бы не огорчать своими блёклыми, унылыми лучами чествовавших его людей, с самого утра застлало небо непроницаемым серым покрывалом.

   Погода была знойной и душной, точно опустившееся небо прижало к земле всю царившую вокруг летнюю жару; ветра почти не было, косые столбы дыма неспешно поднимались от кострищ, теряясь где-то в высоте. Но дружная ватага облаков не обращала на стоявший штиль никакого внимания, и плотными строями спешно маршировала куда-то вдаль и скрывалась за горизонтом. Вместе с нею не обращал на царящую вокруг жару и деревенский народ, который покидая свои хаты спешил к холму на гуляния.