Будто в глазу бури, под его крылом было спокойно и сухо. Грифоньего тепла хватало для них обоих. Керн, не стесняясь, делился им с каждым ударом своего могучего сердца и согревал спутницу, чьи приключения казалось целую вечность назад он обязался сопровождать. Обоим хотелось чтобы этот момент никогда не кончался, но буря на душе грифона лишь продолжала нарастать. Воспоминания о том, как он был слётком, что метался по всему Реалму, пытаясь найти нечто, чего ему так сильно не хватало, хлынули в его голову из-под тени забытия, а вместе с ними и воспоминания о неописуемом облегчении, которое он испытал, волею судьбы повстречав Анну: человека, юную девушку, и такого же взрослеющего птенца, которым он тогда был.

   После этой встречи каждый грифон казался сухим и эгоистичным по сравнению с ней, начисто лишенным того добродушия, откровенности и заботы, что нашли отклик в его размягчившемся сердце. Часы вместе с ней пролетали минутами, а годы - месяцами. Но прежде деливший жизнь только со своим одиночеством он научился лишь ненавидеть время, порой тянущееся так мучительно долго.

   "Каждому действу есть своя причина," - говорили ему поколения грифоньей мудрости, "И каждому началу - свой результат". Но единственным исходом их встреч могло стать лишь возвращение стенающего одиночества, которое ждало грифона после окончания человеческой, такой короткой, единственной жизни которой он дорожил.

   Ночь уже близилась к рассвету, и Анночка давно уже спала, укрывшись грифоньим крылом как мягким тёплым одеялом, однако сам грифон так ни разу и не сомкнул глаз, погружённый в свои размышления. На следующее утро они кратко простились, после чего он в спешке покинул её, и полетел обратно в Грифоньи Реалмы. Пронизывающий ветер за ночь пригнал грозовые облака, и небо покрылось серой коркой. С востока приближалась настоящая буря, не слабее, а то и сильней той, что прошла всего пару дней тому назад.

   Но даже буря не смогла остановить обыденной жизни, что с головой забирала Анну каждое утро. Портрет Карла Франа, громоздившегося верхом на свирепом Смертоклюве, продолжал висеть в большой парадной зале, а мадам и месье приехали как и обычно, ни на минуту не опоздав. Занятия начались по расписанию несмотря на порывы штормового ветра, и всё в этот день было по-старому. Но дарующий силы огонь, разожжённый на её сердце одной лишь искоркой из добродушных янтарных глаз, никогда ещё не горел так ярко.