-Слушай, Романов, когда ты бросишь эту дурацкую манеру? Кайф, ништяк... Ведь ты же совсем другой.

  -Какой?

  -Ты сам знаешь, какой...

  Нет, я не знал. Мы жили словно в разных мирах. У нее Драйзер и Флитвуд Мак, Лолита и аперитив "Чинзано", Курт Воннегут и мягкая дипломатия в жестах: ее папа в министерстве работает. Такие же были ее подруги. Та же Вика, которая никак не могла выйти замуж. Или Анжела, подающая в длинных пальцах прикуренный "косячок". И битломан Вадик Каратыгин, через которого можно было достать натуральные "Монтаны" и червонцы с профилем царя. И сынок какого-то цековского шишки Алишер с его походкой - "как в штаны насрал". Позже, через несколько лет, Алишер станет начальником управления по культуре, вот такие сольки-пересольки. И Хафиз с удивлением спросит: как, ты знаком с Алишером Нуритдиновичем?.. Мир - со своими законами, своей амальгамой и множественным отражением иллюзий.

  У меня - соревнования, интриги Николаева против Талесника, походы в баню, где, после парной, я разминал ребят на каменных замыленных лавках. Посиделки с нашими "седьмовскими" над арыком, разговоры, какой же гнилой Андрюха Навныкин, еще одна поселковая девчонка поймала от него "три-пэ". Кто? Наташка, сестра Киваса. А Кивас что? А что Кивас, ему повестка пришла. Забирают. Ну, дождется Андрюха еще, отоварят его по самые пенсне...

  Еще рассыпанный горный хрусталь по саду. Много. Как закаменевшие ледяшки. Он остался после отца, из его деревянных плоских ящиков. Еще ледяная вода из колонки. Нигде, никогда в своей жизни не пил я такой вкусной воды. Виноград, наваленный на жестяной поднос. Походы в горы. Возвращения то с охапками тюльпанов, то с рюкзаками, набитыми кислячкой. Красивая жена - та самая, что на двадцать первый день после свадьбы сказала мне: "Я тебя не люблю!.."

  С Александром мы в тот вечер накатили неслабо. После вина и многозначительных разговоров о Марине Влади, театре Любимова и бандитах в черной униформе из Курган-Тюбе. Другие все что-то бухтели, а мы отсели в сторонку, с бутылкой "Пшеничной", с ломтиками хлеба, а поверх - докторская колбаса по 2-10.

  Надя позвонила мне на следующий день.

  -Романов, ты дурак?

  -Нет, а что?

  -Что ты сказал моему мужу? Это правда?

  -Что именно? Мы водочки попили, и все. Что такого я мог наговорить, если даже не знал, что ты замужем?

  -Причем тут я? Ты в самом деле уезжаешь туда?

  Я все понял. Только тогда я понял, что она имела в виду. Так и было. После какой-то по счету рюмки я сболтнул Александру. Но попросил, чтоб он молчал. Потому что я дал подписку.

  -Нам надо встретиться, - решительно так. - Через час возле гостиницы "Душанбе", за нею, в скверике, ты знаешь...

  И повесила трубку.

  Я приехал.

  За гостиницей все было так же, как тогда. Скверик с плакучими ивами. За пять-семь лет ивы разрослись. Скамейки были обшарпаны и посечены перочинными ножиками. На них когда-то сидели первокурсницы и пускали дым, затягиваясь сигаретами. Им это казалось высшим шиком. Они были уже взрослые, они были студентками, могли позволить себе сигарету и разговоры о мужчинах.

  Оса была одна. Холодное неприступное лицо.

  Джинсы.

  Легкая пелеринка на высокой груди.

  В тонкой золотистой от загара руке сигарета.

  -Явился - не запылился?

  -Приказано - выполнено! Можно подсесть?

  -Подсядь, но не близко. Кто-нибудь увидит, Сашке настучит. Он из тебя отбивную сделает.

  Я пожал плечами. Осичка раза два или три приходила на соревнования. Не одна, с подружками. Визжали со скамеек: "Костя, Костя!" И я танцевал перед ними, белые трусы, красная майка, боксерки с кисточками. И ловил парня на правый хук. Он обваливался. Рефери кричал: "Стоп!" Со своей пританцовочкой, я вскидывал руки. Победа!

  И вдруг она мне: отбивную...

  Может, по молодости лет я бы и ответил. Что это вообще-то проблематично, из меня - отбивную. Что может отскочить. Что не он первый, и с предыдущими все оборачивалось не в их пользу. Но это если б я опять был восемнадцатилетний.