– Драться ты мастак, а вот соображаешь плохо. Ну, станцевала я один танец. Делов-то. А он директора своего бить бросился. Накостыляли да выбросили на улицу. Еле до дома довела. Кошмар. Стыдно вспомнить.

В комнате наступила неловкая пауза.

– Да ладно, чего уж там, – махнул рукой отец, – просто надоело. Директор чуваш, замы его тоже. Национальные кадры. А я этого не люблю. Вот поедем, заколотим деньжат, – размечтался отец, – глядишь, и домик свой купим, – подмигнул он жене с сыном. Все заулыбались ему, а бабушка чмокнула любимого сына в облысевшую маковку.

– Аминь, – подытожил дядя Митя, и сделал ход: – тебе шах.

– Ах, ты, ёксель-моксель, ёкарный бабай, – задумался отец над ответным ходом. – Ё-к-л-м-н, о-п-р-с-т, – ободряюще кивнул он сыну, и Ванька сел рядом с отцом, болея за него. Он впитывал происходящее и услышанное, как губка воду.

– Нас пятеро, одного не хватает, – пересчитал игроков Генка Черняк, и вдруг увидел соседского мальчишку из дома напротив, вышедшего из ворот погреться на солнышке, поглазеть по сторонам.

– Эй, Венка, давай дуй сюда, нам вратаря не хватает!

И вот мальчишки трое на трое играют в хоккей самодельными клюшками, гоняя тряпичный мяч возле осевшей и потерявшей былой, грозный вид снежной крепости. Остановившись передохнуть, Ванька увидел полузабытую, было, бабушку Маресьеву, и бросился ей навстречу, оставив приятелей.

– Бабуля! Я тебя сразу узнал, – произошла радостная встреча соскучившихся друг по другу родственников.

– Пришла вот вас проведать, как вы тут поживаете? Забыл, небось, бабушку-то с дедом, – причитала бабушка, с трудом поднимаясь по лестнице вслед за лёгким на ногу внуком…

– Сватья пришла, проходи-проходи, раздевайся, – улыбалась ласково папина бабушка, помогая раздеться маминой. – Тосенька, посмотри, кто к нам пришёл, радость-то какая, господи, – позвала она невестку.

Из маленькой комнаты показалась мама с Вовой на руках. Она тоже обрадовалась приходу матери. Дядя Юра засуетился по хозяйству.

Бабушка Маресьева покосилась на чересчур приветливую, как ей показалось, сватью, и присела к столу, оглядывая квартиру.

– Пришла вот навестить, мать всё же, не кто-нибудь, – обиженно поглядела она в сторону дочери, та промолчала, памятуя о прошлом.

– Юрка, сбегай в магазин, хлеба купить надо, к чаю чего-нибудь, сахару пилёного не забудь, прикупи, – распоряжалась бабушка Шмаринова на правах хозяйки дома, бабушка Маресьева благосклонно внимала происходящему, прижимая к себе внука старшего и разглядывая внука младшего.

– Вырос-то как, скоро бегать, поди, будет, – ревниво говорила она, принимая на руки Вову и расцеловывая его. – Грех на мать-то обижаться, чево в жизни не бывает, поругались-помирились, дело житейское, чай, – пеняла она дочери, бабушка Шмаринова молча соглашалась с ней, поглядывая на невестку.

Та тоже оттаяла душой при встрече с матерью. Мир был почти восстановлен. Прибежал дядя Юра из магазина.

– Коленька с Митенькой на работу поехали, мы вот одни пока, без них, – объясняла папина бабушка маминой, глядя, как та прихлёбывает чай из блюдца, и пододвигая к ней поближе конфетки. Суёт и Ваньке.

– Спасибо, пора и честь знать, – чинно поклонилась бабушка Маресьева хозяйке и поднялась, крестясь на иконы. – А то дедушка мой, поди, заждался, один он там без меня, – покосилась она снова на дочь, надевая зимний пиджак и повязывая платок на голову.

– Бабушка, я тебя провожу, – вызвался Ванька, одеваясь.

– До свидания, мама, привет передавай от нас отцу, – провожала мать бабушку, напутствуя сыну: – не заблудись, смотри по дороге.

– Ты чего, мам, я же не маленький, – обиделся Ванька, выскакивая за дверь вслед за бабушкой Маресьевой на лестницу.

Они шли вдвоём по улице, и Ванька рассказывал бабушке про свою жизнь на новом месте, та внимательно слушала внука.

– Друзей у меня здесь полно, Генка Черняк, Венка Пигусов.

– Вася с Панькой про тебя всё спрашивают, когда придёт, говорят, – отвечала бабушка обиженным голосом, – и мы с дедом тоже скучаем.

– Приду скоро, – взрослым голосом пообещал внук и спросил: – ты не знаешь, почему дядя Юра горбатенький такой?

– В детстве они игрались втроём на печке, мать на работе была, вот они и разбаловались, да и уронили младшего братца с печки-то прямо на спинку железной кровати. С тех пор он и захирел, зачах, потом и горбы выросли. Судьба такая, знать, у него на роду написана, – словоохотливо рассказала бабушка внуку и остановилась передохнуть. – Намаялись тогда с ним, страсть.

– А дедушка Шмаринов давно помер?

– В тридцатом ещё. Раскулачивали тогда богатеев-то, он и отдал богу душу, не выдержал, стало быть, потери имущества. Магазин у него большущий был на станции, так-то вот, – заболталась бабушка про прошлое и осеклась, поглядев на внука. Лишнего наговорила. – Ты отца спроси, он тебе расскажет лучше про своих-то родных, – но Ваньку уже интересовало другое.

Он с любопытством смотрел на пацанов, затеявших возле забора игру в деньги. Медные пятаки и серебряные гривенники только отскакивали от досок, и пацаны бросались смотреть, чья деньга оказалась ближе…

– Давай иди домой, а то мать заругается. Скажет, я виновата, – она грустно посмотрела вслед убежавшему внуку и тоже заторопилась к себе домой, оглядываясь и бормоча что-то про себя.

Отец с дядей Митей приехали шумные и оживлённые, с чемоданами в руках. В квартирке сразу стало тесно, зато интересно. Ванька разглядывал привезённую ему отцом новую шерстяную форму с ремнём и фуражкой с кокардой. Предел мечтаний тогдашнего школьника.

Кто победнее, носили фланелевую форму, как Ванька до того. Остальные ходили, кто в чём. Бабушке был подарен платок, матери – кофта, дядя Юра получил зимнюю шапку с кожаным верхом и сразу утонул в ней, размер оказался велик, но он не унывал, наоборот:

– Тёте Наташе оттам, она стелает, – убеждённо говорил он Ваньке.

Вот они выпивают за столом, обедают с дороги, вспоминая поездку:

– Ковры наши сразу расхватали и заказали ещё больше, – хвастался подвыпивший отец, щурясь на окружающих домочадцев. – Фотографии тоже понравились, Митя хорошо придумал.

– И перевыполненный план сразу в карман, – сбалагурил дядя Митя и они ещё больше развеселились, опрокидывая стопки одну за другой.

– Завтра сбегаю кой-куда, дом присмотреть хочу, – сообщил отец матери, сидящей рядом и осуждающе поглядывающей на выпивох.

– Мама сказала, рядом с ними часть дома продают, на Сурско-Набережной. Пока не продали, надо сходить посмотреть.

– Давай завтра с утра, и отправимся, – отец не возражал.

– Часть дома ты потянешь, а то сразу на целый размахнулся, он больших денег стоит, – остудил расходившегося отца старший брат. – Если не хватит, поможем, я дам взаймы, – расщедрился экономный обычно дядя Митя и покосился на скептически усмехнувшуюся невестку.

Бабушка млела и таяла от гордости за своих сыновей, и поглядывала на фото покойного мужа, как бы разделяя с ним радость, пришедшую в их дом.

Ванька щеголял по комнате в новой школьной фуражке, но подпоясанный офицерским ремнём дяди Мити. Мать довольно оглядела его:

– Теперь хорошо. А то старая форма мала, поизносилась, я и не знала, что делать, во что его одеть, – делилась она радостью со свекровью, та согласно кивала в ответ, ласково поглядывая на сыновей и внуков.

– Вот и ладно, что складно. Даст бог, всё наладится теперь…

Семья подъехала к своему новому жилищу на грузовике; мать с Вовой вылезли из кабины, отец с Ванькой выгрузились вместе с вещами из кузова.

Шофёр откинул деревянные борта и помог разгружаться. Правда, скарб был небольшой, и вскоре семья была уже в доме.

Прихожая маленькая, зато комната была просторная с окнами на улицу, большая русская печь вызывала спокойствие и уверенность.