Из окопов революционеров почти не слышно было выстрелов. Мы удерживали наступление неприятеля исключительно бомбами. Перед окопами грудой лежали трупы людей и лошадей, разорванных нашими бомбами.
Для того, чтобы выйти из унизительного положения и выполнить обещание, данное им Мамед-Али-шаху о взятии Тавриза, Рахим-хан шел натиском, но мы стояли крепко, ряды революционеров пополнялись новыми людьми. Не было недостатка и в оружии - патронах, бомбах, ручных гранатах. Атаки Рахим-хана мы отбивали успешно, нанося его войскам значительный урон.
На пятый день в девять часов вечера, наконец, наступило затишье. Карадагцы были заняты похоронами убитых в бою и набором свежей силы для своих поредевших рядов. Я воспользовался этим затишьем и пошел к Нине.
Сложив руки и грустно опустив голову, Нина задумчиво сидела на диване. Маленький Меджид спал, прислонившись к ней.
Я смыл с рук и лица копоть и грязь четырех дней беспрерывных боев и, приведя себя в порядок, подошел к Нине.
- Отчего ты такая грустная, Нина? - спросил я, пожимая ее руку.
Но вопрос был лишний, так как я знал причину ее грусти.
- Вчера, - стала рассказывать Нина взволнованно, - в пять часов Зейнаб отнесла обед Джавад-аге и до сих пор не вернулась. Несомненно с ней случилась беда. Бедный мальчик ни на минуту не затихает и все ищет мать.
Я был в нерешительности. Мне не хотелось сообщать Нине печальную весть, так как она очень любила Зейнаб и была привязана к ней. Однако, обдумывать и колебаться было некогда, надо было что-то отвечать Нине. Рано или поздно она должна была узнать правду и я решил подготовить ее:
- Печалиться, горевать, размышлять не стоит. И Зейнаб, и Джавад-ага, и я сам, ежеминутно можем быть уничтожены, на то и война. Очень трудно остаться невредимым под градом снарядов.
- Неужели с Зейнаб случилось несчастье? - быстро проговорила Нина, и на глазах ее показались слезы.
- Жертвы неизбежны в борьбе. Их будет еще много. Вчера, в шесть часов, я видел, как в соседний окоп попал снаряд. Идти туда не было никакой возможности. Восемь новых пушек Рахим-хана обстреливали нас, создавая вокруг ад. Когда наступило затишье, мы стали выносить убитых. Я прошел в окоп, взорванный снарядом, и в общей груде человеческих тел с трудом различил трупы Зейнаб и Джавад-аги. Зейнаб можно было признать лишь по платью. Всех их похоронили в общей могиле.
Нина горько зарыдала. На ее плач прибежала Шушаник-ханум, и голоса их смешались...
Я старался успокоить их.
- Не говорите ребенку, скройте от него.
Я просидел с ними до часу ночи. Со стороны Гёй-мечети слышалась канонада, от которой дрожал весь Тавриз, и я, ничего не поев, не успев выпить даже стакана чаю, поспешил на позиции...
Придя в свой окоп, я услышал громкий голос разъяренного Саттар-хана:
- Ребята, я с вами! Не трогайтесь из окопов!
Это была опасная ночь...
Саттар-хан и Багир-хан провели ее в окопах.
В ГОСТЯХ У АРИСТОКРАТА
После решительного удара, нанесенного карадагцам, стало спокойнее. Поэтому я принял приглашение Абдулла-хана быть его гостем. К кавказцам он относился с большим уважением, но мы все хорошо знали, с какой целью примкнул к революции Абдулла-хан, проигравший в карты много имений и все же имевший их еще немало.
Абдулла-хан верил в победу революции и надеялся вернуть проигранные владения.
Сегодня он зашел за мной, чтобы пригласить к себе, и очень расхваливал свою коллекцию редкостей.
Я решил взять с собой и Нину, чтобы немного развлечь ее: она все горевала и никак не могла забыть Зейнаб.
- Друг мой, - говорил по дороге Абдулла-хан, - посмотрим, что даст ваша революция. Помочь мне может только революция. Пусть жизнь моя будет жертвой революции, какой безбожник не любит ее?
Абдулла-хан беспрестанно говорил о своей преданности революции и революционерам.
Пройдя по мощенной красным кирпичом аллее сада, мы вошли в комнату, убранную в восточном стиле. Сводчатый потолок, на полках фарфоровые чашки, тарелки, вазы, кувшинчики и много другой изящной посуды. На всём была надпись: где, когда и за сколько они куплены. На стенах висели художественно исполненные картины и портреты. Среди них бросались в глаза портреты Фатали-шаха с длинной бородой, Насреддин-шаха с неестественно длинными усами, Аббас-Мирзы Наибиссалтанэ в военном костюме, Магомет-шаха с бессмысленным взглядом и Керим-хана Занди с задумчивым лицом. Самая ценная картина изображала Фатали-шаха, принимающего парад у Аббас-Мирзы.
Перед каждой картиной на тумбочках стояли старинные фигуры, красивые вазы, кувшинчики и другие редкие веши.
Во всех домах тавризской знати, убранных в восточном стиле, чувствовалось какое-то поклонение французской моде. В страсти к картинам и скульптуре тавризцы перещеголяли даже французов.
Если для возбуждения своей страсти французский аристократ украшает свои залы изображениями голых женщин и даже в церквах показывают Мадонну с обнаженной грудью, то и иранский аристократ не хочет отстать от него и ухитряется даже на потолках своих комнат и в амбразурах дать изображение голых женщин в виде крылатых ангелов.
Весь салон Абдулла-хана был разрисован голыми женщинами в очень свободных позах, с пририсованными к плечам крылышками.
Эти картины были исполнены с редким художественным мастерством. Где бы ты ни садился, казалось, что один из ангелов с потолка летит на тебя. Работа художника была настолько тонка, что выделялась каждая ресница изображаемого лица.
Видя, с каким интересом я разглядываю картины, Абдулла-хан положил руку мне на плечо и начал рассказывать:
- Покойный отец мой был очень стар и к концу жизни впал в меланхолию. Его уже ничто не интересовало. Причиной его болезни была преждевременная трагическая смерть моей матери, она утопилась в бассейне во дворе. Причина так и осталась невыясненной. После этого отец мой сильно загрустил. Он был очень стар. Врачи посоветовали для развлечения отца устроить этот салон. Были приглашены художники из Исфагана, Хоросана и Кирмана.
Каждый из этих ангелов, которых вы видите на потолке, имеет свое имя. Покойный отец дал им имена и посвятил им стихи. Он был неплохой поэт и писал под псевдонимом - Хумаюн.
Абдулла-хан показал нам рукописную книгу в кожаном переплете.
- Это - стихи покойного. Вот этого ангела зовут Мелеки-хандан, то есть смеющийся ангел. Отец написал о нем вот это стихотворение.
И Абдулла-хан стал читать и переводить его нам:
"О, моя смеющаяся гурия!
Жизнь моя принадлежит тебе.
Отдай мне несчастному,
Эти улыбающиеся губы,
Похожие на раскрасневшуюся фисташку!
Возьми мою жизнь, дай мне другую!"
- А вот того ангела, - продолжал Абдулла-хан, - что над головой Нины-ханум, зовут Мелеки-наз, что значит ангел кокетства. Отец посвятил ему вот это стихотворение:
"О, мой ангел кокетства,
О, возлюбленная, покровительница сердец!
Что за удивительное кокетство.
Что украло бедное сердце мое?
Не приказывай грабить!
Приложи уста к моим устам!"
Абдулла-хан продолжал, показывая ангелов, давать разъяснения:
- Видите этого сонного ангела? Его зовут "Мелеки-хабалуд", что значит сонный ангел. О нем покойный отец писал:
"О, ангел, подыми свои сонные глаза на меня,
Чтобы я через них мог открыть двери моих желаний".
- А вот этого ангела мой покойный отец называл "Мелеки-Бадэ-пейма" ангел виночерпий. Видите, ангел держит в руке чашу и протягивает ее кому-то. Отец писал о нем:
"О, ангел, наполняющий чашу!
О, розоволикий наш виночерпий!
Дав чашу, требуй взамен сердце,
Все, что возможно, - нет слов для отказа".
- Последние дни свои покойный отец проводил в обществе этих ангелов. Теперь я вижу, насколько все это неприлично. Особенно стыдно мне делается, когда здесь бывают дамы. Но все это память покойного отца, и я не даю им портиться, расходуя большие деньги на их реставрацию.
