"Возлюбленная, да будет жизнь твоя дольше моей печали!

Сегодня милость явила мне, как прежде, когда-то вначале.

Бросила взгляд на меня и ушла, как будто сказать хотела:

"Сделай добро и брось в поток, чтобы людям волны умчали".

Смысл этого четверостишия, подобно текстам Библии и Корана, постигается не сразу. Лишь после прочтения всего Хайяма и долгих размышлений над прочитанным, Сергею открылось ключевое значение слов: "...да будет жизнь твоя дольше моей печали!" Безмерная и смиренная печаль поэта и мыслителя сопутствовала ему всюду и причина ее в том, что он как никто другой до него осознал одновременно и величие духа, и необыкновенное совершенство человека, и обреченность его жизни. Но печаль Хайяма светла: он опять-таки как никто другой знал, что в краткой жизни Человека есть две величайшие ценности - Красота и Любовь. Красота женщины, Любовь мужчины и женщины. Они - единственное оправдание человеческой жизни и источник ее вечного возобновления.

И никакие мутации сознания и духа человека, одолеваемого жаждой богатства, власти, почестей и славы, никогда не затмят животворящей силы любви, ее бескорыстной способности приносить добро. И не в этом ли смысл хайямовской аллегории: "Сделай добро и брось в поток, чтобы людям волны умчали"?

Но со времен Хайяма многое изменилось. И не зайдут ли слишком далеко, спрашивал себя Северцев, человеческие пороки в теперешнем мире, где самому существованию рода человеческого угрожают страшные болезни и разрушение среды его обитания? Где приходит в упадок культура, рвутся все связи, в домах пустеют почтовые ящики? Где усиливающаяся нищета постыдно измельчает души и поступки людей, где любовь становится добычей нравственной коррозии и все чаще предметом торга?

Ему припомнился недавний странный случай.

У сестры был день рождения, с поздравлениями пришло несколько женщин. Одна из них, Галина, явно выделяла Сергея из числа присутствующих. Танцуя с ним, лукаво постреливала глазами, прижималась высокой грудью, а уходя попросила проводить до дома. Опираясь на его руку, Галина без умолку говорила, он же больше молчал и не очень внимательно слушал.

- А знаешь что, - вдруг сменила она тему, - вот ты подрабатываешь в Москве преподаванием. Наверное, будешь принимать у студентов зачеты и экзамены?

- Может быть, - ответил он, еще не догадываясь, куда клонит спутница.

- А ведь на этом можно неплохо зарабатывать. Пусть платят за хорошие оценки. С такими деньгами ты и мне мог бы кое-чем помогать... А я в долгу не останусь.

- Не понимаю, о чем это ты?

- О любви, дурашка!...

- Знаешь, у нас разные понятия... о любви тоже.

Больше они никогда не виделись.

* * *

К началу лета отпала необходимость каждый день ездить в Москву. Появилось больше свободного времени, и Северцев иногда отправлялся в окрестности Рязани, А однажды, сев в автобус, доехал до соседнего города Зарайска, что в Московской области. Здесь историческое прошлое вновь предстало перед ним в виде оборонительной стены на крутом склоне холма, разрушенной при осаде лихими ханскими всадниками.

Путешествуя по этим местам, Сергей не переставал любоваться мягкими линиями зеленых холмов, звенящих от птичьих голосов лесами, травостойными лугами и ромашковыми полянами, реками и речушками с красивыми названиями, тихими деревушками и великолепными храмами , с луковицами куполов на колокольнях, откуда мерный звук колокола призывает прихожан к заутрене. И как вольно дышалось ему в этих краях, пронзительно воспетых другим Сережей, уроженцем Рязанской земли, с нежной как первый подснежник фамилией - Есенин. "Здесь, а не в больших городах, бьется истинное сердце России", - думал Северцев. Ей, прекрасной, несчастной и сказочно богатой, отдал он навсегда свою душу, но рвалась она в то же время в другие края - к Астре, к лазурному Иссык-Кулю, ставших его неразделимой любовью.

Журналистская жизнь Астры складывалась удачно. Ее статьи, репортажи, интервью отличались правдивостью, хорошим слогом, образностью и особым теплым отношением к тем, о ком она писала, умением увидеть внутренний добрый подтекст в поступках людей. Она без колебаний восставала против несправедливости и бросалась в защиту обиженных. Это нравилось читателям и вызывало благодарный отклик у героев ее корреспонденций. Перед ней открывались все двери и даже большие правительственные чиновники благоволили к ней. Она замечала, что вызывает симпатию у многих мужчин, ее деловое общение с ними часто шло вперемежку с галантными комплиментами. Астра принимала их спокойно, с чуть ироничной улыбкой и никому не оставляла надежды на успех. В числе ее наиболее стойких поклонников был приятель Каныбека - Азиз, молодой депутат парламента. Астра знала о нем, что он владелец нескольких столичных магазинов и что год назад оставил жену с ребенком.

В последнее время Азиз зачастил в гости к Каныбеку.. Приезжал на новеньком "Мерседесе", с уверенной, важной неспешностью входил в дом. Для Астры у него в запасе всегда были небольшие презенты. Но знаки внимания этого нарядного щеголя довольно приятной наружности не были ей милы. Азиз это чувствовал, однако свои настойчивые ухаживания не прекращал.

Как-то вечером Каныбек, необычайно веселый и оживленный, сказал Астре:

- Ну что, сестренка, пора и тебе заводить семью. Чем вы с Азизом не достойная пара, а?

- Видно, ты за меня уже все решил, - прервала его Астра. - Но почему не спросил - хочу я Азиза или нет?

- Зря ты нервничаешь. Я его давно знаю, парень он хороший, не чета этому Сергею, который хотел тебя окрутить... Небось, там, в Рязани, уже давно с другой живет!

- Думай, что говоришь!

- Думаю, думаю... Не забывай, кто такой Азиз, и про его большие связи в верхах - тоже. Они нам всегда пригодятся.

- Тебе, может, и пригодятся, а мне твой Азиз не нужен и замуж за него я не пойду!

Каныбек пришел в ярость.

- Вот как ты заговорила! Разучилась уважать старшего брата, про обычаи наших предков забыла! Но я научу тебя... Не захочешь добром, заставлю силой. Как миленькая уедешь с Азизом на его "Мерседесе"!..

Утром следующего дня Астра исчезла из дома.

Каныбек начал поиски, но скоро махнул рукой:

- Сама объявится, никуда не денется.

Через месяц приехал отец. Он сильно постарел и осунулся. В прихожей поцеловал внука, а Каныбеку руки не подал. Жесткий, хмурый взгляд его ничего хорошего не предвещал. Разговор вышел долгий и тяжелый. Под конец Шайлоо пригрозил Каныбеку, что если не разыщет Астру и не покается, родители никогда не переступят порога сыновьего дома.

Ультиматум возымел действие. Каныбек поставил на ноги всех своих знакомых. Астру нашли у одной ее старой подруги.

Она похудела как после тяжелой болезни, на бледном истончившемся лице остались одни огромные глаза. Зябко кутаясь в широкий, с чужого плеча, халат, Астра в упор, с отчаянной решимостью смотрела на брата и как загнанный в угол, испуганный котенок была готова изо всех своих силенок царапаться и кусаться.

Каныбек подавленно молчал, к горлу подкатил колючий комок. Боже, и это его карындаш? Что с ней стало! .. Он вдруг вспомнил ее маленькой, когда тайком от матери удирал с ней на озеро. Тогда он никому не позволял обижать ее...

Каныбек, наконец, собрался с духом и сказал:

- Прости, сестренка. Я буду последним негодяем, если еще хоть когда-нибудь обижу тебя...

* * *

Скрываясь у подруги, Астра за целый месяц не написала Сергею ни одного письма, так как не хотела вмешивать его в свои небезопасные дела, а скрывать случившееся под бодрыми и лживыми словами не могла и не умела.

Но кое-какие вести все же дошли до встревоженного Сергея. Его однокашник по университету Тахир, с которым он изредка переписывался, намекнул об Азизе и его настойчивых ухаживаниях за Астрой. Северцев несколько раз перечитал письмо Тахира, чувствуя, как наливаются тяжестью руки и ноги. Ему показалось, что в комнате не хватает воздуха; он ушел из дома и потом не мог вспомнить, как оказался в лесу, брел, спотыкаясь о кочки, обдирая лицо и руки о ветки, не чувствуя свежего терпкого запаха влажной земли и грибов, собирать которые был умелец и страстный охотник.