Несколько раз глубоко вздохнув, я ощутила как органы приходят в спокойствие. Холодный воздух подействовал не хуже ледяного душа. Мозги пришли в порядок, сердце вернуло свой темп. Все еще пригнувшись, я медленно протопола к единственной стоящей на парковке машине и спряталась за ней. Выходить через парадные вороты было бы глупым: солдатам в любой момент могло приспичить вернуться в участок, и вряд ли они станут сюсюкаться со мной, видя, как я выхожу прямиком из департамента. Пусть во мне и плескалось чувство страха и паники, как вино в стеклянном бокале, но логика продолжала работать исправно. Это меня спасало.
Осмотревшись вокруг, я заприметила высокое раскидистое дерево. Оно росло практически впритык к забору, длинные ветки давно потеряли свою зелень, если она и вовсе была. Дерево казалось поникшим, мертвым. Раскидистые сухие лапы выглядывали через бетонный высокий забор. Набравшись духу и осмотревшись, я ринулась к дереву, подгоняемая морозным ветром и чувством адреналина в крови. Тяжелый протектор резко оттолкнул меня от бетонной стены прямо к дереву, от которого в ту же секунду я смогла оттолкнуться другой ногой. Руки цепко ухватились за высокую стену, покрытую снежным одеялом. Кожа обожгла ледяная боль, но я сдержалась, в следующее мгновение уже сидела на заборе.
Улица была пуста. Сумерки покрывали город со стремительной скоростью, редкие окна в высотках начали загораться светом. Ветер отбрасывал в мое лицо горсти снега, ветки шатались и скрипели по темной ткани комбинезона. Здесь всегда было малолюдно, но сегодня как-то по особенному. Осмотревшись по сторонам, я тихо спрыгнула на тротуар. Ноги в ту же секунду понесли меня прочь от здания.
Коннор не просто так указал солдатам следовать в левом направлении. Он специально отправил их совершенно противоположным путем, так как понимал — я последую тем путем, который запомнил мой мозг. На память я никогда не жаловалась. Воспитание и обучение бойцов было не только физическим, но и в обязательной степени интеллектуальным. Университет оставил внутри множество знаний, умений и навыков холодного анализа, практически каждый день тренировались память, внимание, концентрация. Ведь это были важные показатели для беспощадной машины-убийцы. За последние несколько недель все внутри существенно ослабло. Важная информация для солдатского разума исчезала, от четко поставленной цели могла отвлечь любая мелочь, даже появившаяся из-за сенсорного экрана темная макушка андроида. Это были очень плохие знаки, но если это последствия восстановления нервной системы — то от этого уже никуда не деться.
Увеличенные физические нагрузки за весь день изрядно ослабли мышцы. Я неслась по дороге мимо знакомых мне баров, кафетерий, магазинов с завидной скоростью, но каждый шаг вызывал сопротивление в ногах и затекших суставах. Темнота окружала улицы, покрывала дороги. Снежная стена спадающих с неба осадков поглощала тьму, впитывала ее как губка. Некоторые улицы не были освещены. Несясь мимо зданий и высоток, я отметила, как много заведений осталось закрытыми. Люди спешили по домам, питейным заведениям — куда угодно, лишь бы не оставаться на улице, где и так было крайне беспокойно. Они боялись андроидов, сходящих с ума. Прятались в своих домах, не желали встревать в разборки между правительством и вышедшими из-под контроля девиантами. Все как один страшились пластиковых людей, но страшиться им нужно не их — страшиться нужно было себя.
Отвыкший от философских рассуждений разум не мог оторваться от мыслей внутри головы. Холодный воздух сметал мои волосы назад за спину, легкие сжимались от мороза, в лицо бросался снег. Раз за разом я сворачивала на пустынных перекрестках, изредка встречала беспокойных прохожих, но сознание было погружено в собственный мир, и мышцы несли меня на автомате вперед. Три или четыре раза мне встречались по особенному крупные сугробы, но стоило мне поравняться с ними, как сразу становилось ясно. Это не сугробы. Это андроиды. В своих формах, с застывшими лицами и не мигающими диодами. Каждый уже был изрядно припорошен снегом, в голове одного красовалась дырка от пули.
Люди были главной проблемой этого мира. Люди и их треклятое желание уничтожать все, что им незнакомо. Человечество вело войны и битвы за территорию, за ресурсы, за религию. Но сейчас человечеством обуял страх перспективы дележки одной экологической, возможно даже эволюционной ниши с кем-то другим. Человечество считало себя вершиной мира и разума, но так ли оно было? Ведь человек стремился не просто властвовать, он стремился получать удовольствие, пусть и другим во вред. Каждый второй ублюдок этого города имел свои аморальные способы наслаждения, будь то красный лед или избиение человекоподобных машин. Люди осознавали свою безнаказанность, но теперь возможность появления новых «конкурентов» на планете Земля вводило их в ярость.
Ноги несли меня не меньше двадцати минут, и до места назначения было еще как минимум половина. Ночь окончательно опустилась на город, лишь редко горящие уличные фонари освещали часть района. Очутившись рядом с каким-то многоэтажным отелем, я вдруг вспомнила о наставлении Коннора найти одежду. В этом был огромный смысл, вряд ли девианты обрадуются, увидев человека с оружием на каждой части тела и военной униформой. Возвращаться домой было нельзя. Солдаты наверняка прибыли не одни, и кто-то уже в эту самую минуту мог копаться в ящиках и столах моего временного дома.
Осознание присутствия на собственной территории постороннего отдалось горечью в горле. Неприятное чувство. Даже если на мои поиски отправили только солдат, или даже сраную уборщицу, кто бы он ни был — в доме будет достаточно подсказок о нестабильности солдата, которые поймет даже самый тугоумный человек. Этот кто-то мог тискать красное платье, брошенное на кресло, анализировать красную и голубую кровь на обшивке мебели, изучать недоеденный завтрак и кинутое посреди пола полотенце. Но самое страшное их ждало в подвале. Даже здесь, стоя за километры от дома, я слышала, как из темных стен сочиться противное ехидное хихиканье дышащего мне в спину подразделения. Осколки стекла и дерева были разбросаны по всему подвалу, и если ранее описанные мелочи вроде платья и черных каблуков, каши на столе, испачканной мебели были невинными, то растерзанная новая техника заколачивала гвозди в мой гроб. Теперь только от реакции руководства на мое поведение и ущерб зависело то, как именно я закончу эту жизнь — стоя на коленях перед выставленным пистолетом или добровольно ощущая портативный наркоз на собственной шее перед нейрохирургической операцией.
Смахнув тревожные мысли, я осмотрела парковку. Машин было не много, не больше пяти. Каждая из них уже изрядно покрылась снегом, у двух мигал датчик сигнализации на лобовом стекле. Как ни странно, ни одно окно в отеле не горело. Большинство машин, судя по отсутствию видимых шинных следов на земле, стояло здесь не меньше нескольких дней. Кто-то наверняка покинул город сразу после начала роботизированных волнений, кто-то, возможно, уже никогда не проснется. Подойдя к ближайшему старому шевроле-седан черного цвета, я аккуратно заглянула внутрь. Светлого луча уличного фонаря хватило, чтобы разглядеть множество баночек от детской смеси и детское кресло на заднем сиденье. Здесь не было ничего, что могло мне помочь. В следующей машине «FIAT» рыжего цвета так же ничего не оказалось. Бросив на номерной знак взгляд, я вдруг смутно припомнила автомобиль. Именно эта машина так сильно бесила Хэнка своей медлительностью на дороге, где была создана авария. Облик чертыхающегося и откашливающего проклятья старика, нетерпеливо постукивающего по рулю на пути к вещательной башне Стрэтфорд, вызвал приятное чувство внутри.
Оставалась всего одна машина без сигнальных систем. Маленький красный «Nissan Juke», удобная и компактная машина с совершенно странной мордой. Тьма вокруг автомобиля сгущалось, свет фонаря не проникал внутрь салона. Прислонив ладони к дверному окну, я прищуренно всмотрелась внутрь. На пассажирском сиденье лежала темная куртка.
