Город показал свою черту. Ноги на рефлексе несли меня мимо старых коттеджей, удивленных редких прохожих, проносящихся мимо машин. Время наверняка перевалило за полдень, когда я, вся измученная и выбившаяся от бега и истерики из сил, достигла собственной улицы. Снег здесь покрыл лишь малую часть домов, буря не навещала это место вот уже несколько дней. Люди были на работах, и наверняка лишь домохозяйки могли заметить мое неадекватное поведение, с предвкушением ожидая и выдумывая все более интересные сплетни и слухи. Глаза начали опухать и краснеть от безостановочных слез, кожа лица продрогла под постоянной ледяной влагой. Каждый вздох приносил мне большую порцию боли, но если бы эта боль была физической — было бы гораздо легче.
Совсем рядом с домом я вдруг натолкнулась на кого-то. Плывущие вокруг меня силуэты здания, машин и людей не желали приобретать очертания, однако я остро ощущала на своем запястье чьи-то пальцы. Едва не свалившись на землю, я встряхнула головой. Силуэты прояснились.
На меня смотрели два серых женских глаза, однако принадлежали они отнюдь не женщине. AX400, тщательно выполняющая свою работу в доме соседа и исправно получавшая за это от своего хозяина, поворачивала меня по часовой стрелке, словно пытаясь спрятаться за моей спиной. Она была встревожена, нет, напугана! В ее серых глазах читался неподдельный страх, по щекам текли слезы. Грудная пластиковая клетка прерывисто поднималась и опускалась, цепкие пальцы сильнее сжимали мою руку. За спиной что-то кричал мужской, грубый голос, и каждый крик вызывал в этом беззащитном механизме содрогание. Все, что я видела в ее глазах — она видела в моих. Я никогда с ней не общалась… но ощущала, что все сейчас зависит от меня.
— Беги, — сквозь зубы процедила я, всем своим видом показывая серьезность указания.
Лицо андроида переменилось. В потерянных глазах мелькнуло понимание, и девушка-андроид, отцепившись от меня, понеслась прочь. Она словно ждала этого слово, ждала, когда ей дадут разрешение на побег, когда она сможет избежать очередных ударов. Ее белая униформа слабо мелькала в белых снегах, некоторые соседи вышли поглазеть на происходящее.
— Эй, какого черта ты…
Мужчина не договорил. Обернувшись к нему и ощущая приступ адреналина, я угрожающе потянулась к рукоятке Коннора-катаны. Оружие словно услышало мои намерения. Тонкий, но уверенный голос потребовал незамедлительных действий, показывал свою полную боеготовность, но вместе с яростью во мне же нарастала и паника. Я ощущала этот мир, как никогда раньше. Я смотрела в темные жестокие глаза соседа, смотрела как развивается его синий галстук на голубой рубашке, смотрела, с каким ужасом он пятится от меня в сторону своего дома, и чувствовала невероятное желание убить его. Один взмах руки — и медики будут собирать половинки по дороге. Каждое чувство, будь то ярость или страх, словно красный острый перец ощущался отвыкшим мозгом, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы усмирить свои рефлексы.
Мое замешательство позволило соседу использовать момент и устремиться на свой участок. Ярость внезапно сменилась страхом, я снова ощутила горький привкус скорби и паники на своих губах. Наконец, достигнув дома, я ввалилась в него, как пьяный после пятничного вечера старый трудяга. По гостиной тут же взметнулся ветер, где-то в глубине хлопнула дверь. Коннор-катана резко была уложена на пол, и я, захлебываясь в наступающем истеричном удушье и нарастающей слабости в изнеможённых мышцах, ринулась в сторону подвала, откуда доносился писклявый, зудящий мозг голос подразделения.
Они не нашли ее по дороге, хотя следы иногда и проскальзывали по заснеженной проезжой части. Они не нашли ее и в лесу, несмотря на то, что местами были видны следы падения с каплями крови. Каждое такое место вызывало в Конноре все большее отчаяние, Хэнк же мрачнел и старел на глазах. В конце концов, следы привели их в город. В какой-то момент отпечатки ботинок потерялись в следах прохожих, и андроид, пригладив свои волосы в нервном жесте, удрученно уставился в окно. В ее жизни могло быть лишь одно место, где она наверняка захотела бы сейчас оказаться, укрыться, спрятаться. Лейтенант Андерсон, потерявший свою былую уверенность найти девушку, был с ним согласен. Вскоре, машина притормозила у входа во временный дом солдата.
Дверь была раскрыта нараспашку. Это было как минимум странно, ведь признаков борьбы вокруг не было, даже следы были одиночными. Не дождавшись толком, когда машина окончательно затормозит, Коннор пулей выскользнул из салона, даже забыв закрыть за собой дверь. Сидящий рядом Хэнк возмутился криком, но андроид его не слышал. В его голове циркулировала только она мысль, и с каждым метром приближения к дому эта мысль обрастала иглами и шипами. Она не убила его. Могла выстрелить прямо в лоб, целилась прямо в лицо своим пистолетом, она слышала указ Хэнка, и даже выхватила в ту же секунду пистолет, но нажимать на курок не стала. Стояла напротив и не сводила с него глаз, в которых можно было отметить множество мучений и страданий. Ее черный комбинезон и золотая на груди эмблема словно призраки прошлого цепляли внимание, но Коннор не мог оторвать взгляда от зеленой радужки, как бы не старался. И когда по бледной щеке покатилась слеза — ощутил, как все внешние и внутренние стены разрушаются.
Гостиная оказалась непривычно… другой. Солдаты, по наблюдениям Коннора, отличались резкой чистоплотностью и дисциплинарностью, и Анна когда-то соответствовала этим свойствам: в ее доме лишним могли быть только парочка не так расставленных чистящих средств на журнальном столике. Сейчас же все было иначе. Дом перестал источать пустоту. Красное, атласное платье и черные лакированные туфли были небрежно брошены на спинку украшенного его и ее кровью бежевого кресла. На столе стоял недоеденный завтрак. Коннор, убедившись, что Хэнк остался в машине, закрыл дверь на замок и прошел в гостиную. Все здесь веяло присутствием человека. Внезапно нос ботинка что-то зацепил, и андроид опустил голову, заставив тонкую прядь упасть на глаза. Катана лежала посреди гостиной. Это был самой дурной знак из всех.
— Анна?
В ответ из открытого нараспашку подвала прозвучал грохот и шум. Коннор отличил в нем треск стекла и деревянных щепок, послышался даже воинственный, но истеричный крик замахивающейся девушки. Не долго думая, Коннор пустился в подвал, в котором мерцали блики диагностических экранов.
Мир сходил с ума. Он уничтожал меня снаружи и изнутри, заставлял разрывать горло и легкие в истязаемых криках, я кричала в такт изнывающей от тахикардии сердечной мышцы. Вбежав в подвал едва ли не кубарем, я тут же схватила совершенно новый процессор и отправила покорять дальнюю бетонную стену. Матовый экран потух и с треском отделился от пластикового корпуса, раскинув все свои платы и осколки по полу. Адреналин захлестывал меня с новой силой, и в следующее мгновение под биение вены в висках и собственный яростный крик в стену полетел второй экран. Мужской грубый голос диагностики попытался известить о серьезных повреждениях системы, но я заглушила его голос треском стеклянного экрана о ботинок. Следующий экран отправился изучать мою подошву: с силой скинув процессор на пол, я утоптала его тяжелым протектором. Экран не тух, он все еще боролся с повреждениями, хоть и дребезжал синим «экраном смерти». Стоящий посреди стул диагностики немедленно был расшатан и отброшен на стол, где ранее стояли процессоры и экраны. Весь мир сходил с ума. И я вместе с ним.
Сквозь пелену яростного тумана на меня смотрели карие темные глаза андроида. Все в нем было безупречным, пугающе совершенным. Он смотрел на меня укоризненно, как в тот день, когда я застрелила девианта, смотрел хищно у пылающего огнем бака, смотрел сочувственно, как в вечер откровений у пьяного Хэнка дома. Каждый раз вспоминая его стойкость, взор, щетину на щеках и жар под пиджаком я ощущала новую волну ненависти на саму себя. И каждый раз в стену летело что-то еще уцелевшее от аппарата диагностики.
