— Чтоб я сдох…
Тихий, но вполне многозначный голос Хэнка повлиял на меня, словно пушечный выстрел. Кольт с характерным щелчком вернулся в свою кобуру, мне больше не хотелось оставаться в этом паршивом доме. Опустив взгляд, я быстрым шагом ринулась к выходу. Хриплый пропитый голос Андерсона за спиной что-то воскликнул, но его крик потерялся в ветровом шуме в ушах. Морозный воздух принял меня с таким остервенением, что я ощутила жгучую боль на лице — слезы лились из глаз, пробужденные семилетним застоем.
Снег под ногами шуршал, как одеяло под плачущим в постели беспокойным ребенком. Мне не было холодно, но под тугим внезапно ставшим отвратным комбинезоном сворами метались мурашки, поднимались от ног к рукам, к голове, к животу. Через мгновение я осознала, что несусь по дороге с завидной скоростью. Из груди доносились хрипы, из горла — стенания и рев. Порушенный мир на осколках будущего оставался где-то позади, в этом ужасном доме, ставшим моей жизни настоящей могилой. Я слышала, как сердце выбивает чечетку, как кровь неравномерно распределяет малые количества доставляемого кислорода, но мне было плевать. Ноги на автомате несли меня вперед, изредка сворачивая с дороги в лес. Покрытые слоем снега хвойные деревья словно тянули ко мне свои враждебные лапы, предлагая потеряться в их объятиях и больше никогда не возвращаться в этот мир. Редкие встреченные мною животные уносились прочь. Я ненавидела весь этот мир. Ненавидела подразделение за то, что те обещали избавить меня от боли и разочарований раз и навсегда. Ненавидела Камски за его мерзкие тесты и все понимающий взгляд. Ненавидела Андерсона за то, что тот не написал на меня гребаную отказную. Но больше всего на свете я ненавидела Коннора. За все. За мягкий, дружелюбный голос, за удивительно завораживающий облик, за уверенную осанку, за отвратные знаки «Киберлайф» на пиджаке. За его взгляд темных, совершенных глаз, в которых хотелось не просто тонуть — в которые хотелось смотреть каждую минуту каждого дня. Я ненавидела его за протянутую в баре руку, за сожалеющий взгляд при ознакомлении с историей моей семьи, за чувственные губы, которые так часто приоткрываются в знак вопроса! Я ненавидела его! Ненавидела и захлебывалась слезами.
Мысли растекались по телу в такт биения сердца и моим стремительным шагам. На фоне каждого умозаключения, каждого эмоционального суждения мелькали слова, как будто бы поставленный хирургом неутешительны диагноз. Я не солдат. Отныне я — никто.
Коннор вышел на улицу, ощущая внутри стойкое чувство беспокойства и тревоги. Он не видел бегущих слез на лице Анны за все время работы, и теперь этот вид вызывал в нем только испуг и вину. Он знал, предчувствовал, что поездка к Камски обернется чем-то ужасным, но не знал, что настолько! Сойдя с мостика и осмотрев вокруг следы, андроид ощутил страх. Она исчезла в снежных сугробах редкого леса, ее лицо и дрогающаяся навесу рука с кольтом все еще стояла перед глазами Коннора.
— Она бежала в лес, — самому себе прошептал андроид.
— Ничего, отыщем терминатора. Лучше объясни мне, что это было? С ней все понятно, она все-таки человек. Ну а ты? — Хэнк, медленно хрустя под ногами снегом, подошел к андроиду-детективу. Коннор непонимаще обернулся, но в его голове тут же всплыл облик стоящей перед ним на коленях андроида-прототипа. Он знал, что его диод мигает желтым, знал, что в голове происходит множество процессов с уничтожением внутренних сбоев, но как бы он не старался — не мог дать объяснения своей реакции на просьбу об убийстве. — Почему ты не выстрелил?
Коннор отчаянно искал ответ в своей голове. Он был заинтересован в этом вопросе не меньше самого Хэнка, но сейчас все мысли перемешивались с тревогой за стремительно отдаляющегося солдата и за целостность собственного программного обеспечения.
— Я посмотрел ей в глаза, и не смог. И все!
— Ты мне все уши прожужжал об интересах расследования. У нас был шанс все узнать, а ты все слил.
— Да знаю я, что должен был. Сказал же, не смог! Не смог я, понятно?!
В голове жужжали тысячи мыслей. Все они переливались, словно из одного сосуда в другой, и с каждой пролитой каплей терялась возможность выстроить произошедшее по полкам. Андроид смотрел в глаза лейтенанта с нескрываемым обречением и потерянностью, он ожидал услышать слова поучений, готовился ощутить на себе недовольный взгляд Хэнка, полностью погрузившись в раздумья о разрушенном внутреннем мире, сложенных из установок «Киберлайф». Но Хэнк не злился. В его глазах читалось уважение и дружелюбие. Только сейчас Коннор понял, что именно разжевывал в тот скандальный вечер, когда Хэнк внезапно спустил всех собак на выполнившую приказ Анну.
— Может, и правильно сделал.
Хэнк устало похлопал андроида по плечу и побрел к своей машине. Шуршащий снег под его ботинками добавлял еще большей недосказанности в этот день, которые предстояло перебрать андроиду в своей голове. Борясь с мыслями о собственной неполноценности, Коннор вновь вернулся к нарушенному снежному покрову. Его взгляд отчаянно метался от следа к следу, желая найти в них ответы на все вопросы. Но их не было. Как бы тщательно он не изучал каждый контур, каждый шаг, вопросы лишь добавлялись, а вместе с ним и чувство вины. Коннор, сделав пару шагов по направлению к выезду, старался смотреть сквозь снежную стену, ища в нем образ солдата. Он пытался совладать с нахлынувшим чуждым его чувством, отказывался его принимать или анализировать, задвигал на затворки взволнованного собственным отклонением от нормы сознания, но в тоже время понимал: избавиться от чувства вины можно было только с помощью одного — найти девушку и убедиться, что она в порядке.
— Ну, ты чего встал? — Хэнк, уже разбудив свою колымагу, высунулся в открытое окно. — Поехали догонять Фореста Гампа!
Андроид откликнулся не сразу. Он все всматривался в белоснежную даль, каждый раз замечая движения и ожидая, что вот-вот покажется силуэт. Через несколько секунд Коннор, пятясь назад, вернулся к машине Хэнка и, съедаемый чувством беспокойства, сел в машину. Его не пугало внезапное ощущение, эмпатия. Система тщательно старалась найти причину столь резкого поведения солдата, и совершенно ее не находила. Пугало то, что сам Коннор осознавал эту причину. Или по крайней мере, предчувствовал.
Ноги вязли в снегу по самое колено. Я не сбавляла темпа ни на минуту, источая все больше измученных криков и влаги на глазах. Несколько раз тяжелые ботинки цеплялись друг за друга, и я летела на снежный покров лицом вперед. Кожа не ощущала холода, ни одна клетка не чувствовала обмерзания. Лишь легкие, сбиваемые морозным глубоким дыханием, время от времени лопали мелкие сосуды, которые тут же восстанавливались под действием стресса и регенерации. Изредка из глубины леса доносились птичий щебет не улетевших на юга птиц, где-то трещали ветки под лапами спугнувшихся животных. Ни один шум не осознавался моим мозгом. Сознание мерно скорбело над мертвым солдатом внутри, не желая воспринимать этот мир как нечто важное. Важным теперь ничего не было. Ни жизнь, вновь наполнившаяся смесями давно отошедших от меня раздирающих чувств; ни будущее, в котором проглядывалась только тьма за очередной операцией; ни подразделение, чьи идеалы когда-то были превыше всего. Даже Коннор-катана, плотно прижатый к спине, молчал в сострадательном знаке.
Время летело, словно вытекающая из сжатого кулака вода. Я время от времени чувствовала кровь во рту из-за опять лопнувших в легких сосудах, но останавливаться не собиралась. Собственное тело и разум старалось как можно скорее убежать от догоняющих меня мыслей о нем. Но как бы я не набирала скорость — мысли оставались при мне, гоняя меня по снегу словно гончие адские псы. Взгляд его нахмуренных глаз был удивительно красивым и пугающим, вздымающаяся на груди белая рубашка всем своим видом требовала прикоснуться к нему, обнять и никогда не просыпаться. На лице читалось непонимание, даже испуг. Но то ли был истинный страх? Несясь как можно дальше от треклятого Камски, геометрического дома и испугавшегося Коннора, я лишь укреплялась в уверенности, что жизни больше нет. Дальше лишь мгла и пустота.
