— Мисс Гойл?

Это был знакомый голос. Мягкий, доброжелательный, полный отзывчивости. Я разорвала мерно протекающую в голове полосу мыслей, и подняла свой взгляд. Коннор стоял передо мной, смотря сверху вниз. Он не был расстроен, в его глазах читалась учтивость и безмятежность.

— Доброе утро. В чем дело?

— Я заметил, что вы не желаете входить в холл. Могу я узнать, с чем это связано?

— В каком смысле? — озвученный андроидом вопрос внезапно стер все мои раздумья с моего лица. Я выглянула из-за Коннора, чтобы по лучше рассмотреть холл. Хэнк Андерсон клевал носом, но все же иногда посматривал в нашу сторону. — Разве на меня не написали отказную?

— Лейтенант Андерсон не собирался этого делать. Прошу вас, у нас еще есть дело. Пройдемте.

Сказав это так убедительно, что у меня взыграло чувство совести, Коннор двинулся в обратном направлении. Автомобиль едва не сбил меня неспроста. Уже переходя дорогу я, поглощенная утренними событиями, вдруг вспомнила высказанное Хэнку в лицо. Я предложила ему написать отказную, отправив меня обратно на базу. Андерсон был стар, но агрессивен. И он же мог вполне запросто принять такое решение из принципа, а это означало, что как бы я не старалась избежать подразделения – мне предстоит вернуться в его стены в ближайшее время. Хэнк не простит меня, а Коннора никто и не спросит.

Уверенная в том, что произошла ошибка или надо мной просто издеваются напоследок, я нерешительно двинулась к столу. Коннор уже сидел за терминалом, и его взгляд время от времени наблюдательно перебегал с меня на Хэнка. У него был такой вид, словно он готов броситься защищать нас от пули. Вопрос только в том, кого именно.

— Доброе утро, лейтенант.

— Ну и чего ты там сидишь, как пес бездомный? — Хэнк проигнорировал мое неловкое приветствие. Его глаза щурились, вокруг глазниц расползались темные круги. Кожа приобрела землисто-серый оттенок. Ночь не прошла бесследно для его организма. Это не на шутку тревожило.

— Я ожидала распоряжений капитана Фаулера, — встав по стойке смирно, я быстро отчеканила слова.

— С чего вдруг? Ты еще под моим руководством.

Старик встал – точнее, попытался встать, — и, едва не свалившись обратно на стул, совладал со своим телом. Мужчину не спасал даже стойкий аромат мужского одеколона. Запах алкоголя ощущался уже на входе в здание, тонкий спиртной шлейф заставлял морщиться каждого мимо проходящего офицера. Хэнку, похоже, все было по барабану. Старик, кинув на меня пьяный отрешенный взгляд, последовал к выходу.

Я не могла выдавить из себя ни единого слова, хлопая глазами и открывая и закрывая рот словно вывалившийся из аквариума лялиус. Коннор кивнул в непонятный для меня знак понимания и двинулся к дверям. Вся наша троица сопровождалась заинтересованными или укоризненными взглядами соседствующих коллег, кто-то смотрел вслед офицеру и андроиду, кто-то искоса посматривал на меня. Я ощутила себя совершенно глупым и никчемных персонажем очередной детективной драмы, которая разворачивалась на глазах у совершенно посторонних людей. Офицерский коллектив состоял в основном из мужчин, но опыт работы с наставниками-шишками показал, что мужчины бывают языкастее женщин. И слухи, и сплетни были обязательными структурами в подобных учреждениях. Люди занимались тяжелыми вещами: искали убийц, допрашивали маньяков, соскребали куски тел с пола для улик – организм испытывал сильнейшие психические потрясения, и сплетни становились своеобразной панацеей от перегрузки нервной системы людей. Покидая участок в совершенно отрешенном и задумчивом виде, я осознавала какие условия создала для возникновения новых «активно обсуждаемых новостей дня». Это было неприятно.

Зимний ветер поутих, и снег больше не кидался в лицо своими колючими лапами. Снежинки по спирали мягко спускались на улицы, заметая следы стремительно несущихся мимо прохожих, накрывая припаркованные машины и обнаженные головы коллег-наставников. Андерсон никогда не сменял своей излюбленной кожаной куртки, но рубашка на этот раз была в черно-белую полоску. Он старательно пытался «подружиться» с не желающим просыпаться двигателем старенькой колымаги, чертыхался и изредка нетерпеливо постукивал по рулю. Я не могла отвести от него непонимающего взгляда. Еще вчера я высказала ему совершенно неприятные слова, даже посоветовала отказаться от меня, отправив куда подальше. И, честно говоря, именно такой исход мне казался наиболее реальным. Но он не стал ничего делать. Вряд ли он даже помнит ночные откровения, учитывая его запой.

— Вчера все было нормально? — Коннор, стоявший рядом, вопросительно посмотрел в мою сторону. Пушистые снежинки плавно покрывали его черные зачесанные волосы, в темных глазах плескалось удивительное спокойствие. — После моего ухода.

— Лейтенант больше не просыпался, если вы об этом. Я не стал будить его и позволил отоспаться на стуле.

Изумительный, даже можно сказать, волшебный вид андроида, припорошенного снегом, мог вызвать во мне ощущение легкости, смущения и восторга, но голова была забита иными мыслями. Любой наставник, которому ранее не нравилось что-то в моем поведении или внешнем виде, писал отказ от меня, даже не задумываясь. Никому не нравилось находить с собой товар, который ему не нравится. Поступок Хэнка вызывал во мне искреннее недоумение, в частности вызванное тем, что Андерсон был не самым терпеливым и добрым. Словно в знак подтверждения моих мыслей лейтенант резко сматерился и что есть силы ударил по приборной доске автомобиля. Двигатель прокашлялся и заурчал.

— Он должен был от меня отказаться, — не отрывая взгляда от раздраженного лица лейтенанта, тихо произнесла я.

— Я вас предупреждал, мисс Гойл. Хэнк – тяжелая личность в общении, но как человек и напарник достоин уважения.

Я успела обернуться к андроиду, чтобы заметить, как уголки губ Коннора вздернулись вверх. Андроид, шурша снегом под темными ботинками и собирая своими идеальными волосами все больше снежинок, подошел к машине и освободил для меня место. В этот раз он не подавал руку, не предлагал помощь. Он молча стоял, ожидая когда мое величество соизволит залезть на заднее сиденье.

Салон все так же урчал под телом, кожаные сиденья вибрировали из-за неровно работающего двигателя. За окном метался пушистый, сухой снег. Люди перестали безмятежно прогуливаться по улицам, все меньше можно было заметить андроидов на остановках и среди людей. Люди уничтожали их, сдавали обратно в сервисы, кто-то — не выпускал из дома в надежде, что весь этот ужас их наверняка обойдет. Город становился чуждым, враждебным всему моему сознанию. Больше не было этой удивительной красоты, нутро не трепетало от одного взгляда на заснеженные улицы. В атмосфере витал нарастающий гнев правительства и страх общественности. Андроиды не делали ничего предрассудительного. Мирные демонстрации, знаки на остановках, надписи «Мы живые»… все это было словно пронзительным криком подростка, пытающегося выбиться из-под гиперопеки семьи. Только страна себя не считала семьей. Страна считала себя властителем.

Тишина в салоне была нарушаема только рычанием двигателя, однако даже оно не спасало от нарастающего внутри меня смятения. Едкое, давно забытое чувство вины и смущенности разъедало меня, как кислота, и я вдруг ощутила резкое желание вернуться в свою безмятежную бесчувственность. В моей практике были случаи, когда наставник был явно не доволен работой своего «товара», и в некоторых случаях я и вправду поступала вразрез многим этическим или иным принятым здоровым человеческим нормам. Полученный той наставницей-извращенкой фингал был крайне неэтичным. Но я не чувствовала себя виновато. Мне было все равно. Сделала и забыла. Теперь это коробящее душу чувство ворвалось в мою жизнь так неожиданно, что мне хотелось срочно выблевать его наружу, освободив и без того измученное внутренними терзаниями тело. Сделать это можно было только одним способом.

— Я должна извиниться, лейтенант, — машина плавно завернула за угол. Я придвинулась чуть ближе к передним сиденьям, чтобы старик лучше расслышал слова. Коннор как-то странно дернулся при моем появлении в поле зрения, но я не стала обращать на него внимания. — Мои действия в участке были не предусмотрительны.