Отложив наушник обратно на стол, я, все так же в темноте, на цыпочках подошла к двери. На починку аппаратуры уходит не меньше двух недель, ведь подразделению приходилось не просто настроить, но найти технику, подготовить к использованию, перевезти и подключить. И если на последнее уходило не больше получаса, то все предыдущие действия выполнялись очень долго. Однако перед моим домом кто-то стоял, и блок-наушник уверял меня – все безопасно, на связи техник.

В голове рисовались самые разные варианты. Это могла быть проверка, означающая, что свыше получили мои данные и теперь решают, а стоит ли весь этот сыр-бор с неожиданным всплеском чувств внимания. Это мог быть рейд, и сейчас за дверями стоит не только техник, но и десяток взращенных машин-убийц, готовых разнести этот дом к чертям в случае сопротивления. Это мог быть сон. Всего лишь сон, который никак не прекращается, в котором я не вставала с постели и не бродила по комнатам. Это могло быть чем угодно. Надеюсь, не тем, где мне предстоит покинуть город и лечь на хирургический стол.

В двери был встроен глазок. Достать для него было трудно с моим-то ростом, но я приподнялась вверх на носочках и прищурилась. Перед дверью стоял темный силуэт в кепке с крупной коробкой наперевес. Крыльцо не имело освещения, и потому лица человека не было видно. Не говоря уже о том, что свет уличных фонарей зловеще освещал темный силуэт сзади. Силуэт повернул голову в сторону на какой-то звук, и я отметила, что это мужчина. Один. Без сопровождающего отряда машин-убийц.

Вдохнув в себя воздух, я оторвалась от глазка и запустила руки в волосы. Сумасшедшее сердце больно толкало сгустки крови по артериям, и я чувствовала, что в любой момент могу начать задыхаться от страха. Прибытие техника так рано из самого штата Иллинойс говорило о том, что все мои отчеты и донесения просматриваются, однако ответной реакции руководства на мои результаты не следовало. А это значит, что человек, стоящий за дверью, мог быть прислан не только для починки аппаратуры. Он пришел, чтобы проверить меня.

Облизнув губы, я выпрямила спину, распушила волосы и стерла абсолютно все эмоции со своего лица. За семь лет мышцы были натренированы этим безразличным выражением лица, и сделать морду «кирпичом» мне не составляло проблем. Другой вопрос состоял в голосе. Истеричный мышечный орган, движущий кровь по жилам, не давал организму покоя, и голосовые связки искажали свою работу под действием неравномерно бьющегося потока крови. В голове творилось страшное. Единственной моей надеждой было отсутствие длительного контакта с работником. Придется изрядно побегать от техника и его взглядов.

Щелкнув по выключателю, я включила свет в гостиной. Холодный металл дверной ручки, казалось, вот-вот откусит мою руку, но я перебарывала внутренние страхи перед встречей с собственной жизнью. В глубине двери щелкнул замок. Дверь распахнулась настежь.

Мужчина, резко оторвав свой взгляд от улицы, перевел его на меня. Свет из гостиной больно ударил по его лицу, и тот защурился, стараясь не уронить черную крупную коробку. Я покорно отошла в гостиную и, не сказав ни слова, дала пройти технику внутрь.

Рабочая одежда подразделения была отчасти одинакова у всех представителей и должностей. Если солдаты носили специальные черные комбинезоны с золотой металлической эмблемой на груди, то у иных работников это мог быть черный пиджак, черный халат, даже черное платье у женщин административного назначения. Главными отличительными чертами были всегда темный оттенок и знак подразделения в виде красной или золотой эмблемы. Техники были наиболее схожи с обмундированием солдат. Не такой утягивающий черный комбинезон рабочего, светлая футболка. К рабочей форме прибавлялась черная кепка, на которой чаще всего красовался красный круг со звездами и перекрещенными катанами.

– Доброе утро, мэм, – безучастно отозвался мужчина. Его щеки на круглом лице покрывало морозное покраснение, через кожу пробивалась свежая щетина. Техник бесцеремонно прошел в дом.

Пожелание доброго утра было брошено, как кость разъяренной собаке. Мне срочно хотелось язвительно ответить насчет положительности этого утра из-за внезапного вторжения в шесть часов утра, когда даже еще солнце не начало просыпаться. Но я сдержалась, смотря в практически черные глаза техника безэмоциональном взором. Внутри бушевал страх, я чувствовала, как наливаются ноги.

– Доброе утро, – я подошла к обеденному столу и положила на него руку. Касание холодного лакированного дерева приносило мне хоть какое-то чувство безопасности.

– Я разбудил вас, наверное.

Техник смотрел на меня, не сводя глаз. Он был доброжелателен, спокоен и улыбчив, но в этих словах ясно слышалось «я буду наблюдать за твоим поведением все утро, милая, и не дай бог ты что нет так сморозишь». В ответ на неловкое замечание мужчины я пожала плечами, сонно похлопав глазами. От солдата во мне осталось мало, однако пробыв им столь долго время было не трудно представить, как вести себя на месте лишенного чувств человека.

Техник ожидал моей реакции. В какой-то момент мое безучастное состояние ему начало приносить дискомфорт, и мужчина судорожно повел плечами. Они, к сожалению, чувств лишены не были. Даже самым заядлым работникам подразделения всегда было дискомфортно с такими, как я.

– Куда мне идти?

– Подвал там, – я пальцем указала на дверь.

Шаркающие шаги полуботинок техника прозвучали как гром среди ясного неба. Из подвала доносился тихий, но укоризненный голос сломанной аппаратуры, однако на самом деле пугало не это. В голове тут же всплыли воспоминания о маленьком медном ключе в моей руке. Ключе, который совсем недавно закрывал замок на треклятой деревянной двери. Сердце вновь сделало несколько неравномерных ударов, и я ощутила как на лбу проступила испарина.

– Дверь закрыта, – несмотря на состояние организма, я все же смогла выпалить эти слова на ровном тоне. Техник, придерживая рукой коробку на согнутой ноге, уже хотел взяться за ручку, как тут же повернулся ко мне. В его глазах заплескалось сомнение, и я почувствовала, как в голове вновь начинают взрываться белые и черные вспышки. – Мне пришлось закрыть на замок.

Техник едва открыл рот, чтобы что-то сказать, как я, схватив ключи со стола, резвым движением подошла и отперла замок. Деревянная высокая дверь скрипнула и ушла вглубь лестницы.

– В чем была такая нужда?

Он смотрел на меня, как палач смотрит на жертву. В его взгляде можно было прочесть триумф или даже азарт, он словно только что выиграл джек-пот и та самая дружелюбная улыбка превратилась в шакалий оскал. Земля уходила из под ног. Мне срочно было нужно что-то придумать! Сказать про лишние глаза? Нельзя! Просто промолчать? Тем более подозрительно. Грубо указать на то, что он здесь для выполнения работы, а не допроса? Это все равно что подписать себе смертный приговор. Ощущая дрожь в коленках, я не переставала смотреть прямо в глаза мужчины. Его уверенность постепенно спадала под пронзительным взглядом зеленых глаз, улыбка постепенно начала сползать.

– Разве этого не требует регламент? – безучастно поинтересовалась я.

Улыбка с лица мужчины исчезла окончательно. Он несколько раз откашлялся и, держа довольно тяжелую коробку, медленно опускался вниз по темной лестнице.

Нет. Этого не требовал регламент. Но ведь техники не знали всех регламентов и правил поведения солдат, тем более относительно случаев нападения на бойца в его же доме. Неточности и не состыковки в системе общих знаний подразделения сыграли мне на руку. Они, сами того не понимая, обеспечили мне путь отхода, хоть впереди еще была целая битва.

В подвале и вправду было темно. Обычно свет был выключен, так как освещения от трех мониторов хватало на всю маленькую комнатку, но сейчас темные стены хранили полный мрак. В глубине послышался щелчок выключателя. Теплый свет озарил комнату, и я буквально представила, в каком ужасе сейчас находится техник. Я могла лишь видеть его спину, стоя на верхней ступени и глотать воздух взбешенными легкими. Процессор так и лежал на бетонном полу подвала, покрытый белой сеточкой трещин. Я понимала, каково сейчас может быть технику. Это все равно что любить Range Rover и смотреть, как какой-то псих разбивает машину металлической битой.