Лечь в постель получилось только в час ночи. Все окна были плотно зашторены, и в комнате царил мрак. На уши давила тишина, лишь редкие проезжающие где-то вдалеке машины доносили до меня тихие, затухающие в темноте звуки двигателей. Сон не шел. Я пыталась считать овец, пыталась посчитать до ста. Все было бестолку. Организм находился в покое, и сердце не отбивало внутри груди чечетку, но страдало не оно. Страдал разум.

Возможно, все было не так плохо… после завершения работы я вернусь в подразделение, вновь подпишу бумаги и лягу на стол. Вернуться вновь в мир, полный боли, разочарований и страха было мне не по силам. Лучше покинуть этот мир, стараясь вернуть все назад.

Спустя час меня уволокла темнота. Снов не снилось. Я лишь купалась в черной мгле, безмерно брела в пустом пространстве. Меня преследовало ощущение чьего-то присутствия, чьего-то терпкого взгляда на моей спине, но стоило обернуться, как взгляд встречала обычная всепоглощающая тьма.

– Анна!

Я резко развернулась на сто восемьдесят градусов. Внутри груди образовалась дыра, в которую вот-вот свалится захлебывающееся в учащенном ритме сердце. Голос, окликнувший меня, не был громким или тихим. Он не принадлежал женщине или мужчине, не принадлежал этому миру, и в то же время в нем я могла услышать голос любого ранее встреченного мне человека или андроида. Он прозвучал в моей голове, словно резкий порыв ветра. Я хотела открыть рот и окликнуть темноту, но вместо этого из горла вырвался хрип. Легкие резко сжались. Кислород перестал поступать в мозг, и перед глазами осыпались тысячи, нет, миллионы черных и белых вспышек! Я медленно осела на пол, сдерживая собственное горло, как будто бы пыталась найти на них сцепленные смертью пальцы. Из груди доносились хриплые, скрипящие звуки, и я была готова уже потерять сознание в собственном сне, как вдруг тьма расступилась.

Я лежала на полу. Холодный паркет охлаждал разгоряченную кожу рук и ног. Копна длинных жестких волос растрепалась по моему лицу. Сердце все еще билось в конвульсиях, а легкие жадно глотали воздух, не имея возможности его обработать. Перед глазами уже не было черных и белых вспышек, но были бликующие разноцветные круги, от которых мозг тщательно старался избавиться, призывая органы к спокойствию. Я лежала на животе, едва ли не обнимая пол распростертыми руками и совершенно не хотела подниматься. Постепенно организм пришел в норму, и я встала на ноги.

В комнате была абсолютная темнота. Редкие лучи луны пробивались сквозь щель между плотными шторами, и этого хватало, чтобы осмотреть себя в зеркале. Блестящие нездоровьем глаза, вымученные бессонницей и нехваткой кислорода. Спутанные волосы, комом лежащие на опущенных, сутулых плечах. Прерывисто вздымающаяся грудная клетка, все еще жадно глотающая воздух. Светлые, блестящие дорожки от слез… вызванные страхом и отсутствием кислорода одновременно.

Где-то в глубине гостиной послышался голос Коннора-катаны. Она словно встревоженная мать взывала меня к себе, желала очутиться в моих руках и успокоить истерзанную душу. Я преодолела коридор в темноте и встала напротив стойки с оружием. Катана не блестела в лучах лунного света. Ее блеск мерк во тьме, но все еще взывал к моим рукам. Рука рефлекторно сняла Коннора со стойки и прижала к своей груди.

Прикосновение подействовало, как морфин. В сонных глазах вновь поплыл мир, и я, чувствуя успокаивающее сердце, вернулась обратно в спальню. Одеяло на кровати грузилось огромной, собранной в кучу тканью. Я аккуратно расправила постель и, оставив правую сторону без одеяла, бережно уложила катану на матрас. Оружие податливо опустилось на белую простыню. Мне очень хотелось сжать ее в руках, чтобы ощутить хоть какое-то чувство безопасности, пусть даже самое ложное. Но вместо этого я опустилась рядом на подушку и безбрежно оглядела катану от рукоятки до кончика острия.

В ее непоколебимой стойкости можно было разглядеть уверенность хозяина имени, однако сейчас эти свойства существенно разнились. Коннор больше не был в себе уверен. Это можно было прочитать на его лице, где удрученно хмурились брови, щурились от внутренних сомнений глаза, беззвучно открывались и закрывались губы. Даже, казалось, его искусственные легкие начали работать быстрее, имитируя встревоженное перепуганное дыхание.

Прокручивая весь прошедший день, я отмечала все новые странности в поведении андроида, которые раньше ускользали от моего внимания. Он видел в нас одинаковые черты, и в этом я была с ним не согласна. Да, мы выполняли одну и ту же работу разными методами, имели определенные задачи и цели, владели свойствами механического мозга. Но было то, что сводило все эти схожести на «нет». Он никогда не чувствовал и не мог это делать в силу своего строения. Я чувствовала… и бежала от этого как можно дальше, не желая возвращаться в одиночество.

Сон забирал меня мерно, под звуки растекающихся по сознанию мыслей. Сновидений мне не снилось. Коннор-катана отгонял весь этот враждебный мир, охраняя мое спокойствие. Мне удалось выспаться еще четыре часа. Но когда в шесть часов утра, когда на дворе все еще стояла тьма, из гостиной послышался шум – катана словно напела мне в ухо предупреждающим голосом. Я медленно открыла глаза и, осмотрев оружие рядом, не сразу поняла в чем дело. Через минуту до меня донесся уверенный, но торопливый стук во входную дверь.

Внутри все резко похолодело. Разум рисовал самые странные теория возникновения этого звука. Никто из соседей не станет посещать меня в шесть утра, особенно учитывая, что я их не знаю и по улице наверняка ходят слухи о моем увлечении оружием благодаря сидящим дома домохозяйкам. Это не мог быть Коннор, если только не случилось что-то срочное, например, с Хэнком. А учитывая, что о моем месте жительства знали только андроид с лейтенантом, соседи и подразделение – оставался только один вариант. За мной пришли.

Я аккуратно выбралась из постели. В темноте было сложно бродить по дому, но я шла очень медленно из-за нарастающего внутри страха. Они получили результаты. Они знали о моей проблеме. Они пришли забрать меня обратно в штаб для более глубокой диагностики, а это значит, что Детройт будет для меня закрыт. Детройт и все живущие здесь существа.

В гостиной было светлее, чем в комнате. Занавески я так и не заменила, из-за чего свет луны освещал полностью все стены. На обеденном столе лежал блок-наушник. Из его динамика звучал противный, высокий писк, означающий вызов администрации к солдату. Дверь все еще содрогалась от нетерпеливых, но осторожных ударов. Внутри все наливалось тяжестью, словно кто-то заполнял мои жилы жидким свинцом. Сон сошел с лица, и я отчаянно взывала к себе внутренние солдатские рефлексы. Ничего не работало. Мозг отказывался помогать мне в избегании взысканий, обычно просчитывая пути отхода, он сразу подбрасывал мне несколько вариантов. Сейчас я стояла посреди гостиной, как вкопанная и совершенно не понимала, что мне делать. Прыгать в окно? Закрыться в подвале? Спрятаться под кроватью? Каждый собственный вариант был лишь сплошной пародией на самоконтроль. Такими вариантами пользуются только глупенькие девочки из фильмов про маньяков-убийц.

– Все хорошо, – я закрыла глаза и выровняла сбившееся от страха дыхание. Перед глазами уже рисовалась картина, как меня запихивают в машину трое солдат и отправляют обратно на базу прямо в домашней одежде. – Ты знала, что иначе быть не может.

Дрожащей рукой я подняла блок-наушник и надела его. Писк тут же сменился тихим гудком в голове, и на том конце провода послышался слащавый женский голос администратора-программы. Как только наушник оказался в положенном ему месте, в дверь перестали стучать.

– Доброе утро, Энтони.

Я подождала всего секунду, чтобы совладать с голосом. Нельзя было разговаривать с администратором испуганным, явно не здоровым тоном.

– Доброе утро.

– Примите техника для настройки аппаратуры диагностики.

Уже? Не рано ли? От пережитого страха мне захотелось обругать администратора и поинтересоваться, а почему это техник не пришел раньше, например, в три утра? Однако делать этого не следовало – любое изменение в моем голосе могло повлечь за собой только один единственный исход.