Шаг за шагом, мы преодолевали широкий коридор. Тело постоянно сползало вниз, и Коннор встряхивал его, чтобы поднять чуть выше. Мне казалось, что этот процесс никогда не закончится. Конечно, я была сильнее, чем раньше, и могла спокойно выдерживать крупный вес, но когда этот вес брыкается, бурчит и источает крупные пары алкоголя – вся сила сразу куда-то исчезает. Сумо наблюдательно следовал рядом, то и дело касаясь моих обнаженных ног своим мокрым носом.

– Чего я только… не делала в своей жизни. Однажды даже охраняла швейцарского шпица ее величества принцессы Меган, – ситуация отчего-то мне казалась комедийной и плачевной одновременно, и я решила вдруг поделиться своим опытом с Коннором. Андроид шел молча, время от времени подтягивая Хэнка вверх. – Но еще никогда мне не приходилось тащить пьяного старика в постель.

– Все бывает в первый раз, помните?

Помнила. И даже больше – вспоминала. Эту фразу Коннор бросил в тот вечер, когда забрался ко мне в дом и обнаружил меня за диагностикой. Этот тот вечер, когда я заметила, как истощается память. Тот вечер, когда красные буквы высвечивали результат, словно диагноз. Это было неприятно. Желание пошутить насчет комичности ситуации исчезло.

Комната лейтенанта была самая дальняя. В ней не горел свет, но лучи лампы из коридора освещали не заправленную белую постель. Наконец, преодолев весь этот путь, мы с силой повалили пьяного лейтенанта на кровать. Мужчина грузно плюхнулся лицом вниз, что-то бормоча себе под нос. Слабого света хватало, чтобы оглядеть комнату. Светлые стены, темный коричневый (возможно, черный) шкаф-купе. Здесь не было ничего лишнего. Этим лейтенант напоминал мне меня.

Пока андроид заботливо закидывал руки и ноги Андерсона на кровать, я медленно побрела по коридору в гостиную. Босые ступни ощущали холод светлого паркета, затекшие мышцы с благодарностью ныли в суставах. Каблуки были явно не моей стихией, но вряд ли солдатские тяжелые ботинки могли гармонично сочетаться с красным атласным платьем.

В гостиной оказался полный бардак. Три или четыре бутылки лежали рядом с обеденным столом, еще одна – у входной стены. На обеденном столе красовалось множество различного мусора: недоеденная китайская еда, коробка из-под пиццы, банка с арахисовым маслом с воткнутой в нее ложкой, еще несколько полу-полных бутылок с горячительной жидкостью. Открыв одну из них, я ощутила острый вкус шотландского виски. Должна была признаться, что хоть Андерсон и был алкоголиком – все же пил не дешевое размешенное пойло.

Пошарив в кухонном гарнитуре, я нашла прозрачный стакан и плеснула в него немного алкоголя. Я никогда не употребляла виски – во всех барах, что мне приходилось побывать, мне наливали исключительно вино по моей же просьбе, но здесь особого выбора не было. Желание накрыть собственный разум чем-то терпким не отпускало с самого моего появления в баре, однако это было сделать невозможно, хоть я и не теряла надежду.

Телевизор вещал о каком-то хоккейном матче. Команды давно состояли из специально разработанных андроидов, которые могли просчитывать каждый шаг и каждое свое решение. Идеальные игроки.

– Думаю, лейтенант проспит до утра, – Коннор внезапно запнулся, заметив в моей руке бокал с виски. Он вопросительно посмотрел мне в глаза, но я проигнорировала этот немой вопрос. Напротив, я нарочно сделала крупный глоток, ощущая жар растекающегося по телу напитка.

Андроид прошел по гостиной и уселся за стол. Я вновь стояла около маленькой фотографии светловолосого мальчишки, стоящей на покрытой пылью темной полке. Губы обжигало от горячительного напитка, в груди было так тепло и приятно, что на долю минуты мне показался видимый эффект от опьянения. Увы, его не наступало. И я вновь прильнула к бокалу, рассматривая фотографию.

Паренек светло улыбался, глядя ровно в камеру. Его волосы были всклокочены, как и у большинства детей этого возраста. Внезапно мне стало интересно, где он сейчас. Устроился ли работать по стопам отца, или ушел в другую сферу? Обзавелся ли семьей, или же выбрал путь одиночки? Почему не навещает отца? Только сейчас мне стало ясно, как много бы я отдала, чтобы вновь увидеть собственных родителей.

– Лейтенант очень много пьет, – оторвавшись от фотографии, я окинула взором лежащие на полу бутылки. Коннор, оторванный от своих мыслей, последовал моему примеру.

– У лейтенанта Андерсона есть своего рода личные проблемы, которые ему следовало бы решить. К сожалению, Хэнк редко прислушивается к чужому мнению.

Я хмыкнула, услышав эти слова. Всегда иное мнение, помнишь? Осматривать в гостиной больше было нечего. Сумо нервно тыкался холодным мокрым носом в мою ладонь, и я с улыбкой потрепала пса за шею. Внутри собаки звучали кряхтения, гудение и мычание, но пес был явно рад, что его гладили. Его шерсть приятно скользила между пальцев, и я на удивление отметила, насколько пес был чистым. Может Хэнк и бездарно относился к себе, но собаку он не обижал. В ее миске рядом с холодильником было много воды и еды.

– Что-то не так? – я села за стол напротив андроида, когда тот нахмурено сверлил в столе дырку своим взглядом. Янтарная жидкость трепетно отзывалась на все мои движения, омывая стенки прозрачного бокала.

– Детектив Рид назвал меня каким-то странным словом. “Коннор-питонор”. Что это означает?

– Это означает, что у него нет мозгов. Воспринимай это, как симптом того самого психического расстройства и не забивай свою голову.

Коннор благодарно улыбнулся, откинувшись на спинку стула и уложив одну руку на стол. На самом деле это и вправду было более, чем смешно и абсурдно. «Коннор-питонор». Такие прозвища обычно дают ранние подростки, восходя на пьедестал своего взросления. Это еще раз подтверждает догадку андроида по поводу психической нестабильности Гэвина Рида. Возможно, он даже и был стабилен, но стабилен в застрявшем двенадцатилетнем возрасте.

– Вы так и не ответили на вопрос, – я одумалась от своих раздумий по поводу Рида, и непонимающе посмотрела на Коннора. Он не отрывал от меня взгляд карих глаз, в которых блестело отражение телевизора. За темным зрачком изредка мелькали линзы, и мне вдруг стало интересно: а только линзы ли прячутся там, в голове?

Вопрос был только одним, и я его помнила. Гэвин сбил мой негативный настрой, появившись в баре в тот момент, когда андроид решил бесцеремонно поинтересоваться моим прошлым. Тогда мне хотелось отправить его бороздить океаны без шлюпки и весел, но сейчас, испытывая на себе внимательный завораживающий взгляд механических глаз, этого делать вдруг перехотелось. Я лишь съежилась на стуле, отодвинув от себя бокал и опустив взгляд на свои ладони.

– Если вы не захотите отвечать – не отвечайте. Я пойму это.

Его голос был приятным, как тихий щебет первых весенних птиц за закрытым окном. Я слышала, как шуршит его пиджак от каждого движения, слышала, как снова сходит с ума мое сердце. Только тахикардия теперь была не из-за сидящего напротив андроида с прекрасным обликом и внутренним миром, а от воспоминаний, что вырвались из-за закрытого забора прооперированного мозга.

– Я ведь с детства занималась борьбой, – начать было всегда сложно. Я сглотнула ком в горле и мельком глянула на Коннора. Он смотрел внимательно, кажется, даже боялся пошевелиться, лишь бы не спугнуть мой настрой на откровения. Мне это не нравилось, и в то же время я приходила в восторг. – Я уже говорила, что мой отец был военным. Они с мамой ждали сына, а получилась я. Но они и этому были счастливы. Мне было только шесть, когда отец отправил меня в школу с уклоном на физические подготовки.

Лицо отца всплыло перед глазами так резко, что я запнулась. У него были такие же зеленые глаза, как у меня. Он был высокого роста с идеальной мужской фигурой, но выпирающим из-под футболки животом. Он всегда держал маму за руки, и она играла на его контрасте, словно лед и огонь. Хрупкая, тонкая, такая же высокая. В темных карих глазах купалась радость и счастье, в то время как отец источал мужество и суровость. Но с ней он никогда не был грубым. Ее он любил до последнего дня.