– Странно, но я не заметил видеообращения в сети. Должно быть, случайно пропустил оповещение.

– Так тебе на техосмотр пора?

Хэнк дружелюбно хлопнул андроида по плечу. Лично мне шутка зашла, однако Коннор явно не понимал сарказма. Он недоуменно перекидывал взгляд с меня на старика, который уже направлялся к выходу.

Снежный покров полностью накрыл улицу, как одеяло. Коннор-катана ударялся об копчик с каждым движением, намекая на то, что пряжка ослабла, и ее стоило бы затянуть. На улице было не выше десяти градусов мороза. Проходящие мимо участка люди кутались в теплых куртках, пальто и шубах, оставляя за собой отчетливые следы ног на свежем снеге. Туман был потрясающим: крыши высоток утопали в снежном буране, устремляясь высоко в небо. Снежинки мягко опускались на волосы и лицо, и я ощутила прохладу наступившей зимы. Она не была нежданной, напротив: она уже долгое время напоминала о себе постоянными дождями и рано уходящим солнцем.

Колымага Хэнка со скрипом и негодованием заурчала на всю парковку. Ее крыша была приправлена утренним снегом, но лобовое стекло было чистым. Задние стекла лейтенанту все же пришлось отчищать. Коннор, без какого-либо подтекста, безразлично стоял у открытой пассажирской дверцы. Переднее сиденье было откинуто вперед. Он выжидающе посмотрел в мою сторону, как обычно смотрит хозяин на свою собаку, предлагая ей запрыгнуть в салон. Я нарочно долго не садилась в машину.

– У тебя что, нет ничего потеплее? – осведомился лейтенант, заканчивая убирать снег, – на тебя смотреть страшно.

– Мой костюм достаточно теплый. К тому же, я могу выдержать до пяти часов при двадцати градусах ниже нуля без намеков на обморожение.

– В тебе есть хоть что-то, что осталось целым? – саркастично и раздраженно бросил Хэнк, распрямляя спину. Лицо старика исказила боль от резких движений спиной.

– Есть, лейтенант.

Наконец, машина была отчищена, и мы все дружно водрузились в нее. Несмотря на то, что Коннор все это время держал дверь открытой, в салоне все же успело скопиться хоть какое-то тепло. На внутреннем стекле начали проступать капельки влаги, и Хэнк быстро стер их рукавом. Теперь понятно, почему его куртка такая потрепанная.

Двигатель урчал, как крупная тигрица под теплым солнцем. Вся машина скрипела и ходила ходуном, салон скрежетал и вибрировал от прикосновений водителя к коробке передач. Мы все так же не развивали скорость выше сорока километров. Это было разумно: ложащийся на дороги снег тут же превращался в мокрое серое месиво под шинами мимо проезжающих машин, и в любой момент увеличенная скорость могла привести к трагедии. Ни один водитель не хотел оказаться в сводке местной газеты по ДТП, и потому все автомобили двигались с разумной скоростью. Никто не возжелал обогнать Хэнка.

Туман постепенно начал сходить на «нет». Проезжающие мимо машины и спешащие люди перестали выходить из пелены как призраки из другого мира, крыши домов постепенно проявили свои очертания. Я следила, как снежинки падают на стекло. Они таяли за считанные секунды от тепла, наполнявшего машину. Мир был белым, чистым, невинным. Здания мелькали друг за другом, сменяясь деревьями, перекрестками и фонарными столбами. В салоне был слышен только гул двигателя, уличный же шум оставался вдалеке. Улицы сменялись как плавные медленные сцены черно-белого кино, и актеры, исполняющие в нем роли людей, были пустыми куклами, не имеющих души, мыслей, чувств. Они двигались все по четко запланированному постановщиком сценарию. Падающий снег завораживал, заставлял ловить взглядом все новые снежинки и медленно наблюдать за их смертью. Этот мир был лучшим, который я когда-либо видела. Впервые за многие годы я смотрела на него другими глазами: глазами, полными эстетического восхищения и наслаждения. Дрожь перебегала по телу от кончиков ног до волос. Это чувство было непривычным, давно утраченным. Оно смешивалось с четкими установками в голове, которые кулаками били изнутри костяную черепушку. Перед глазами стояли красные крупные слова «ДЕВИАНТНОЕ ОТКЛОНЕНИЕ», но я не могла заставить себя оторвать взгляд от бегущего за дверным окном города.

– Я тут слышал, что кто-то приложил Рида. И облил его кофе, – старик прокашлялся, – не знаете, кто бы это мог быть?

Хриплый, старческий голос выдернул меня из внутреннего мира, и я почувствовала испарину на лбу. Внутри разгоралась борьба между человечностью и холодным солдатским просчетом, как яркий костер посреди зимнего леса. Это чувство испугало не на шутку. Тело отказывалось работать в установленном режиме, требуя вновь вернуться к такому забытому, но приятному человеческому чувству, но натренированный разум останавливал все процессы в знак протеста. Мозг ощущал сразу несколько потребностей организма: почувствовать этот мир и сохранить хладнокровность для будущего. Он метался меж двух огней, разбрасывая неадекватные команды разным органам. Сердце настигла тахикардия.

– Не знаю, – я быстро стерла пот со лба и отодвинулась от окна к середине сиденья. Мозг выбрал свой приоритет, и я была с ним согласна.

– А ты, Коннор? Ты что-нибудь знаешь? – старик косо глянул в сторону андроида, стараясь следить за дорогой.

Андроид молчал несколько секунд. Взгляд его карих темных глаз обратился ко мне через зеркало заднего вида всего на мгновение, но ему хватило и этого, чтобы выбрать верный путь:

– Нет, я ничего об этом не знаю.

– Жаль…я бы ему руку пожал. Но ему точно стоит быть осторожнее, иначе так могут и за клетку бросить.

Хэнк усмехнулся и посмотрел на меня через зеркало. Что у них за мания бросать взгляды? Я ничего не ответила. Сердце бешено отбивало ритм, перестраивая его почти каждые половины минут. Я сделала несколько глубоких вздохов, стараясь усмирить проклятый орган. Руки машинально сцепились на Конноре-катане на коленях, как будто бы это было единственное лекарство на свете. Мышцы наливались свинцом от недостающего кислорода и переизбытка углекислого газа, но я не подавала вида. Меньше всего сейчас было нужно волнение этих двоих. Еще хуже – если один из них (и я знала кто) решит доложить о моем расстройстве начальству.

Когда сердце, наконец, успокоилось, я откинулась на спинку кожаного черного сиденья и закрыла глаза. Кровь разливалась по жилам, несла долгожданный кислород тканям, насыщая их и мозг. Все внутри дрожало, как после двенадцатимильного марафона. Приступ был явно вызван противоречивыми установками в голове. Моя забывчивость, нерасторопность, тахикардия - все это было связано с перестраивающимся мозгом, переживаниями, которые ранее были недоступны. Это должно прекратиться. Или я прекращу это сама.

Мир вокруг постепенно начал обретать свои свойства. Запах бензина и пыли в салоне, прохладный воздух из приоткрытого окна у Хэнка, твердая гладкая поверхность кожаного сиденья. Я возвращалась в свои привычные физические ощущения, постепенно открывая глаза. Он смотрел на меня. Его темные глаза впивались в меня через зеркало заднего вида с особой заинтересованностью и холодностью. Коннор слышал сходящее с ума сердце, наблюдал за моими метаниями все это время, а я даже не удосужилась спрятаться за его спиной.

Анна не спеша приняла обычную солдатскую позу, выпрямив спину и уложив руки на катану. Она оторвала взгляд от Коннора в зеркале, и безучастно уставилась на дорогу. Человеческое сердце все еще срывалось на нециклично чередующиеся удары, и этот стук разительно отличался от размеренного биения сердца лейтенанта. Оно было порывистым, нетерпеливым, внутри груди девушки словно бы пыталась вырваться наружу птица, запертая в клетке. Она старательно игнорировала его прямой взгляд, он старательно изучал ее состояние. Желание ткнуть Анне ее нестабильностью пропало.

Коннор ощущал надвигающуюся угрозу, источником которой была его собственная система. Сбои повторялись раз за разом на каждом тестировании, но он старательно искоренял каждую лишнюю шестеренку, вырывая их как растрепанные нитки из тканевого полотна. Каждый день, проведенный в ее обществе, усложнял этот процесс. И он честно старался справиться с этим как мог! Пытался найти в ней хотя бы один намек на не идеальность, провоцировал ее разум на негативные чувства, старался наладить оптимальные отношения – все было бессмысленным. Даже когда он ощущал внутри триумф от найденного им доказательства теплеющей внутри девушки человечности, чувство схожести и родства не отпускало. Оно лишь сильнее укоренялось в его сознании, грозя перерасти в катастрофу. В конце концов, он решил ее просто игнорировать. Возможно, это поможет удержать тонкую стену, ведущей к обоюдной ненависти или чего-то, еще менее знакомому Коннору.