Урки с их убогой фантазией и скудными представлениями о радостях жизни втайне завидовали необычайной изобретательности Сынка, а его неуемная страсть получать удовольствие от страданий ближнего просто приводила их в восторг.

Увы, кроме плавно переходящего в ночь вечера существовал еще и день. Почти половину его Сынок проводил дома, еще часа полтора уделял автомагазину, а остальное время суматошно мотался по городу. А однажды махнул на полигон, и это доставило одному из наблюдателей, уже побывавшему там, и чудом сумевшему вернуться, массу неприятных воспоминаний.

Китаец почти неотлучно находился при хозяине, поэтому двойную слежку приходилось вести нечасто.

Хрящ приступил к наблюдению в девять утра. Он был один, его напарник на всякий пожарный следил за китайцем, хотя все понимали, что в такое время он никого убирать не станет, а, доделав утренний комплекс и перекусив, подгонит машину к дому хозяина. Так оно и вышло. В начале одиннадцатого Сынок плюхнулся на заднее сиденье «Мерседеса», и машина помчалась к магазину. Там Сынок пробыл около часа, причем, Хрящу показалось, что он сильно нервничает и безуспешно пытается скрыть это.

Дальше начались чудеса. Покинув магазин, Сынок отослал китайца и сам уселся за руль. Когда Седому донесли об этом, он возбужденно потер руки и воскликнул:

— Началось.

Пахан не сомневался, что китаец готовится нанести очередной удар. Немедленно несколько вооруженных боевиков отправились следить за азиатом. Но напрасно суетился пахан. После интенсивной тренировки в спортзале китаец зашился в своей квартире и вышел оттуда только для того, чтобы совершить пробежку по парку.

Хрящ продолжал следить за Сынком. Тот, попетляв немного по городу, в конце концов очутился у вокзала. Выйдя из машины и пугливо озираясь по сторонам, Сынок направился в камеру хранения. Хрящ неотступно следовал за ним. В небольшом предбаннике перед ячейками Сынок простоял минут пять, пытаясь засечь наблюдателей, но ничего подозрительного не заметил и, наконец, решился. Быстро набрав нужную комбинацию цифр одной из ячеек, он распахнул дверцу, с усилием вытащил средних размеров, но явно увесистый ящичек и заковылял к выходу. Хрящ не спускал с него глаз. После душного зала, интенсивно впитавшего в себя все ароматы расположенного рядом общественного туалета, было приятно вновь оказаться на улице, но секундная расслабленность едва не обошлась Хрящу слишком дорого.

Закинув ящичек на заднее сиденье автомобиля, Сынок вдруг развил просто сумасшедший темп. Он так шустро плюхнулся на водительское место и тронулся в путь, что только допотопный фургон с едва различимой надписью «Хлеб», загородивший дорогу, не позволил ему скрыться от преследователя. Хрящ понимал, что Сынок сейчас настороже и вести его одной машиной — дело почти безнадежное. Самое обидное — другой взяться неоткуда, и это в тот момент, когда происходит что-то экстраординарное. Оставалась надежда на то, что неказистый бежевый «жигуленок» сумеет остаться вне подозрений.

Стараясь все время пропускать между собой и «Мерседесом» хотя бы одну машину, Хрящ неотступно следовал за Сынком. Тот больше не петлял и шуровал прямо к выезду из города.

«Неужели на полигон!» — встревоженно подумал Хрящ и почувствовал, как по всему телу забегали мурашки. И тут же с облегчением заметил, что «Мерседес» повернул не направо, к полигону, а в другую сторону.

«Уф, пронесло. Теперь лишь бы не гнал. А то куда моей развалюхе тягаться с этаким машинозверем».

Но Сынок ехал спокойно, где-то в районе восьмидесяти. Хрящ успокоился и отпустил его подальше, чтобы не оказаться обнаруженным. Он уже догадался, куда намылился преследуемый, — в коттедж своего родителя. Там наверняка имеется укромное местечко, может быть даже сейф, для хранения таких вот ценных вещей. Теперь оставалось решить, действительно ли этот ящичек настолько важен, чтобы ради него сорвать дальнейшую слежку за объектом. Обидно, что ни с кем не свяжешься, не посоветуешься. Хрящ знал, что внимание остальных сосредоточено на китайце и, следовательно, все решения он должен принимать сам.

— А, была — не была! — Хрящ резко прибавил скорость и стал неуклонно приближаться к «Мерседесу».

Когда тот свернул на ведущую к коттеджам дорогу, он бросил «жигуленок» вперед, лихо подрезав импортное чудо и заставив его уткнуться в обочину. Кое-как натянув капроновый чулок и выхватив из бардачка газовый пистолет, Хрящ бросился к «Мерседесу», направив ствол прямо на Сынка.

— Открывай! — диким голосом заорал он.

Сынок прыгающими руками открыл дверцу. Он пытался что-то сказать, но из горла вылетали только какие-то клокочущие звуки. Хрящ за шиворот вытащил парня из машины, уткнул лицом в землю и быстренько обыскал.

— Лежать! — приказал Хрящ и юркнул в салон иномарки.

Ящичек весил, наверное, целый пуд. Хрящ аккуратно поставил его в тайник, оборудованный под задним сиденьем, и поехал обратно в город. Распластавшись в пыли, на дороге лежал все еще дрожащий от страха Сынок.

— Глеб, ты сошел с ума. Ты сошел с ума! — Белов повторял эти слова, словно заклинание.

Викинг смотрел на друга с пониманием, но без всякого одобрения. Он сохранил хладнокровие, причем, не просто чисто внешне, но и внутренне, хотя ситуация складывалась непростая.

Белов, чьи первоначальные подозрения насчет деятельности Викинга вскоре превратились в твердую уверенность, тем не менее, продолжал хранить молчание, пока его не озарила элементарная, в общем-то, мысль: если Глеб не остановится, его непременно убьют. Подобные мысли приходили Георгию в голову и раньше, но только в виде неуверенных догадок, предположений, и он их немедленно отгонял прочь. Мол, Глеб знает, что делает. Но сегодня эта же мысль вдруг предстала в виде теории, подкрепленной столь могучими доказательствами, что Белову стало страшно за друга. Георгий вдруг понял, что не в последнюю очередь из-за его попустительства Викинг оказался в смертельно опасном положении. Он походил на альпиниста, который выбрал себе вершину не по плечу, и все же продолжает упрямо карабкаться вверх, не понимая, что еще десяток-другой метров — и он обречен.

«Глеба надо остановить, пока не поздно, — думал Белов, направляясь домой к приятелю. — Он недооценивает этих людей. Не понимает, насколько они хитры, решительны, беспощадны, не учитывает, что на их стороне многолетний опыт подобной борьбы».

Как видно, Белов стремился остановить Глеба, опасаясь только за жизнь друга. Тот факт, что Викинг без суда и следствия отправил на тот свет больше десятка преступников, его нисколько не волновал. К новым хозяевам жизни России он относился примерно так же, как американские колонисты к индейцам (причем, с куда большим на то основанием), и вполне мог, перефразировав, повторить знаменитую фразу «хороший новый русский — мертвый новый русский».

То, что Белов так откровенно высказался о том, о чем совсем недавно предпочитал умалчивать, поначалу несколько смутило Викинга. Трудно было вот так сразу выбрать новую линию поведения. Что делать в этой ситуации? Лгать, от всего отпираясь, бесполезно: Георгий слишком много знает. Честно и откровенно признаться? Тоже глупо: Белов сразу же станет его невольным соучастником, к тому же тогда к Глебу можно будет подобраться через Георгия. Викинг попытался замять разговор.

— Я бы не хотел говорить об этом, — сухо сказал он.

— Ну надо же, «не хотел» — буквально взвился Белов. — А мне, прикажешь сматываться из города?

— Это в связи с чем?

— А как же я смогу смотреть в глаза твоим родителям после того, как тебя пристрелят?

— Ты-то здесь при чем?

— А кто же еще толкнул тебя на эту авантюру? Да разве ж я мог себе представить, во что это выльется, когда предложил тебе поработать на меня.

— Ишь, губу раскатал — он меня подтолкнул. Закатай обратно — ты здесь ни при чем. Я сам…

Все же слишком молод был Викинг, неопытен. И если в реальных поединках просчетов практически не допускал, то в словесной дуэли, да еще с лучшим другом, вошел в азарт и тут же допустил грубейший промах. По сути дела, открытым текстом подтвердил самые худшие подозрения Белова. И усугубил их довольно неуклюжей попыткой сменить тему разговора: