Часть вторая
Когда мы приехали в Новый Орлеан продолжать запись, мы думали, что жизнь вернется в свое русло. Но этот город сожрал мою душу. Чем дольше ты остаешься в Новом Орлеане, тем уродливее становишься, больше погружаешься в депрессию и начинаешь все ненавидеть. Люди, окружающие тебя в нем, также кажутся полными уродцами и дебилами. Местом нашего постоянного зависалова стал Волт, готическо-индустриальный клубец размером с гостиничный номер. Его пол был залит мочой и пивом, и этот запах как нельзя лучше характеризовал всю городскую жизнь. Мы провели много ночей в этом гадюшнике, уничтожая наркотики и заставляя местного ди-джея постоянно крутить "Number Of The Beast" Iron Maiden. По утрам мы плелись в свою дерьмовую двухкомнатную квартиру отсыпаться, чистить загаженную за ночь одежду и гонять клопов и крыс. Каждый в этом городе таил в себе скрытую угрозу, и мы отвечали им тем же. Одна местная девка постоянно крутилась вокруг нас, пытаясь взять интервью для своего фэнзина, и настолько довела меня, что я взял ее диктофон, обошел всех вокруг, спрашивая, что они думают об Iron Maiden, после чего нассал в микрофон и отдал ей. С каждым днем подобные выходки все больше входили в нашу новоорлеанскую жизнь. Другой особой, преследовавшей нас, была некто Большая Дарла, с которой Трент познакомил меня еще во время нашего совместного тура. Она принадлежала к категории вампирш, которые обычно крутятся вокруг меня в барах, стараясь постоянно смотреть в глаза, чтобы высосать из меня жизнь. В нашу первую ночь в Новом Орлеане, она приперлась к нам в номер, одетая в старую облезлую майку Marilyn Manson и с коробкой местных деликатесов, которые выглядели словно коровьи лепешки, покрытые оливками и политые кошачьей мочой. Во время нашего пребывания в городе она и ее сэндвичи преследовали нас повсюду и порядком доставали. На студии жизнь протекала не менее чудесно. Хаос с Тони Виггинсом и безнадега Нового Орлеана сподвигли нас с Твигги взяться за перо, и мы сочинили тринадцать новых песен. Работали настолько слажено, что порой даже не произносили ни слова, чтобы утвердить какую-то новую идею. Когда мы записали демо-ленту, то поняли, что создали эдакую гигантскую метафору нашего прошлого, настоящего и будущего. Это были песни об эволюции мрачного, загнанного создания с самого детства, проведенного в страхе, до зрелого возраста, когда оно уже само начинает сеять страх; от дерьмоеда до изничтожителя дерьма, от червя -до разрушителя мира. Когда мы показали сырое, записанное на четырех дорожках демо Тренту, он остался явно недоволен игрой Скотта. "Слушайте, - сказал он, - как вы могли играть с этим парнем раньше? Он абсолютно не врубается в общую концепцию музыки." "Marilyn Manson узнают по его гитарной игре," -парировал наш менеджер Джон Малм. "Я слышал кучу замечаний, но никто никогда не упоминал о гитаре", - сказал я. Я стал предлагать почитать тексты, придумать несколько новых мелодических ходов, но никто толком не верил в этот проект. Альбом, который мы выдали на этот раз и пытались всучить Interscope, получился самым мучительным из всех, которые мы записывали. Одним из камней преткновения стал вопрос об авторских правах. Так как имелся солидный багаж всевозможных исповедей, записанных за время турне с Тони Виггинсом, мы решили задействовать их в новом альбоме, однако нам на полном серьезе посоветовали взять у всех этих людей письменное разрешение на использование их голосов. Насчет "Sweet Dreams" Eurythmics в первую очередь было сказано, что эта песня нравится в основном тем людям, которым не нравимся мы, так что о выпуске ее на сингле не может быть и речи. Нас снова никто не хотел понимать. Однако в этом занудном городе удавалось и расслабиться. Позволили мы это себе на День Рождения Твигги. Мы учинили безумную вечеринку в нашем номере, решив смешать все имеющиеся наркотики в одну кучу. По случаю праздника я предстал перед друзьями в голом виде, одетый только в светлый парик, петушиную маску и самодельную бумажную корону. Твигги нарядился в нелепое синее платье, парик и ковбойскую шляпу. По ходу пьесы меня стала смущать собственная нагота, и я обмотал вокруг члена рулон бумажных полотенец. Для большего эффекта я выдернул телевизионный кабель и опоясал им свою талию. Мы пытались спровоцировать Пого сделать что-нибудь подобное, но он упорно сопротивлялся, и все наши попытки оказались тщетны. В эту ночь мы сожрали всю наркоту, которая была в запасе, и под утро с дикими воплями устремились на улицу, не заботясь о смене нарядов. Первым человеком, на которого мы натолкнулись, выйдя из дома, оказался бездомный парень, мирно спящий на тротуаре. "Эй, чувак, что ты здесь делаешь? " - как можно дружелюбнее спросил его Твигги, но парень был настолько напуган, что не мог сказать ни слова. Зная, что алкоголь - самый лучший проводник к человеческому сердцу, мы всучили ему бутылку водки. Когда он немного выпил и стал более менее на одной волне с нами, мы предложили ему присоединиться к нашей компании. Уговорив беднягу напялить парик, мы принялись водить хороводы и орать песни. Мы чувствовали себя детьми, и это было здорово. "Эй, Джо, - поинтересовался Твигги, - что ты делаешь сегодня? Эй, Джо, присоединяйся к нам!" Но Джо больше не пел; он тупо обоссался. Мы настолько увлеклись общением с этим парнем, что не заметили, как нас окружили полицейские машины. Во время тура с Danzig у меня произошел забавный инцидент с копами, в очередной раз арестовавшими меня за голую задницу на сцене. Один из них оказался нашим фэном и даже сфотографировался со мной на память на поляроид. Я не думал, что такая же удача свалится на меня в Новом Орлеане. "Прекратите безобразие, лицом к стене!" - рявкнул мегафон на крыше полицейской машины. Я посмотрел на Твигги, Твигги посмотрел на Пого, Пого посмотрел на Джо… Джо снова обоссался. И мы помчались, не оглядываясь. Спустя некоторое время все окольными путями вернулись в гостиницу, немного пришли в себя и решили продолжить приключения. В обществе местной татуированной и усеянной пирсингом парочки, заехавшей за нами на авто, мы направились на закрытое пригородное кладбище. Это было замечательное место, кости торчали из земли, словно подснежники, земля была перемешана с гнилыми зубами, ребрами и кистями. Мы принялись набивать пластиковый пакет всеми этими причиндалами, а Твигги, снова пьяный, предложил прихватить пару-тройку надгробных плит. Однако мы не сделали этого, отчасти из-за уважения к мертвым, отчасти из-за того, что плиты были просто неподъемными. Вернувшись в номер, спрятали наши трофеи в шкафу в прихожей, и на следующий день были несказанно удивлены слишком тихим поведением уборщицы. На протяжении всего тура "Smells Like Children" Твигги таскал эти кости из города в город, и если кто-нибудь спрашивал об их происхождении, с гордостью отвечал, что это останки нашего сожженного барабанщика Фредди. Несомненно, все это было неким трибьютом Тони Виггинсу, показавшему нам, как нужно отрываться по-настоящему. Кстати, когда наш тур подходил к концу. Тони материализовался за сценой Пэлэса в Лос-Анджелесе. После концерта мы отправились в отель на Сансет Болевард, где Виггинс снимал номер. Крышка унитаза была покрыта кокаином, а комната забита девками. Мы снарядили экспедицию в супермаркет, где затарились пивом и раскрутили Тони проставить пиво местным копам баксов эдак на пятьсот. Вернувшись в гостиницу, наша компания принялась заливаться пивом, и все было нормально до тех пор, пока не перешли на наркоту. Всю ночь мы с Твигги мучались вопросом, не покурить ли кости Фредди, и, наконец, решили сделать это. Мы взяли одно из его ребер, растолкли на мелкие кусочки, и ссыпали их в трубку. Мы зажгли ее, и почувствовали на своих губах незнакомый привкус мертвого тела. Когда комната наполнилась вонью горящего трупа, мы предложили девкам присоединиться к нам, но они быстро ретировались. Твигги завершил эту ночь блюющим в ванной, а я был одержим духом баптистского министра старой Лузитании.
