Три широкие, белоснежные, мраморные ступени, словно сделанные из льда, отражали потолок и стены, и меня саму, пока я поднималась в офис холдинговой компании «Сириус. Рэд. Альянс», выйдя из лифта. Я впервые оказалась в таком огромном и шикарном здании, впервые меня пригласили на собеседование в такую огромную и серьезную фирму. Сжимая в руках папку с эскизами для рекламы, я нервно кусала губы. На диванчиках в холле расположилось пять человек. Скорее всего, конкуренция здесь бешеная, и передо мной сюда пришли на собеседование куча народа. Включая вот этих. Выберут какого-то молодого, очкастого айтишника, вроде парня с косичкой на бороде и татушкой на шее, а не меня – блондинку со «смазливой физиономией» и с отсутствием «глубины», как мне сказали на прошлом собеседовании. Но самым главным аргументом был цвет моих волос.

«А почему вы удивлены, что вас не взяли. Вы девушка, да еще и блондинка».

В просторном, таком же белоснежном холле со светло-серыми диванами меня встретила миловидная девушка с очень длинными ногами, в брендовой шикарной одежде и лицом с обложки журнала. Она походила на робота – идеальная, красивая и неживая.

– Добрый день. Добро пожаловать в «Сириус. Рэд. Альянс». Вам назначена встреча?

– Да. У меня собеседование с Виктором Георгиевичем. Я от Людмилы Павловны.

– Эммм… мне это ни о чем не говорит, – ее обложечное лицо растянулось в улыбке, и припухшие губы обнажили совершенно белые зубы. Подведенные черным глаза в данном процессе не участвовали и оставались холодными и равнодушными, как у робота, – но вы садитесь и обождите. Виктор Георгиевич скоро освободится и пригласит вас в порядке очереди.

Я села на широкий, мягкий диван, посмотрела на телевизор, висящий под потолком, и взяла журнал с полочки стеллажа. Сидела я там очень долго, начала болеть спина и ягодицы. Я прошлась несколько раз по холлу, поглядывая на «робота», но та была занята какими-то звонками и металлическим голосом сообщала кому-то время встречи.

Неожиданно в холл ворвался мужчина низенького роста с блестящей лысиной и круглым брюшком. Его клиновидная борода подрагивала, когда он бросился к стойке, за которой восседала девушка-робот, и нервно рявкнул так, что та подпрыгнула на месте.

– Лера! Иван Данилович поднимается. Убери всех из холла. Быстро! Он не в духе! Все собеседования переноси. Возьми номера телефонов, эскизы, и пусть едут домой. Сейчас не до этого. В темпе, Лера, в темпееее!

– Да-да, Виктор Георгиевич, я все сделаю.

В эту секунду я поняла, что собеседования мне ждать придется еще сотню лет. Робот с миловидной улыбкой сказала, что меня наберут, и встреча состоится в другой день. Что я могу оставить свои эскизы, она передаст их Виктору Георгиевичу. Где-то слева открылись двери лифта, лицо Лерочки тут же оживилось и даже глаза заблестели. Она вся вдруг затрепетала, обратилась в слух и зрение, у нее дрогнул острый подбородок и нижняя губа. Я тоже обернулась и… мне стало не по себе. В холл вошел высокий худощавый мужчина, в черном элегантном костюме, со светлыми волосами, зачесанными назад. Его хищный профиль четко выделился на фоне белых стен. Уверенной походкой он прошел через холл, а за ним целая свита пронеслась шлейфом. И вместе они скрылись за двустворчатыми серыми дверьми кабинета. А мне показалось, что мое сердце колотится где-то в горле… и я еще не поняла почему, не осознала окончательно. Только руки похолодели и ноги. Как будто я его уже где-то видела…

– О. Мой. Бог! Что же это такое делается!

Я перевела взгляд на Лерочку, а та, прикрыв рот руками, смотрела на экран телевизора, в этот момент она окончательно выглядела живым человеком:

– Дом горит… взорвался из-за утечки газа… какой ужас!

Я перестала дышать и чувствовать себя живой. Это был мой дом. И в нем осталась моя шестилетняя дочь.

***

– Ксения Романовна, – я резко приоткрыла глаза и тут же подскочила на кушетке, увидев Дмитрия Сергеевича – врача Вари. Сон пропал мгновенно, испарился. Осталось только ощущение насыпанного в глаза песка и дикое волнение внутри.

– Операция прошла успешно – ваша дочь будет жить.

От облегчения чуть не закричала, но встретившись взглядом с доктором, поняла, что радоваться рано.

– Идемте ко мне в кабинет, поговорим.

На ватных ногах пошла следом за хирургом, оперировавшим Варю. Из ниоткуда появилась медсестра.

– Ксения Романовна, может, обезболивающего?

Я отрицательно качнула головой.

– Нет, я потерплю. Все нормально.

– Давайте хотя бы сменим повязку, – медсестра бросила взгляд на мою обожжённую руку.

– Я потом сама сменю. Спасибо за беспокойство.

Мне еще предстояло оплатить саму операцию, пребывание в больнице и расходы по лекарствам. Конечно, цены никто не озвучивал, и все условно бесплатно, но я знала, что надо искать деньги даже несмотря на то, что Дмитрий Сергеевич хороший знакомый брата лучшего друга моего покойного отца.

И я не знала, чем заплачу… все сгорело. Абсолютно все. Мои сбережения, вещи, электротовары. На счету пару тысяч и золотые сережки, и колечко с маленькими бриллиантами – подарок отца матери на свадьбу. Они стали моими, когда мне исполнилось шестнадцать. Наверное, мне придется их продать. О том, что буду делать дальше, я еще не думала. Никто не думал, что так выйдет и что из-за утечки газа взорвется здание жилого дома, пострадает столько людей.

Нам пытались говорить о помощи государства и местных властей, но мне было не до этого. Я думала только о дочери. Молилась, чтоб она выжила, а все остальное не имело никакого значения.

Мы вошли в кабинет врача, и я присела на стул, и Дмитрий Сергеевич сел напротив меня, устало снял шапочку и положил на стол. Опустил маску с лица.

– Ожоги очень серьезные, но жизненно важные органы не пострадали. Малышка сейчас введена в искусственную кому и набирается сил. Ей предстоит еще не одна операция по пересадке кожи и не один месяц на восстановление. Вам потребуются силы и…и финансы.

Я вскинула голову и стиснула пальцы в кулаки.

– Знаю, что все очень сложно, что сейчас у вас нет возможности платить. Я вас торопить не стану, Василий просил, чтоб я сделал все возможное, и я обязательно сделаю. А вы пока, – он не знал, что именно добавить, что я пока… а я пока еще не осознала до конца, что у меня нет дома и нет абсолютно ничего, кроме сумочки, с которой я ушла устраиваться на работу, документов и проездного, – вы пока поезжайте до… поезжайте отдохните и наберитесь сил. Примите успокоительное, посоветуйтесь с адвокатом, возможно, вам положена компенсация… хотя эти сволочи не выплатят ее в ближайшее время.

Меньше всего меня сейчас волновал именно этот вопрос.

– Когда Варя откроет глаза? Когда я смогу ее увидеть?

– Думаю, завтра вас ненадолго впустят в реанимацию. Я проведу вас. Сегодня ей нужен полный покой.

Он замялся, не зная, что еще сказать. А я почувствовала себя бедной родственницей, которая навязала своего ребенка незнакомому человеку, да еще и не может оплатить его услуги. Когда я ехала в скорой вместе с дочерью в неотложку, врачи говорили, что она не выживет, что с такими ожогами ее не спасут и что мне надо молиться. Я набрала Андрея Васильевича… последний раз мы говорили с ним, когда умер папа. Еще несколько раз он звонил мне на домашний, но я никому не отвечала. Когда сказала, что случилось, он тут же попросил обождать его звонка.

За Варенькой приехала частная скорая и увезла ее в ожоговый центр, где работал хороший знакомый семьи Шороховых. На сотовом было около десяти пропущенных звонков от Андрея Васильевича.

– Какая у вас группа крови?

– Вторая положительная.

– Плохо… Нам нужно делать малышке переливание, и нужна четвертая отрицательная. Что насчет отца ребенка? Скорей всего, такая кровь у него.

– Но… у Вари нет отца.