— Нет! Я не оставлю его! — вождь татьяр заметался, не зная, куда бежать, куда спрятаться от всепроникающего голоса и сопровождавшего его назойливого шороха птичьего оперения.
— Не упрямься! Он под моей защитой! — вещала дева.
В ее голосе сквозили нотки гордости, ощущения собственного превосходства.
— Кто ты?! — в отчаянии зажмурившись от разъедавшей внутренности жгучей боли, порожденной ее словами, закричал Финвэ.
— Я — соловьиная песнь, что оглашает лес в сердце сумерек, — услышал он в ответ, — Мне подвластны птицы, меня слушаются куницы и ласки, деревья заворожено внимают моему голосу, когда я пою Заклинательную Песнь, — она на миг замолкла, — Сейчас я буду петь, и тебе станет легче, вождь татьяр. Следуй за моей пташкой, она выведет тебя к твоему лагерю, — и она запела.
Лес наполнился звуками чистого, звонкого, раскатистого голоса, эхом отдававшегося от каждого дерева, из всех уголков необъятного леса. Она пела что-то печальное, но в то же время, торжественное на языке Стихий, который Финвэ тогда плохо знал. И все же, услышав ее песнь, он ощутил облегчение от своей боли, хоть отчаяние навсегда наложило отпечаток на его мысли и запечатлелось на дне ярко-синих глаз будущего Нолдарана.
Маленькая золотисто-серая пташка, похожая на соловья, трепетала крыльями рядом с его плечом. Вождь взглянул на нее полными слез глазами. Смириться с тем, что, волею самих Валар, он никогда не увидит Эльвэ, было выше его сил.
Пташка залилась трелью и вдруг вспорхнула с ветки и полетела вглубь леса, усевшись на ветви клена. Ее светящееся собственным золотистым свечением оперение выделялось среди темноты леса как звезда среди черного покрывала Возжегательницы.
Финвэ шел на этот золотистый, благодатный свет, исходивший от нее, как корабль в ненастье идет к суше, ориентируясь на свет маяка. Он с трудом переставлял ноги, силясь осознать только что произошедшее.
Вождь татьяр думал о том, что потерял Эльвэ, его серебряную звезду, согревавшую сердце, его прекрасный цветок, нуждающийся в заботе и опеке, драгоценного друга, от одного взгляда или звука голоса которого по телу шли мурашки.
Весь мир сузился для избранника Валар до размеров маячившего впереди него сквозь пелену слез, застилавшую взор, золотого огонька, который отдалялся, маня за собой, заставляя идти вперед.
К началу часа Тельпериона измученный и едва держащийся на ногах вождь второго народа вышел к лагерю татьяр.
Перед ним стоял, гордо выпрямившись и вскинув заостренный подбородок, высокий, выдающейся стати и гармонии роа среброволосый муж. Меньше доли мгновения, хоть он и изменился, понадобилось Финвэ, чтобы узнать его.
Это был когда-то его лучший друг и вождь третьего народа, бывший Владыка Сокрытого Королевства синдар, Эльвэ по прозвищу Серебряный Плащ.
Ошеломленный и до глубины феа потрясенный его появлением, настолько оно оказалось неожиданным, в первые мгновения их встречи Финвэ не был в состоянии ни о чем думать, ни, тем более, говорить. Он даже не мог осознать того, что видел, но лишь потрясенно смотрел, предоставляя глазам с жадностью впитывать неподвижно застывший перед ним силуэт Эльвэ, чтобы запечатлеть его в памяти весь, до самой незначительной детали. Ни один самоцвет его драгоценного венца, ни единая жемчужина на вороте нижней рубахи, ни одна золотая застежка на груди темно-фиолетового атласного камзола, ни единый серебряный волосок густых прямых волос, лежавших по плечам и вдоль спины, не ускользнули от горящего лихорадкой взора бывшего Нолдарана.
Он видел лицо друга, невольно сравнивая это лицо с тем ликом, что тысячелетиями ранее отпечатался в его памяти, узнавая каждую черточку, каждый блик, мерцающий на дне прозрачных колдовских глаз, и каждое едва различимое движение длинных черных ресниц.
Эльве был величественен, недосягаем и холоден, словно вершина Таникветиль, в своей совершенной красоте. В его безмолвии было что-то торжественное, и Финвэ до дрожи в коленях боялся посягнуть на это оглушительное по своей силе безмолвие.
В единый миг целый мир словно бы исчез для бывшего Владыки нолдор, сплетаясь в узел, сойдясь в одной маленькой точке черного значка Эльвэ, посреди которого дрожала капля белого света, блик, отраженного сияния Анара.
— Эльвэ, — прошептал одними губами нолдо, — Эльвэ, это ты…
В ответ собеседник лишь смерил высокую фигуру Финвэ отстраненным взглядом и отвел его в сторону, слегка опустив густые ресницы, так, что взор его укрыла тень, а горевшие ярко-лазурным цветом глаза тут же сделались серовато-голубыми.
Его друг помнил об этой их особенности — менять цвет в зависимости от настроения и состояния духа прекрасного Эльвэ.
— Валар, столько времени прошло и я… — Финвэ не знал, с чего начать, как говорить с ним, и оттого медлил, рискуя показаться нелепым.
— Столько времени, Эльвэ, — качал головой бывший Нолдаран, стараясь собраться с мыслями и подобрать слова, — Но я помню тебя. Я помню, как будто это было вчера, друг мой…
Время, действительно, изменило прекрасного лалдо. Его четы стали мужественней, жестче, тело крепче, плечи раздались, налились силой, как и подобает плечам взрослого мужчины. Оглядывая его статную, стройную, величавую фигуру, Финвэ явственно видел, что перед ним не юный вождь нельяр, но единовластный Властелин Белерианда, Аран, не уступающий в венчавших его величии, богатстве и славе никому из Владык аманьяр.
«Как он прекрасен!..» — с восторгом подумал Финвэ.
Без сомнения, Эльвэ был даже прекраснее, чем он его помнил и намного совершенней, чем он представлял, превосходя все ожидания.
Видя, что друг чуть склонил набок среброволосю голову и смотрит куда-то в сторону лежавших в дальнем углу приемной книг, сложенных в высокие стопки на читальном столе с резной крышкой, Финвэ нашел в себе смелость приблизиться на несколько шагов.
— Посмотри на меня, друг мой, — попросил он, — Не молчи…
— Мне нечего сказать, — гулко прозвучал в ответ под сводами приемной Нолдарана голос Эльвэ, — мне нечего сказать, кроме того, что я не знаю, кто ты и не намерен терять время на шутки, которые нахожу неуместными, особенно сейчас, когда во владениях брата бесчинствуют твои соплеменники, — отрезал синда и его глаза, скользнув по лицу Финвэ, словно подернулись льдом.
— Что? — вырвалось у того само собой, — Что ты говоришь? Может ли быть, что ты не узнаешь меня? — потрясенно вопрошал нолдо. — Я думал, ты — единственный, кто сразу узнает, стоит тебе только взглянуть мне в глаза…
Слушая его речи, Эльвэ сурово выгнул брови и отступил на шаг с выражением холодного раздражения на совершенном лице. Дрожь замешательства в смеси с острым чувством страха пронзила Финвэ, заставив его голос дрогнуть:
— Эльвэ…
— Я сей же час хочу говорить с Элрондом о деле, которое привело меня в его столицу, — избегая смотреть ему в лицо, отвечал тот, — Остальное — попусту потраченное время, — и синда развернулся, чтобы направиться к той двери, что располагалась справа от его собеседника.
— Нет! Подожди! Эльвэ! — Финвэ, бросившись вслед, цепко схватил его за край парчового плаща. — Ты не можешь вот так уйти сейчас! Ты узнаешь меня, я чувствую, и ты должен мне это сказать! Прошу тебя! — он перевел дух. — Прошу…
Его собеседник резко повернул голову, сжав в струну красивые губы и сведя соболиные брови у переносицы. Глаза Эльвэ сверкнули ярко-голубым и тут же потухли.
— Немедленно отпусти и не смей приближаться ко мне, сумасшедший голдо! — с холодным презрением, бледнея сильнее от едва сдерживаемой ярости, ответил синда, одним резким рывком вырвав из рук бывшего Нолдарана ткань драгоценного плаща.
После чего, развернулся и быстрым шагом направился к двери, за которой исчез Нолдаран Элронд, и схватился за ручку, дернув ее на себя.
— Эльвэ, нет! — воскликнул в отчаянии Финвэ, чувствуя как ком слез застрял в горле. — Скажи, что узнаешь меня! Ведь ты узнал! Валар, за что?! — он с силой сжал ладонями виски.
