Нельо был покрыт грязью с ног до головы. Она коричневой коркой запеклась на сапогах и крае плаща, брызгами застыв на штанах и кромке камзола. Даже лицо Маэдроса было испачкано в размазанной дорожной жиже, делая его похожим на истерлинга, нанесшего боевую раскраску.
Он отсутствовал в крепости почти три дня. За это время Кано и близнецы успели захоронить тела погибших, всех, кроме троих феанорингов, для которых в некрополе во внутреннем дворе Амон-Эреб были уже приготовлены места. Неразлучных при жизни Курво и Турко решено было оставить рядом друг с другом и после смерти. Морьо, по решению Мирионэль, оставался рядом с погибшим еще в Браголлах верным Тьяро.
Дочь Карантира думала и о себе, прося слуг оставить место в некрополе, справа от усыпальницы отца, но Кано и близнецы строго настрого запретили ей даже заикаться об этом. Маэдрос успел как раз во время — утром следующего дня Кано запланировал прощание с братьями.
— Я не нашел их, — хрипло сказал Нельо, рухнув на стоящую у ближайшей ко входу в залу стены скамью и тяжело выдохнув, высоко запрокинул голову. Все это время Маэдрос и слуги Келегорма искали в лесах Дориата сыновей-близнецов Владыки Элухиля, которых, скрученных веревками, они оставили на произвол судьбы, когда ехали в Амон-Эреб.
— Нельо, брат, — Кано встал из-за стола и уже хотел направиться к старшему брату, — ты совсем без сил. Присядь к столу, тебе нужно поесть, — сказал он тихо.
Остальные присутствующие — Тельо, Питьо и Мирионэль, безмолвно взирали на привалившегося к стене тяжело дышащего старшего сына Феанора.
— Тех, кто оставил их там, казнят, — прорычал Маэдрос. Глаза у него закатывались от усталости. Он стянул с правой руки и бросил на пол стальную перчатку-протез, сделанную Куруфином, и с трудом поднялся на ноги.
Кано замер на месте, стоя перед столом. Близнецы сидели неподвижно на своих местах. Лишь Мирионэль нашла в себе силы ответить ему:
— Нет! Довольно смертей! — закричала она, вскочив с места, и голос ее звенел под сводами залы в полной тишине, — Как вы можете жить, сея смерть всюду и неся ее всему, чего коснется ваша рука?! — она больше не мола выносить этого. Ее дяди, к которым она была привязана всем сердцем, сделались беспощадными убийцами, запятнавшими себя бессчетным числом невинных смертей и, похоже, не отдавали себе в этом отчета.
— И в кого ты такая?! — зло отозвался Маэдрос и, пошатываясь, двинулся на племянницу, блестя потемневшими глазами.
— Не смей! — воскликнул Маглор.
Голос его был твердым и сильным. Он преградил Нельо дорогу и, выпрямившись, стоял теперь перед старшим братом, подняв голову — невысокий, хрупкий, словно подросток.
Маэдрос, увидев перед собой брата, взглянул на него так, будто видел того впервые, и вдруг, схватившись здоровой рукой за голову, а покалеченной сумев лишь дотронуться культей до своих волос, стремительно развернулся и быстрым шагом покинул обеденную залу.
Кано оглянулся на Мирионэль — ее лицо было даже бледнее чем прежде, если такое вообще было возможно.
— Позаботьтесь о ней! — бросил Маглор близнецам, окаменело сидевшим за столом, и выбежал из залы вдогонку за старшим братом.
Он нашел Нельо в его комнатах лежащим на полу без сознания. Макалаурэ позвал слуг, просил приготовить воду и помочь снять с полуживого Маэдроса амуницию и одежду.
Когда вымытый и переодетый в чистое глава Первого Дома был аккуратно водружен на собственное ложе, Маглор, похлопав брата по щекам, заставил того выпить несколько глотков квенилас, после чего старший уснул. Кано беспокоился и решил остаться эту ночь рядом с Нельо, задремав у его постели. Посреди ночи он проснулся от жалобных стонов — старший тихо стонал во сне. Маглор, потирая лоб и хмурясь, напряженно вслушивался в стоны и поскуливания, различая в промежутках между ними, как брат зовет кузена Финьо. Второй сын Феанора чувствовал себя таким истерзанным, как духовно, так и физически, что плохо соображал, будучи сам на грани нервного истощения. Просидев ночь без сна у постели брата, Кано решил, что утром обратится к Менелиону. Следующий день предстоял стать одним из самых тяжелых и мучительных в жизни Макалаурэ.
— Браннона нет в замке, Эрнилнин*, — сказал возвратившийся Саэлон Ороферу, — он оседлал своего коня и уехал.
— Куда? — недоуменно спросил Лорд, округлив от удивления глаза.
— Он никому не сказал, куда отправился, — рапортовал оруженосец.
Недоуменно переглянувшись с Амдиром, Лорд Орофер подумал, что если так пойдет и дальше, и Лис будет исчезать из замка один, путешествуя по землям, где хозяйничают орки, тролли, варги и прочая нечисть, то грандиозный план по переходу через Эред-Луин может потерять смысл.
Он надеялся только на себя самого в том, что касалось подготовки и организации великого переселения, но Тэран-Дуиль был тем, на кого Орофер возлагал надежды, когда речь шла о далеком будущем. Именно Лис должен будет помогать Ороферу в основании нового королевства и именно ему предстояло сделаться со временем его Владыкой.
====== В Амон-Эреб ======
Комментарий к В Амон-Эреб Мирионэль (актриса Дженнифер Коннелли) http://www.oculusriftitalia.com/wp-content/uploads/2013/11/Jennifer-Connelly-7.jpg
Что-то типо Лиса (у Лиса, правда, не было щетины) http://40.media.tumblr.com/b756095238cd0c3009e61598c961f9ab/tumblr_nn0ood2w1u1unmm2to2_250.png
Крепость Амон-Эреб находилась в полутора днях пути от владений Лорда Орофера в Нан-Эльмоте, и Лис летел, загоняя коня, через редколесье и пустынные степи. Он так торопился, что выехал, не надев кольчуги и легких доспехов, опоясав только пояс из грубой кожи с прикреплёнными к нему мечами и кинжалами. Ремень через плечо поддерживал его темно-зеленый плащ, скрепленный у горла драгоценной золотой застежкой-фибулой.
В дорожной сумке, которую Тэран-Дуиль носил с собой, было несколько лепешек, сушеные фрукты и фляга, наполненная водой. Все необходимое для коня находилось в пристегнутом к седлу дорожном кожаном мешке.
Он был в Амон-Эреб всего несколько раз и очень давно, но хорошо ориентировался и чувствовал верное направление каким-то шестым чувством, которому сам не мог дать названия. Лис стремился к своей нареченной, конь скакал во весь опор, с быстротой молнии пересекая бескрайние выжженные степи, пролегавшие между лесами Нан-Эльмота и Юго-Западным Оссириандом, посреди которого высился Одинокий Холм, на котором братья феаноринги выстроили свою крепость.
Все существо сына Орофера было охвачено каким-то таинственным огнем, полыхавшим внутри него, в душе, в теле. Скачка только подхлестывала, подпитывала этот огонь. «Я иду к тебе. Наконец-то я иду к тебе…» — думал Лис. Не верилось, что вот сейчас он впервые за долгое время волен делать то, чего желает его сердце. Он совсем скоро увидит Мирионэль, может быть, сможет даже дотронуться до нее. Не утаивая ничего, он расскажет любимой, как погиб ее родитель, повинится перед ней. То, что он совершил, приведя Лорда голодрим в приготовленную Саэлоном для него и его братьев ловушку, — преступление, которое нельзя искупить, ни простить.
Она возненавидит и с негодованием прогонит его прочь, проклиная его имя, — так виделась Лису их встреча. И все же, желание увидеть возлюбленную и нареченную в его душе преобладало над страхом перед ее справедливым гневом. Пусть в последний раз, пусть негодующую, но он увидит ее, и горе тому, кто вознамерится встать у него на пути.
Прощание с отцом, Турко и Курво было тягостным, но все же, каждый из нас старался не показывать, насколько тяжело для него это горе. Возможно, это из-за меня дяди старались держаться. Тельо и Питьо стояли, склонив головы, опустив глаза в землю под их ногами. Черты обоих с их возвращения из Лестанорэ сделались резче, мужественней, суровей. Они редко говорили друг с другом, предпочитая обмениваться мыслями в осанве, а когда отвечали на вопросы Кано, голоса их звучали совсем иначе, чем еще несколько дней назад, тише, печальней, ниже. Мы проводили много времени вместе. Кано просил их быть со мной рядом, заботиться, и они со всей серьезностью подошли к его поручению, стараясь занимать меня разговорами о всяческих мелочах.
