Я постучала в его дверь с колотящимся от безумного волнения сердцем. Ответа не последовало, тогда я решилась и толкнула ее. Дверь не была заперта, и я вошла в полутемную комнату. Отец сидел за столом при свете единственной стоявшей на нем лампы и, грызя в зубах перо, что-то обдумывал, склонившись над пергаментом. Он был так погружен в свои мысли, что даже не услышал моего стука.
Атар вопросительно поднял на меня глаза, от чего я смешалась и с порога высказала то, что было у меня на сердце:
— Отец, мне так тревожно… — пролепетала я, прикрывая за собой дверь.
Он молча встал из-за стола, выпрямился во весь свой высокий рост, размял плечи, которые у него, должно быть, затекли от сидения в непривычной позе, и широкими шагами двинулся ко мне. Отец приближался ко мне так решительно, что я даже немного испугалась, представив на мгновение, что рассердила его своим вторжением, помешав закончить важное дело.
Подойдя вплотную, он положил левую руку на мое плечо, а правой приподнял мой подбородок, так, чтобы наши глаза встретились:
— Опять полуночничаешь, дочь Халет? — казалось, его забавлял мой приход, он улыбался уголками рта, прищурив глаза.
Я закивала головой, не зная, что ответить.
— Иди сюда, — он стиснул меня в объятиях, — Вот так… Завтра рано не вставай, мы уедем до рассвета...
При этих его словах слезы стремительно шибанули сначала в мой нос, а следом и в горло. Я не могла говорить, сотрясаясь от рыданий, зарываясь лицом в его черную шерстяную рубаху и тоже сжимая его, как могла крепко, цепляясь за ткань, сминая ее у него на боках и спине. Отец был теплый и жесткий — из мускулов и сухожилий, поджарый, словно породистая гончая. От его одежды всегда пахло какими-то дурманящими благовониями, а от лежащих на плечах и спускавшихся по пояса темных волос — ароматом кедрового дерева и ягод можжевельника.
— Пока мы не вернемся, останешься здесь за старшую, так что смотри в оба, слышишь? — шептал он, наклонившись к самому моему уху.
Внутри у меня разливалась такая жестокая боль, о существовании которой я даже не подозревала. Жмурясь, я прижималась к отцу, обнимавшему меня. Мне хотелось, опустившись на колени, умолять его не ходить завтра в этот ужасный поход за камнем, хотелось не отпускать его от себя больше ни на шаг, голова кружилась, ноги отказывались повиноваться.
Как сквозь пелену до меня донесся его исходящий из груди, обладавший странной мягкостью, голос:
— И помни — ты же дочь Халет...
Медленно отстранившись, он сжал в ладонях мое мокрое от слез лицо и несколько мгновений всматривался в него. Зрение у него было острое, даже в царившей в комнате полутьме он мог разглядеть меня во всех подробностях.
— Теперь ступай, — сказал он твердым голосом, развернув меня за плечи и подталкивая к двери.
Я не помню, как вышла за дверь и дошла до моих покоев.
Наутро я проснулась поздно. Спрыгнув с кровати, я кинулась к окну — солнце уже стояло высоко в небе. Метнувшись к двери, я рывком отворила ее и побежала по полутемному пустому коридору. Ворвавшись в комнату отца, я остановилась посередине, озираясь по сторонам осиротевших в отсутствие хозяина покоев. Ноги от бессильного отчаяния подкашивались, я блуждала ошалелым взором по пустоте его комнаты. На столе лежали какие-то скомканные, залитые чернилами, бумаги и сломанные изгрызенные перья, на полу тут и там валялись тонкие шелковые рубашки и златотканые кушаки плотного атласа. Кровать была застелена, нетронутая со вчерашнего вечера, на измятых покрывалах лежали несколько кожаных ремней, небольшой метательный кинжал, несколько драгоценных перстней с самоцветами из Валимара и маленький узелок ярко-алого шелка. Я взяла узелок в руки, развязала, в нем оказалась золотая брошь в виде восьмиконечной звезды, которой отец скреплял ворот кафтана во время празднеств и торжественных ужинов.
Опустившись на пол в его комнате, я свернулась в клубок, сжимая в руке эту брошь. Лежа на полу, я чувствовала себя самым несчастным и одиноким созданием во Вселенной, а из глаз ручьём текли слёзы.
— Владыка Диор приказывает вам собрать ваши отряды и выступить на восток, к Сарн Атрад!
Первой мыслью Орофера, когда он услышал слова свалившегося как снег на голову адана, было «Это неслыханно!!!». Впоследствии ему еще не раз приходилось уже вслух произносить это восклицание, относившееся ко всей складывающейся вокруг Дориата, его владений, семьи и лично его ситуации.
Они с Амдиром, сами о том не подозревая, оказались в вассальных подданных у смертного, приславшего ватагу таких же, как и он, презренных смертных, чтобы препроводить воинов синдар и нандор во главе с их командирами к месту, где планировалось дать бой войску гномов Ногрода, камня на камне не оставившему от великолепия и богатства столичного града.
Досадуя на себя за то, что не окружил свои владения завесой морока, избежав тем самым визита незваных гостей и участия в сражении, Орофер вел свой полк, следуя за небольшим отрядом эдайн, посланных новым Владкой, по направлению к Сарн Атрад. Амдир ехал рядом с ним. Лис держался чуть позади, сопровождаемый Саэлоном.
Сражение было недолгим. Наугрим, отягощенные богатой добычей, измотаные жесточайшим сопротивлением, оказанным Маблунгом и его гвардейцами в стенах Менегрота, не могли сражаться на равных со свежими силами окруживших их со всех сторон противников и были перебиты совместными усилиями эдайн под командованием хервенн* аранель Лютиэн и их сына, воинов синдар и лаиквенди Орофера и Тэран-Дуиля и отряда нандор Лорда Амдира. Небольшой кучке гномов все же удалось покинуть поле боя, но на это уже никто не обратил внимания.
По окончании сражения Орофер и его сын подошли для церемонного приветствия к Лорду Эрхамиону* и юному Диору — прибыв на место, они не имели возможности поприветствовать Владыку и его отца, так как находились по разные стороны приготовленной для вероломных наугрим засады, и теперь отцы и сыновья с любопытством рассматривали друг друга.
— Привет тебе, Эрхамион! — первым обратился к формально превосходящему его по знатности адану Орофер.
Лис разглядывал его сына, Владыку Диора. Внешне они казались ровесниками, хотя Диору было не более двадцати солнечных лет, а Лису на столетие больше.
Лорд Эрхамион лишь едва заметно кивнул в ответ на приветствие. Ороферу ответил юный Диор:
— А, Орофер, сын Эльмо, наслышаны о твоих хитроумных планах сесть на дедов трон, — его рот исказился в ядовитой ухмылке. — Благодарю за помощь, — с этими словами он церемонно кивнул Ороферу, бросив острый взгляд на Лиса.
Новый Владыка Дориата был среднего роста, стройный, ладно сложенный адан, с типичными для этого народа темными жесткими слегка вьющимися волосами, которые не представлялось возможности заплести в прическу. Глаза у него были темно-карие, блестящие, брови широкие, черные. Он, как и Лис, был чрезвычайно похож внешне на своего отца, взглянув на которого, ороферион подумал о Белеге Куталионе. Если бы в свое время он догадался спросить, его наставник обязательно разъяснил бы ему, что смерть для Пришедших Следом была даром Единого, тогда как старение и подверженность различным хворям и недугам являлись ни чем иным как проклятием Моргота, исказившим замысел Творца.
— Подойди! — приказал своим хрипловатым неприятным голосом Владыка Диор, сверля глазами Лиса.
Тот смутился и с выражением недоумения на бледном лице приблизился к юному адану.
— Отец, я пойду проверю, как там наши кони, — сказал Диор, повернувшись к Эрхамиону. — Этот со мной, — он кивнул на Лиса, схватив его за плечо, и быстро зашагал прочь.
Лис оглянулся на отца. Орофер и без того чувствовал себя униженным этими надменными смертными. Видя, что Диор хочет увести Лиса, Лорд синдар гневно взглянул на своего Владыку, но промолчал.
Диор на удивление крепко ухватил сына Орофера за плечо и тащил по направлению к месту, где слуги, тоже из эдайн, ухаживали за взмыленными после долгой скачки и схватки лошадьми. Тэран-Дуиль был на целую голову выше Диора и смотрел сверху вниз на Владыку Дориата. Если бы Лису сказали еще несколько лет назад, что его королевством будет править двадцатилетний чернобровый адан с широким носом и темно-русыми непослушными волосами, то он бы ни за что не поверил.
