— Кано был ранен в голову — я видел, его отнесли в наш лагерь. Где остальные — не знаю… — он тяжело вздохнул и продолжил слабеющим голосом. — У меня в бедре наконечник стрелы… Отрава…

— Держись! — прокричал я, почувствовав, как слабеет хватка его пальцев на плече. — Саэлон! Садись на коня, держи его крепко. Скачите в направлении той горы! — все произошло так стремительно, что оруженосец не нашел, что возразить мне. Я знал, что временный лагерь братьев Маэдроса находился за невысокой горой, справа от нашего, мы были уже недалеко от него и холм был отчетливо виден в освещаемой драконьим пламенем ночи. На Саэлона возлагалась важная миссия — доставить Лорда голодрим к их лагерю.

Когда они отдалились от нашего пешего отряда и продолжили прорываться сквозь скопища тварей, скрывшись из виду за завесой черного дыма, я почувствовал облегчение. И хотя мой ничтожный отряд был окружен со всех сторон орками, а судьба раненного отравленной стрелой Лорда Карантира отнюдь не была решена, во мне всколыхнулась безумная надежда: «Еще не все проиграно, не все мы потеряли! Но дракон… Если не уничтожить его, он сожжет отступающих!» С этой мыслью я отыскал взором дракона, который, чернея страшной громадой на темно-синем фоне ночного неба, сейчас находился там, где располагались позиции наугрим Белегоста.

Отбросив дальнейшие размышления, я направил шаги туда. Бывшие со мной воины отца шли следом, прикрывая с тыла.

Еще издали дракон представлял поистине устрашающее зрелище, но я приближался к нему, стараясь не думать о страхе, и сделав несколько больших глотков из фляги, данной Белегом. Жар от змея исходил такой, что одежда на мне начала дымиться, металл доспехов нагрелся и пот градом катил со всего тела. Глаза жгло, перед взором встало красно-оранжевое марево. Он рычал низко и гулко, а от каждого его шага земля дрожала и покрывалась трещинами.

Наугрим — коренастые, закованные в причудливую железную броню, они казались неповоротливыми и уязвимыми перед огненными бичами барлогов и пламенем дракона. Земля вокруг дымилась и горела, сквозь красные языки были видны трупы павших наугрим в расплавившихся от жара латах.

Мой взор привлекла широкоплечая фигура, метавшаяся в центре небольшой группы воинов — Владыка Белегоста, Азагхал, выделялся среди соплеменников не только богатством доспехов и кольчуги, он казался крупнее и выше их. Приближаясь к нему, я понял, что в тот момент он собирался атаковать чудовище, прикрываясь щитом и выставив вперед широкий меч. Когда я уже был совсем рядом, он что-то прокричал, обращаясь ко мне на своем наречии и указывая мечем на землю под ногами змея, и вдруг ринулся вперед. Прежде чем устремиться за ним вдогонку, увлекаемый повелителем наугрим под брюхо чудовища, я успел прошептать: «О, Аран Эйниор*, вдохнови мое сердце! О, Элберет, благослови мою руку!»

====== Кано Макалаурэ ======

Комментарий к Кано Макалаурэ Cano (кв.) – предводитель, вожак, вождь, командир

Уже начинал брезжить рассвет, и Маглор едва держался на ногах от изнеможения. Он был ранен в голову и получил несколько глубоких царапин в оба плеча в схватке в главарем предателей вастаков. Личная стража доставила раненого Лорда Канафинвэ одним из первых в лагерь феанорингов.

Позволив наспех перевязать себя своему оруженосцу, он, в отсутствие Нельо, считал себя не вправе отдыхать, пока все, кто выжил в сражении, не будут доставлены в их лагерь и им не будет оказана необходимая помощь.

Битва была окончена. Они проиграли. Не просто проиграли, а были разбиты, потеряли больше половины своих воинов. Раненых доставляли сюда сотнями. Всех без разбору — так он распорядился. Здесь были и отважные наукар, и доблестные атани, и немногие оставшиеся в живых воины армии Финьо и, конечно, свои, знакомые бледные лица и черные косы.

Да, Финьо… невысокий, изящный, казавшийся почти подростком, даже облаченный в тяжелую броню. Но как же геройски он бился! С каким бесстрашием бросался он на превосходящих его в разы по силе противников, разрезая их на кусочки своими острейшими мечами-саблями! Валарауко — огненный, раза в четыре выше его кузена, с ужасными рогами и смертоносным огненным бичом в одной лапе и громадных размеров черной секирой в другой. Он зарубил Финьо у него на глазах, а потом топтал ногами его, сразу показавшееся таким хрупким и беззащитным, тело. Сколько же было крови! Она фонтанами била из раны в груди, из шеи, образуя черную лужу под изломанным, превратившимся в кровавую кашу телом.

Такого выражения лица у старшего брата Кано не видел никогда. Он видел Нельо, когда тот страдал, когда злился, когда они потеряли отца, когда он был привезен с Тангородрима, когда посреди битвы рубил направо и налево врагов. Но такого лица у Нельо он не видел никогда. Безумие читалось в его искаженных, неузнаваемых чертах, когда он увидел, что стало с Финьо…

Сейчас Нельо был где-то там, один. Маглор рассудил, что лучше, если он не будет докучать ему в его горе, а даст выстрадать его. Пусть старший кричит над телом Финьо звериным криком, круша все подряд в ослеплении горя, пусть в отчаянии покрывает поцелуями то, что осталось от тонкого, гибкого тела, которое он так любил ласкать и которым еще несколько часов назад безраздельно владел… А Маглор займется организацией временного лагеря.

Такая у него, кроткого тихони, доля — быть сильным, когда у сильного Нельо больше нет сил. Или когда он не может быть рядом. У Нельо в этой жизни, начавшейся после бунта, Исхода, Клятвы и Тангородрима, была одна радость — Финьо. Маглор считал, что после всего того, что выстрадал старший, он как никто другой имел право на эту счастливую слабость. Сам-то он давно запретил себе даже думать о подобных радостях.

Словно из другой жизни вспоминались ему вечера в Тирионе и Валмаре, во время которых он сидел в окружении прекрасных нисси и пел, аккомпанируя себе на лютне или арфе. Самый мечтательный и нежный среди братьев, Кано был любимцем многих. И если Майтимо, был мужественным подобием матери, то он был смягченным выражением их отца. Поразительно похожий на него внешне, но не как Атаринкэ, который был его точной копией во всем, и не как Морьо, унаследовавший отцовские лицо и тело в соединении с темпераментом Махтана, помноженным на десять, Кано был идеальным принцем. Черты отца у него были как бы размыты, смягчены рассудительностью и спокойным нравом, доставшимися от матери, сквозившим в мечтательном выражении лица, в теплом свете, струившемся из серых глаз.

Отец для него был, прежде всего, отцом. Маглор любил отца, мать и братьев, любил этот мир — его звуки, его гармонию, его природу. У отца к каждому из сыновей был свой подход. Маглора он убеждал, говоря с ним вкрадчивым голосом. Когда нужно было принести Клятву, отец подошел к нему вплотную, схватил в свои сильные ладони его лицо, крепко стиснул, притянул к себе и почти прошептал, глядя прямо в глаза своими огненными зрачками: «Ты же вождь*, ты поведешь их за собой, тебе одному я верю…», а он ответил: «Я не подведу, атаринья…»

Сейчас ему вспоминалось недолгое царствование в Митриме, когда они потеряли Нельо. Он обнимал рыдавших близнецов, еще не оправившихся от осознания вечной разлуки с матерью и потери отца, успокаивал их, говоря, что они есть друг у друга, а у них есть он, Кано, и остальные братья. А чего ему стоило унять разбушевавшихся Турко, Морьо и Курво? Он тогда впервые повысил голос: «Я здесь старший и решать мне! Вам понятно?! Если не уйметесь, вас свяжут и бросят в холодную яму!» — он кричал на них, вне себя от возмущения, но, в то же время, понимал, что по-другому его несчастные братья просто не могли выразить свои беспомощность и страх перед грядущим, и в тайне жалел их.

Тогда, в Миртиме, было как сейчас. За исключением раненых. Столько раненых он не видел никогда. А ранения были тяжелейшие. К отравленным стрелам, резанным и колотым ранам присоединились страшные ожоги, доспехи плавились на тех, кто приближался к дракону, калеча и убивая своих владельцев даже больше, чем само пламя драконьего огня.