Стоны были похожи на поскуливание голодного, потерявшегося щенка, жалобные, отдающие безнадежностью, смирением с переживаемым страданием. У меня в душе все переворачивалось и сердце стучало гулко в груди, я отдернула занавесь, из-за которого глядели темнота и холод ночи.

Во мраке можно было различить лишь силуэты деревьев. Ветви елей чернели на фоне темно-синего неба. Я накинула плащ и почти ползком покинула импровизированный шатер. Стоны, уже едва слышные, доносились откуда-то справа от нашего с Тулинде ночного пристанища.

Сделав несколько шагов в том направлении, я оказалась перед занавеской, точнее, перед наброшенным на низко растущую ветку ели покрывалом, за которым скрывалась чернота. Встав на колени, я протянула руку, глаза начали привыкать к темноте вокруг. Моя рука коснулась какой-то ткани. Подбитый длинным волчьим мехом плащ! Я ощутила чье-то движение и ясно услышала короткий болезненный стон. Он заставил меня метнуться вперед, в темноту, рискуя навредить себе. Я уткнулась в свернувшуюся под плащом спящую фигуру. Дрожа от холода ночи и пораженная страшной догадкой, я нащупала правое плечо неизвестного, скользнула пальцами вдоль его руки…

Майтимо! Я зажала ладонью рот, стараясь подавить готовый вырваться крик. Хотелось скорее бежать подальше отсюда. Я развернулась, чтобы спешно уйти, как вдруг отчетливо услышала отчаянное «Финьооо…» — за которым последовал очередной жалобный стон. «Нельзя оставлять его одного!» — решила я, и оставалась подле дяди, пока стоны не утихли. Он не просыпался, но, кажется, почувствовал мое присутствие рядом, и вскоре спокойно спал.

Вернувшись к себе, я прилегла рядом с безмятежно спящей Тулинде, но заснуть больше не смогла — мешали мысли о Клятве и плене дяди Майтимо, от которых бросало в дрожь. Что же он пережил, что и сотни лет спустя его мучают кошмары?

Наутро, едва начало светать, я побежала к отцу. Всякий раз, чувствуя страх или беспокойство, я старалась оказаться подле него, излучавшего силу и уверенность. Отец уже проснулся. Я застала его, когда с помощью слуги, он надевал легкие доспехи. Атар был серьезен и сосредоточен, как и всегда. Я поймала на себе его обеспокоенный, внимательный взгляд:

— Ты бледна. Говори, что случилось ночью? — спросил отец, стягивая шнуровку наручей.

— Ничего, атар, я видела страшный сон, — я подошла к нему, взяла за руку, помогая закрепить наручи, завязывая на узел шнурки.

Он нахмурился, но промолчал. Закончив со шнуровкой на обоих запястьях, я коснулась его волос — высокий черный хвост растрепался, кое-где волосы спутались.

— Присядь, я расчешу их, — предложила я.

Все также, молча, он сел на походный складной табурет, услужливо поставленный перед ним расторопным слугой.

— Какие же они у тебя красивые… — я развязала ленту, стягивавшую волосы отца, достала из походной сумки гребень и принялась аккуратно расчесывать, стараясь не задевать чувствительные кончики ушей.

Волосы у отца были темные, густые, блестящие. От влажности из идеально ровных, они превратились в волнистые.

Отец глубоко вздохнул:

— Тоже слышала? — спросил он, — Испугалась? Хорошо, что не стала будить. Оно само проходит. Если будить — хуже.

От неожиданности сказанных им слов я чуть не выронила гребень. Придя в себя, продолжая расчесывать его роскошные пряди, я хотела спросить, знает ли он, что снилось Майтимо, но вовремя прикусила язык. Было понятно, что дядины кошмары могли быть связаны с тем, что пришлось вынести в плену в Ангамандо.

Произнесенное дядей Майтимо в кошмарном сне слово «Финьо» оставалось для меня загадкой.

Не проехали мы и одной лиги, как послышался топот скачущих нам навстречу крупной рысью лошадей. Они высыпали сбоку от главной дороги. Всей толпой сразу налетели на нас, приветствуя и кружа вокруг.

Я старалась понять, кто же из этих темноволосых и гибких лихих наездников-лучников принц Финдекано, старший сын Короля, который, согласно традиции, должен был встретить наш отряд на подступах к замку.

Всадники были все одеты просто, в темно-синих шелковых кафтанах и широких штанах для верховой езды. Плащи были небесно-голубыми. У одного из них был щегольски укороченный плащ, подбитый серебристым песцовым мехом. Капюшон был надвинут на глаза всадника. За его спиной виднелся колчан со стрелами, лук был пристегнут к седлу.

Окончив шумные приветствия, мы все вместе двинулись к замку. Всадник в коротком плаще откинул назад капюшон, и, приблизившись к Майтимо, продолжил путь рядом с ним.

Принц Хитлума был невысокого роста, изящный, с копной густых темных волос, часть из которых была заплетена в сложные косы с вплетенными в них золотыми шнурками и подвесками. У него был тонкий, резной профиль, черты лица чуть резкие, но приятные, а взгляд робкий, словно виноватый. Он ехал рядом с Майтимо, изредка взглядывая на него, но большую часть пути держал голову слегка склоненной.

Дядя продолжал путь, глядя перед собой, сосредоточенно разглядывая уши и гриву своего коня. Время от времени он украдкой бросал быстрые взгляды на едущего слева от него принца.

Вскоре мы увидели вдалеке цель нашего долгого путешествия. Замок Барад-Эйтель даже издали казался огромным, и темной горой среди прочих вершин Эред-Ветрина возвышался на нашем пути.

Нас встретили у крыльца слуги, забрали лошадей, показали нам наши комнаты.

Внутреннее убранство замка было заметно скромнее, чем в крепости отца, чувствовалось, что к постройке и отделке крепости не приложили руку искусные и трудолюбивые гномы — мастера изобретать хитроумные приспособления и вырезать в камне и дереве вязь прихотливых узоров на колоннах, сводах и порталах. Не видно было и сделанных их руками вещиц — статуй, украшений, предметов мебели. Все вокруг было просто, но добротно сработано руками самих многочисленных обитателей крепости, напоминая мне замок матери в Бретиле.

Не находя себе места от волнения, я принялась с помощью моей Тулинде разбирать вещи. Для первого и самого важного вечера я приготовила серебристо-серое платье, расшитое черным шелком и серебряные украшения с самоцветами, сделанные лучшими ювелирами Ногрода, которые подарил мне отец.

Наконец, мои приготовления были завершены и вечером, как и было условлено, мы с отцом вошли в тронную залу замка сразу вслед за дядей Майтимо, уверенными шагами ступавшим по ее гладким полированным плитам.

Зала была полна до отказа. Гости стояли вдоль длинных накрытых столов. Другие еще продолжали прибывать. Почти сразу за нами в залу вступила группа необыкновенно пригожих собой золотоволосых квенди, они, взглянув в нашу сторону, сделали короткий поклон Майтимо.

Сияние самоцветных камней на одежде, украшениях и кубках приглашенных слепило глаза, блеск золота, серебра, меди и бронзы, исходивший от ваз, канделябров, люстр под потолком и подсвечников на столах был таким, что, казалось, зала освящена неземным светом, подаренным самими Валар.

Ослепленная великолепием и блеском просторной залы, я не сразу обратила взор вглубь ее, где располагался стол, за которым восседал сам Нолдаран с сестрами и прочими, кто приходился ему родней.

Приблизившись к королевскому столу и стараясь, чтобы его голос было слышно сквозь шум застолья, Майтимо обратился к Нолофинвэ с приветствием:

— Звезды сияют в час нашей встречи, Владыка! — он склонил голову и медные кудри, дрогнув, вспыхнули красновато-оранжевым всполохом.

— Приветствую Лорда Химринга и хранителя Восточного Предела в Барад-Эйтель! — ответил ему приятный бархатный голос Нолофинвэ, гулко разносившийся по зале во внезапно повисшей тишине.

Только сейчас я рассмотрела Верховного Короля нолдор в изгнании, вышедшего нам навстречу. Высокий и статный, длинные темно-каштановые волосы рассыпаны по широким плечам, в его прекрасных светло-серых глазах можно было заметить выражение тоски и усталости. Нолдаран выглядел обеспокоенным. Это было вполне понятно — рядом с его владениями располагалось логово врага.