Тем же вечером на общем совете владык эльдар, эдайн и наугрим было решено, что штурм Черных Врат начнется перед рассветом.
Мирионэль чувствовала себя слабой в ту ночь, поскольку мало и беспокойно спала предыдущие. Ее гвадор, Эльо, сразу и категорически отверг даже возможность того, чтобы она принимала участие в предстоявшем сражении.
За несколько часов до начала штурма Эльо пришел к ней, чтобы рассказать о решении совета.
— Даже не проси меня, тебе нечего там делать! — закончил он свой рассказ.
— Хорошо, — устало произнесла Мирионэль.
Она показалась Элронду необычно бледной и изможденной, но он приписывал это состояние невыясненной судьбе принца Эрин-Гален.
— Как никогда я уверен в победе, сестра, — ободряюще продолжал Эльо, — Враг потерял большую часть своей силы и скоро будет окончательно уничтожен…
Повисла пауза. Лорд Имладриса видел ее подернутый пеленой слез взгляд, опущенные уголки рта, темные тени, залегшие под печальными глазами.
— Милая, поверь, если есть хоть малейший шанс… — он не договорил, стараясь быть как можно деликатнее со своей гватель, чье эмоциональное состояние сейчас было далеко от спокойного, — мы найдем его и привезем к тебе, обещаю.
— Я бы хотела пойти с тобой, — тихо сказала она, опустив голову.
— Отец рассказывал, что девы из его народа все умели сражаться наравне с мужчинами, но делали это только в крайних случаях, когда опасность угрожала самому существованию народа, а ты рвешься в бой всегда, словно ты — мужчина-воитель, — Элронд хотел взбодрить ее и переменить тему беседы, — Твой отец был таким? Жаль, я не знал его…
Он не знал, говорить ли ей о том, что в день сражения он видел своего приемного отца и тот спас ему жизнь? Говорить ли ей о том, что Лорд Макалаурэ, ее «дядя Кано», погиб лишь два дня назад, получив смертельные ранения в схватке с Врагом, и умер у него на руках, а он не смог спасти его?
— Мой отец был воином, но воительницей была и моя мать, — чуть нахмурив лоб, будто стараясь припомнить что-то, отвечала Мирионэль.
— Ты никогда не говорила о ней. Она осталась в Западных Землях? — спросил Элронд.
— Нет, Эльо, она в них даже не верила, — со вздохом отвечала его гватель, — Береги себя завтра. Помни, не только я буду ждать твоего возвращения, — она слабо улыбнулась и обняла его.
Оставшись одна, Мирионэль подумала о матери. Когда Эльо спросил про нее, она поймала себя на мысли, что ей трудно вспомнить черты материнского лица. Они вспомнились ей нечетко, размыто, словно бы она глядела на лицо матери сквозь подернутую мелкой рябью темную воду заболоченного пруда.
Мать, наверное, тоже узнала, что беременна ею, живя в полевых условиях полукочевого племени халадинов. Тоже, может быть, сидела в шатре, одетая в боевые доспехи, опоясанная мечем и кинжалами, или скакала на лошади во весь опор по степи близ Таргелиона, и вдруг такое известие — ребенок. Но у нее был отец, готовый поддержать, оградить от любой опасности, да и время было относительно мирное.
Отец ничего не делал вполовину, формально, он в каждом проявлении доходил до самой сути, до совершенства, до исступления. Бешено любил, бешено ненавидел, отчаянно сражался, отчаянно боролся со своими внутренними демонами. Потому и было ему трудно говорить о своих чувствах. Дело было не только в том, что это было не принято у представителей Первого Дома, а в том, что они у отца были такими, что и описанию не поддавались. Ну как о таком скажешь? Она представила, как безумно, должно быть, он любил мать, и при этом не говорил ей каждый день об этом, а наоборот, молчал. О таком молчат. И ее, Драгоценную, любил, и ушел, покинул, так ничего и не сказав. Хотя глазами, взглядом, он всегда говорил ей об этом. Она одна умела читать в его взгляде любовь.
Только сейчас Мирионэль подумала о том, что скажет Лис, когда она сообщит ему новость? Ни на мгновение она не допускала до своего сознания черной мысли о том, что он уже может быть два дня как мертв, и труп его обглодан волками. Сейчас, когда она ждала ребенка, он просто не имел права умирать. Лис обязан оказаться жив и выбраться из этой темной крепости невредимым.
— Как я и обещал, ты получишь в вассальное подчинение владения старшего из сыновей князя Андуниэ, дорогой Ангмир. Разумеется, ты сможешь править и сам. Ты уже облюбовал местечко для нового королевства?
— Место найдено, Тар-Майрон, — рапортовал преданный слуга, — Это на севере Великих гор. Меж двумя их высочайшими пиками есть плато, там я хочу воздвигнуть Ангмар и его столицу.
— Отлично, — ровным тоном подытожил Артано, — Как ты понимаешь, эту обитель мне придется на время покинуть. Никто не узнает об этом. Они будут думать, что я все еще здесь и командую обороной, в то время как я уже нашел дивное место на севере, в лесной глуши, среди спокойствия и благодати. С него открывается чудесный вид на Великий Лес.
Ангмир кивнул в знак того, что он счастлив такому повороту событий. Он вообще не был разговорчив. Артано это нравилось в нем. Этот нуменорец никогда не спешил, никогда не мельтешил перед глазами, не совершал глупых, необдуманных поступков. Пожалуй, Ангмир был одним из немногих доверенных слуг, кому Артано предоставлял относительную самостоятельность в принятии решений, ибо полностью полагался на него.
Приказы, что отдавал ему Артано, бывший наместник Нуменора в Средиземье, а ныне старший из девяти кольценосцев-людей выполнял с поразительной точностью и молниеносностью, никогда не разводя ненужной и губительной для дела самодеятельности. Эта точность и быстрота реакции и позволяли ему получать больше свободы действий, чем те, кто норовил все сделать по-своему или слишком услужливые лизоблюды, вечно стремившиеся сделать больше того, что им было велено.
— Оставляю тебя здесь моим наместником, дорогой Ангмир. Кто кроме тебя сможет в течении следующих семи лет поддерживать здесь иллюзию моего присутствия? — Артано засмеялся своей шутке, — По истечении семи лет ты оставишь замок и сможешь отправиться осуществлять твои далеко идущие планы на север Мглистых Гор. Иди же и приступай к обязанностям командующего крепостью.
Нуменорец коротко поклонился и эффектно растаял в воздухе.
Артано подумал, что принц Ангмир был лучшим его выбором в свое время. Расторопный, немногословный, неизменно точен в выполнении всех поручений, а в способностях к обучению магии этот смертный вообще не знал себе равных.
Кольца власти, как и обещал когда-то Артано девяти их носителям, давали бессмертие. Правда, оно зависело от существования главного Единого Кольца. А кольцо это Артано, проявивший изрядную невнимательность в бою, имел несчастье потерять.
Между ним и Кольцом существовала магическая связь, Кольцо само по себе было неотъемлемой его частью, поскольку в него Артано вложил немалую долю своей силы и своей сущности. Обладало Кольцо и подобием собственной воли и разума, как ни странно это может прозвучать, когда речь идет о вещи. Оно было привязано к Артано и стремилось никогда не разлучаться с ним, высшим благом для себя почитая красоваться на безымянном пальце его правой руки. Нельзя было назвать его неодушевленным предметом. Душа у Кольца была, в нем жила частичка души самого Артано. И частичка эта, которую он пожелал заключить в Кольцо, была не самой темной и искаженной. Это была та часть, что хранила в себе память обо всех их: Феанаро, Тано, Келебримборе. Когда Кольцо было у него на руке, Артано делался в десятки раз сильнее, его мощь и могущество, где бы он ни был, и что бы ни происходило вокруг, были так велики, что только силою Валар можно было сокрушить его.
Разлученный с Кольцом, Артано по-прежнему оставался Властелином Черной Страны, хозяином Барад-Дура, Повелителем Воинов, назгулов-кольценосцев, легионов темных тварей и людей, живших в Мордоре и принявших его волю, но без него он был лишен той силы, имея которую, мог двигать горами. Его страсть, его магическое очарование, частица изначальной красоты его души были заключены в изящное золотое колечко.
