А мысли были невесёлые. Пиздец подкрался незаметно, и это было хреново, потому что Гэвин, при всей нежно взлелеянной пакостности своего характера, имел абсолютно уёбищную привычку редко, но метко втрескиваться до розовых соплей и сердец в глазах и выплывать из этого с большим трудом. Когда был моложе и тупее, даже чуть не женился, но к счастью, Джейн тогда опомнилась первой.

Потом был Алан – его инструктор, женатый, с двумя детьми и стопроцентный натурал, ёбаное бинго неудачника.

Эшли и Кевин, сумасшедшая парочка – ох, блядь, это был безумный месяц, ему уже был почти тридцатник, а крышу снесло как в шестнадцать, как их тогда не замели, хрен знает. Расставались, когда он возвращался в Детройт, без обмена телефонами, потому что жить так было нельзя, они бы друг друга нахуй угробили меньше, чем за год – но, сука, как же им тогда было хорошо вместе.

И вот опять.

В пластмассовую куклу, у которой даже хуя не было.

Зато были постоянные подъёбки в ответ на подначки и сраные шарфы с пледами, в которые хотелось зарыться с головой и остаться там жить до весны, и мрачный фатализм под шкуркой задёрганного нёрда, и ебучий жёлтый диод на башке, в которой крутилась работа тридцати человек, а он всё равно находил время почморить на пару последнее видео со встречи Маркуса и президента – и блядь, он был тут, дома, в сраное Рождество, в первый раз высунувшись из своей безопасной норки, просто потому что Гэвин его позвал.

Гэвин выключил душ, вылез и обречённо уставился на своё отражение в зеркале.

И что теперь, играть в страуса и прятаться от Рича? От одной мысли становилось тоскливо – хрен бы с ней, с внезапной влюблённостью, но железяка за какой-то сраный месяц умудрился ещё и стать лучшим другом. Пусть и конкуренции особо не было, конечно – так, максимум приятели. Да и вряд ли поможет, учитывая, что он каждый день писал и звонил Гэвину как минимум по рабочим вопросам и, разумеется, сразу заметил бы, если что-то изменилось.

А признаваться не хотелось. Ладно люди, они вообще в плане романтики часто бывают пизданутые, вряд ли он первый запал на андроида – но с пластиками другой вопрос. Гэвин уже несколько раз видел андроидские парочки, а вот смешанные – что-то нет. Разве что его подъёбки в сторону Андерсона с Коннором на самом деле попали в яблочко…

Ладно. Пусть пока всё будет как есть, авось, попустит. Или хотя бы в этот раз ебанёт не так сильно, как по молодости.

«Ха-ха, надейся».

А там посмотрим.

***

Не попустило.

Гэвин с мрачной обречённостью наблюдал, как скатывается во вторую фазу, обычно следовавшую за первым внезапным ударом чувств под дых.

Ёбаное умиление.

На каждую сраную мелочь и привычку, от того, как Рич брезговал брать старые грязные папки всей рукой и трогал их только кончиками пальцев, и сразу рвался помыть их, как только заканчивал сканировать очередную коробку, до странной манеры начинать каждый смешок с короткого выдоха-покашливания, или того, как он рассеянно тёр диод и моргал чуть медленнее, когда в его мегакрутые электронные мозги одновременно приходило много звонков и запросов.

Следующая стадия, которую Гэвин уже ждал со дня на день, была самой палевной.

Ему хотелось трогать. И это Рич уже точно не пропустит.

Поэтому когда во время очередной посиделки в архиве Гэвин поймал себя на том, что уже третий раз похлопал Рича по плечу, он понял, что пора окончательно решить, что с этим делать.

А поскольку он был втрескавшимся идиотом и соображать нормально не мог, ему нужна была помощь.

То есть, отпуск на три дня и билет до Атланты.

========== Глава 8 ==========

В Атланте жил единственный достойный упоминания родственник Гэвина – Уилл, двоюродный брат по отцу. Со всей остальной роднёй – к счастью, немногочисленной – он с огромным удовольствием разосрался уже много лет назад, а вот с Уиллом как-то не получилось, потому что тот был спокоен как удав и благодушен как Будда и на Гэвина упрямо не обижался.

А ещё он был пиздецки проницателен – так, что иногда мурашки шли по коже.

Вот и сейчас, встретив Гэвина в аэропорту, после рукопожатия он долго и пристально посмотрел ему в лицо – и вздохнул.

– Заедем купим вискаря по дороге.

Гэвин только кивнул.

Они сидели на веранде и курили, слушая барабанящий по крыше мелкий январский дождь и потягивая виски.

– В кого на этот раз? – затянувшись, спросил Уилл. – Только, пожалуйста, не говори, что в преступника, которого ты же и посадил за решётку, тут тебе не подскажу даже я.

– Хуже, – мрачно отозвался Гэвин.

– В пятнадцатилетнюю дочку твоего начальника?

– Блядь, Уилл, что сразу педофилию-то приплетать?

– Ну ты же сказал, что хуже. Это точно хуже.

Гэвин невольно хохотнул, соглашаясь. Сделал глоток. Вздохнул.

– В андроида.

Ответом ему было молчание. Гэвин зажмурился и сжал пальцами переносицу. Уж если даже Уиллу нечего сказать…

– Уилл…

– Извини, я всё ещё пытаюсь понять, чем это хуже преступника, которого ты же и посадил.

Гэвин так и уставился на него. Уилл только пожал плечами в ответ.

– Я видел репортажи. Слушал этого их… Маркуса. Если честно, он мне показался человечнее многих людей, которых я знаю. Ну да, они пластиковые и вообще другие, но тоже разумный вид – и, прямо скажу, куда менее странные и инопланетные, чем мой сосед Дэнни, я свой пылесос иногда лучше понимаю, чем его. Так что не нам судить, у нас всех бывают такие заскоки, что андроидам и не снилось.

Он покачал стакан в руке, рассматривая плещущуюся в нём янтарную жидкость.

– Расскажи мне о нём.

Гэвин беспомощно пожал плечами. Что можно рассказать о Риче, чтобы Уилл понял, почему его так накрыло?

– Его зовут Ричард. Андроид-детектив, последняя модель, экспериментальный образец, выпущенный буквально за час до революции. Девиант, естественно.

– Он твой напарник?

Гэвин усмехнулся, качая головой.

– Нет. Он…

И внезапно его прорвало. Забытая сигарета давно догорела и потухла, а он всё продолжал рассказывать – про ПТСР и про то, как Рич захлопнул дверь перед носом главы всех андроидов, про слизеринский свитер и как они распределяли весь отдел по факультетам, коротая время на очередном ночном дежурстве, про включённую силой мысли кофеварку и тридцать четыре, мать его, вакансии, про то, как растерянно моргал Рич, когда Кермит лениво зажевал его палец и отказался выпускать почти полминуты, про его феноменальную для андроида грязноротость, каким беспомощно-юным он смотрелся у машины под рождественским снегопадом, и как он тогда улыбнулся на кухне, и…

– Пиздец, – сдавленно просипел Гэвин, чувствуя, как предательски сдавило грудь. Он поспешно сделал глоток и закашлялся, когда горло обожгло алкоголем.

Уилл смотрел куда-то вдаль, еле заметно улыбаясь.

– Знаешь, Гэв… Такое ощущение, что ты постоянно говнишься, потому что просто копишь всё хорошее и светлое для одного человека – ну или андроида – и когда, наконец, встречаешь его, всё накопленное за годы разом прорывает плотину, снося всё на своём пути.

– Иди нахуй, Уилл.

– Да не, я даже завидую немного. Ты обычно тот ещё циник, но сейчас, пока ты всё это рассказывал, я даже сам успел немного влюбиться в твоего Ричарда. А я, вообще-то, натурал.

И, посерьёзнев, посмотрел на Гэвина:

– Он знает?

Гэвин пожал плечами.

– Я не говорил. Не знаю. Он андроид, я вообще не уверен, что они могут… в людей. У них какая-то своя хрень, держатся за ладошки и светятся как ебучие ангелочки – передают информацию, все дела. Другой, блядь, мир.

– Не всем людям везёт обладать всеми органами чувств. Это не мешает им любить и быть любимыми, даже если у их пары полный комплект.

– Ебать, Уилл, ты меня сейчас с инвалидом сравнил, что ли? Спасибо, утешил.

– Да, кривовато получилось, не подумал. Тут, скорее, у каждого неполный комплект получается, просто у людей и андроидов он разный. Вряд ли они в полной мере чувствуют то, что чувствуем мы. И наоборот.