Шутка Томпсона о бычьих головах, конечно, не являлась образцом тонкого юмора, но в адрес Фарески летели и похуже. Риччи не могла понять, чем штурмана зацепила реплика Томпсона, причем настолько, что ей пришлось встать между ними, чтобы драка не началась немедленно.

– Поединки запрещены, помните? – сказала она.

– Подожди, когда мы доберемся до города, - произнес Фареска хриплым от ярости голосом.

– Зачем же терпеть так долго? – хмыкнул Томпсон. – Встретимся сегодня на палубе, когда взойдет луна. Капитан и ее псина Тью уже заснут, а больше никому нет дела до глупого приказа.

– Нам нужны секунданты, – ответил Фареска.

– Я приведу Малкольма, – предложила Риччи, признав, что сражение неизбежно. – Он умеет молчать.

– Отлично, – Томпсон холодно улыбнулся. – Наконец-то на корабле станет чисто.

– Почему ты так взвился? – спросила Риччи позже, когда Томпсон веселился в кубрике в компании своих приятелей. – Я думала, ты уже привык к такому.

– Можно стерпеть шутку от старшего по званию, – ответил Фареска. – Не стоит прислушиваться к вяканью всякой швали. Но нельзя терпеть оскорбления от того, кто тебе равен.

– Спасибо, – добавил он после паузы, – за то, что будешь моим секундантом.

***

Риччи честно призналась себе, что хочет присутствовать на их дуэли – иначе она намечающийся поединок на ночной палубе не называла – не потому, что ее волнует соблюдение каких-то порядков, а из интереса, кто выйдет победителем из схватки. Она сражалась с обоими, но не могла предсказать, кто это будет. И Риччи подозревала, что ей придется еще раз сразиться с тем, кто останется в живых этой ночью.

Мимо каюты капитана она прошла на цыпочках, остановившись на минуту, чтобы прислушаться. Хотя это было невозможно, ей показалось, что за скрипом корабельных досок, гулом ветра в парусах и плеском волн о борта она различает глубокое ровное дыхание

«Может, ей вовсе и нет дела до того, умрет ли кто-нибудь на палубе этой ночью», – подумала Риччи.

Когда она поднялась на верхнюю палубу, Малкольм и Фареска уже ждали ее.

– Теперь только английской принцессы не хватает, – хмыкнул испанец. – И ты опоздала.

– Луна еще не взошла.

– Сегодня облачно, – сказал Малкольм. – Сейчас она выйдет.

– Прямо какой-то аристократический клуб, – донеслось от лестницы. – Вы собрались поговорить о погоде?

– Мы ждем тебя, – опередила Риччи парней своей репликой. – Выкроил в своем расписании время для нас?

– Именно, – кивнул Томпсон без улыбки.

Фареска вытащил из ножен меч, Томпсон не глядя бросил в сторону Малкольма свой плащ, и они бросились друг на друга, выплескивая сутками копившуюся внутри них ненависть. Железо звенело оглушительно в ночной тишине, и Риччи не могла поверить в то, что они не подняли на ноги весь корабль.

«Правда ли в кубрике ничего не слышно?» – подумала она. – Или никому нет дела до запрета на дуэли? Может, они даже делают ставки на то, кто из нас прирежет кого ночью?»

Луна, как и обещал Малькольм, показалась из-за облаков, осветив место схватки, словно рампа сцену. В ее свете стали видны пятна крови на рубашке Фарески. Всего лишь пара уколов, но на нем они, в отличие от Риччи, не заживут за несколько минут.

Она невольно залюбовалась ими – сталкивающимися, расходящимися и начинающими снова – их горящими яростью и жаждой победы лицами и грациозными уверенными движениями.

Меч и шпага скрестились – Фареска, стиснув зубы, налег и выбил шпагу из рук Томпсона.

«Вот все и закончилось», – успела подумать Риччи, но Томпсон и не подумал сдаваться. Он отпрыгнул назад, куда отлетела его шпага, быстро подхватил ее за край лезвия, подбросил в воздух – блеснула серебряная дуга в лунном свете – и перехватил ее за эфес. Через всего пару секунд с того мига, когда Фареска разоружил его, Томпсон вновь стоял на ногах, готовый продолжать схватку.

Они изучили друг друга достаточно, чтобы не допускать больше очевидных ошибок: Фареска не размахивался так широко, чтобы пропустить укол, а Томпсон не позволял их клинкам скрещиваться. Дуэль превратилась в соревнование на выносливость.

Риччи со стороны было заметно, как все замедляются их движения, и как все тяжелее становится их дыхание. Прошло еще несколько минут, и Фареска, отступив на несколько шагов назад, упал на одно колено, чтобы собраться с силами, а Томпсон перехватил шпагу сначала левой рукой, потому что правая дрожала, а потом и вовсе взялся за эфес двумя руками.

– Парни, – неуверенно начала Риччи, – может, вам продолжить в другой раз? Луна скоро зайдет, а капитану или Тью может приспичить в гальюн, и тогда мы все влетим.

Они посмотрели на нее, потом перевели взгляды друг на друга и медленно, неохотно кивнули.

Томпсон опустил шпагу и поднял глаза к небу. Фареска встал с колена и вложил меч в ножны. В ту же секунду, что он отвел от пояса руку, Томпсон бросился вперед.

Риччи выругалась, как упустивший парус марсовой, и бросилась к ним, доставая на ходу саблю.

– Не смей! – крикнула она.

То ли ее окрик, то ли звук шагов, заставил Томпсона остановиться в последний миг. Кончик шпаги его застыл на волоске от груди Фарески – над тем самым участком кожи, за которым учащенно билось сердце. Риччи остановилась в двух шагах от него, направив лезвие сабли Томпсону в спину.

– Ты можешь убить его, но развернуться не успеешь, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. – Решай, хочешь ли ты убить его настолько, что готов сразу последовать за ним.

Томпсон раздраженно фыркнул – как в те разы за покерным столом, когда ему приходилось бросать карты.

– Стоит ли жизнь грязного испанца таких усилий, Рейнер? – задал он вопрос.

– Я слежу за соблюдением правил поединка, – ответила она. – Кто бы их не нарушил, я поступлю одинаково.

– Тогда, арбитр, – хмыкнул Томпсон, – я покорнейше прошу меня простить.

В голосе его не слышалось ни капли раскаянья, но Риччи рассудила, что в их случае важнее буква, чем дух.

– Брось шпагу, – велела она. – Малкольм вернет ее тебе после.

Томпсон отбросил шпагу картинно небрежным жестом, прямо под ноги Малкольму.

– Занеси ко мне в каюту, – велел он. – И неплохо было бы перед этим почистить ее от грязи.

Фареска, кровью которого было испачкано лезвие, стиснул зубы.

Томпсон развернулся и отправился к кубрику так спокойно, словно Риччи не держала в руках направленную на него саблю.

– Спасибо, – сказал Фареска так тихо, что Риччи с трудом расслышала его.

– Я выполняла обязанности секунданта, – ответила она.

– Выполнять свои обязанности – самое большее, что можно потребовать от человека, – произнес Фареска, думая, кажется, о чем-то своем. – Если бы все выполняли свои обязанности, на земле царил бы рай.

– Вероятно, – кивнула Риччи, не желая дискутировать на тему утопии. – Пойдемте, скоро уже рассвет, а мы и не ложились. Не думала, что это так затянется.

– Я только отнесу мистеру Томпсону шпагу, – сказал Малкольм.

– Не вздумай ее чистить! – бросила Риччи ему вдогонку.

– Думала, он отправит меня на тот свет быстро? – спросил Берт.

– Я не поставила бы ни на одного из вас.

– После сегодняшнего… ни один из нас не сможет жить спокойно, пока не расправится с другим.

– Я знаю, – кивнула Риччи.

– И что ты об этом думаешь?

– Что это глупо.

– Ты сама бы никому не простила такого. Ты такая же.

– Может быть. Или нет.

Ей хотелось думать, что она не настолько глупа и безрассудна, чтобы устраивать кровную месть из-за чьих-то слов. Но внутренний голос подсказывал ей, что и остаться на этом корабле, и поучаствовать в двух дуэлях ради этого было вовсе не благоразумным поведением.

– Надо перевязать тебе плечо, – вспомнила она. – Иначе рана воспалится и Томпсону не придется прилагать больших усилий, чтобы спровадить тебя на тот свет. Кстати, можешь звать меня Риччи.

– Ты старше меня по званию, – покачал он головой.