Со своего гамака в темном углу она переехала в каюту старпома – если этот закуток, отгороженный от кубрика деревянной ширмой с множеством щелей, не доходящей до потолка, можно было назвать каютой. Он давал скорее иллюзию уединения, чем гарантию безопасности.

Она попросила Малкольма научить ее стрелять, уверенная, что обращаться с огнестрельным оружием будет легче. Пистолеты достались ей вместе со всем имуществом Элис – красивые и приятной тяжестью лежащие в руке. Но процесс зарядки оказался похож на длительный и сложный ритуал, а результат использования нередко оказывался непредсказуем. Риччи оставалось надеяться только на свое умение обращаться с саблей.

Она уже успешно могла справиться с кем-то уровня Малкольма – иногда, если у Уайтсноу находились другие дела, Риччи находила его, чтобы не терять практики. Но капитан каждый урок заканчивала тем, что выбивала саблю из рук Риччи и приставляла лезвие к ее груди или к горлу.

Каждый раз Риччи казалось, что Уайтсноу сейчас подастся вперед – и еще раз убедится в том, что Риччи из Вернувшихся, однако, капитан так ни разу не поступила.

Риччи шла на очередную тренировку, когда сонная тишина обычного утра прервалась криком впередсмотрящего:

– Парус на горизонте!

Риччи сразу поняла, что сегодня урок ее будет иного рода.

Размеренное течение жизни на «Ночи» было нарушено. На корабле поднялся переполох – все понимали, что до того, как они сойдутся с долгожданной добычей на пушечный выстрел остались считанные часы.

– Главное успеть до темноты, – со знанием дела объяснил ей Малкольм. – Иначе мы можем упустить его.

Какая-то часть Риччи желала, чтобы этот корабль избегнул судьбы, предназначенной ему волей Уайтсноу. Ей не хотелось опять сражаться за свою жизнь. Другая же, заразившись всеобщим оживлением, жаждала крови и золота.

На «Ночи» выдвигали пушки, проверяли заточку абордажных сабель, заключали пари и готовили снасти. На мачтах работала двойная команда, чтобы не дать врагу ни малейшего шанса избежать битвы.

Многие взывали к Пресвятой Деве с просьбой даровать им победу, и вставали с колен успокоенные. Риччи даже немного позавидовала им, пока не вспомнила, что на другом корабле, вероятно, взывают к кому-то из того же пантеона, только на другом языке.

С каждой минутой чужой корабль становился все ближе – уже можно было определить его размеры и пересчитать количество парусов.

Величавый галеон казался громоздким и неповоротливым по сравнению с юркой «Ночью», в которой едва ли было восемьдесят тонн водоизмещения против его пятисот. Настоящая плавучая крепость.

Капитан не ошиблась – им попалась крупная добыча. И она могла сильно кусаться.

– «Эспада Диас», – сказала Уайтсноу, опустив подзорную трубу. – Один из кораблей Золотого каравана. Через минуту окажемся прямо под его пушками.

– Входим в зону обстрела, – разнеслось по палубам.

Риччи ждала выстрелов и взрывов, спрятавшись за ограждением из мешков с песком. Но ни одна пушка галеона не выстрелила.

Все, что делал огромный трехпалубный военный корабль, рядом с которым «Ночь» казалась игрушечным суденышком – убегал от них на всех парусах. И это заставляло насторожиться.

Они уже почти нырнули в «мертвую» зону пушек галеона, когда выстрел все-таки прозвучал. Однако, ядро лишь зацепило корму и исчезло в волнах.

– С ними точно что-то не так, – произнес Тью достаточно громко, чтобы его услышали ближайшие матросы.

Под взглядом Уайтсноу он осекся и виновато потупился. Риччи почувствовала, как стихают звуки – все переставали заниматься своими делами и начинали прислушиваться к разговору офицеров, и только слова боцмана шепотом передавались от одного матроса другому.

– Значит, победа достанется нам недорогой ценой, – громко произнесла капитан.

Шум и болтовня возобновились – Уайтсноу отлично умела успокаивать народ.

– Или мы уже проиграли, – добавила она почти неслышно. Только стоящая ближе всех Риччи с ее обострившимся слухом смогла различить их.

***

В одежде капитана не осталось и следа изысканности и парадности: Уайтсноу сменила шелковые и бархатные ткани на штаны с курткой из плотной кожи и простые сапоги со стальными набойками. Волосы она забрала в хвост и скрыла под черной повязкой. Дорогая шпага тоже осталась в каюте – на поясе капитана висела остро наточенная абордажная сабля и пара простых пистолетов. И только шляпа – все та же шикарная шляпа с алым плюмажем – выделяла ее из толпы.

Никакие слова не могли сказать Риччи больше о серьезности сражения, чем это преображение щегольской Уайтсноу в воплощение практичности.

– Держись подле меня, – приказала капитан ей.

Риччи, наслышанная о безрассудстве капитана в бою, не обольщалась насчет того, насколько место за правым плечом Уайтсноу будет безопасно, но ни полслова не сказала об этом.

«Интересно», – только подумала она, – «если в бою меня пару-тройку раз прикончат, пройдет ли это в общей сутолоке незамеченным?»

Солнце начало клониться к горизонту, когда они, наконец, настигли галеон. Десятки «кошек» впились в окрашенный зеленым борт и под прикрытием отряда мушкетеров из лучших стрелков экипажа, абордажная команда принялась карабкаться на борт.

Число испанцев выстроившихся на палубе не превышало трех десятков. Ничтожно малое количество для корабля таких размеров.

Но еще удивительнее было то, что доски палубы бурели от засохшей крови, а на бортах белели, как шрамы, старые следы от «кошек». Они явно не первыми брали этот корабль на абордаж.

Но капитан не дала команде задуматься об этом, подняв саблю и выкрикнув:

– Вперед! В атаку!

Через пять минут из жалкой кучки испанских солдат осталось несколько человек, прижатых к гранд-мачте. Уставшие и израненные они сражались из последних сил.

Может, они побросали бы оружие и сдались бы, предпочтя быструю смерть смерти героической, но их капитан все еще стоял на ногах – и одно его присутствие поддерживало их дух.

Он был самым молодым из испанцев – всего на два или три года старше Риччи – и, по-видимому, стал командиром лишь потому, что все старшие офицеры были убиты. Его одежда вся была залита кровью, кираса покрыта зазубринами и вмятинами. Смуглое его лицо исказилось яростью, а отчаянные глаза были угольно черными.

В нем было что-то располагающее, что-то вызывающее уважение – в отличии от всех тех, кого Риччи встретила в своей новой жизни. Она порадовалась хотя бы тому, что ей не придется убивать его лично.

Когда Уайтсноу выбила меч из его руки, Риччи решила, что все кончено. Но капитан не спешила нанести последний удар.

Из последних сил стоящий на ногах испанец смотрел на нее с вызовом в глазах. Он, наверное, кинулся бы на Уайтсноу с голыми руками, если бы не мушкет в руках Тью.

– Я скажу это только один раз, – произнесла капитан. По взгляду Тью Риччи догадалась, что та перешла на испанский, но Риччи почему-то продолжала ее понимать. – Хотите остаться в живых?

Испанец молчал. Но он не отказался сразу, и теперь проигрывал внутреннюю борьбу со страхом. Выбирая между смертью физической и духовной, он выбрал тело.

– Да, – произнес он, опустив голову, словно не хотел, чтобы они видели его лицо при этом.

Уайтсноу улыбнулась еле заметно – всего на мгновение ее торжество прорвалось сквозь маску невозмутимости.

– Как ваше имя? – спросила она.

– Альберто Рамон Кристобаль Фареска Эскобар, мичман. Исполняю обязанности капитана… исполнял.

Тью присвистнул.

– Испанская любовь к многосложности… – хмыкнула капитан. – Я этого не запомню. Как и все.

– Зовите меня Альберто Фареска, – сказал он спокойно.

– Так лучше, – согласилась Уайтсноу. – Как вы понимаете, вы остались в живых не благодаря моему милосердию.

– Никогда не верил в милосердие англичан, – ответил тот, криво усмехаясь.

– Не нарывайся, – бросила капитан. – Ваше счастье, что мои люди не понимают испанского.

Впрочем, никого из людей Уайтсноу не интересовала их беседа. Они, за исключением Тью и Риччи, были заняты куда более интересным делом – мародерством.