Аукционы устраивались нечасто, но Риччи попала как раз на этот день. Однако, большую часть партии индейцев к этому времени уже разобрали и изрядно поредевшая толпа глазела на остатки товара, который устроитель не рассчитывал продать за достойную цену.

«Это просто часть здешней жизни», – сказала она себе, подавляя отвращение. Испанцу подобное не пристало, а ей только сейчас не хватало попасть в руки солдат или Церкви.

Риччи огляделась в поисках человека, у которого можно было бы спросить про место покупки четвероногих, и взгляд ее случайно упал на трибуну.

На ней стояла девочка едва ли семи лет, такая тощая, что можно было пересчитать ребра в обрывках тряпок цвета грязи. Распорядитель в третий раз спрашивал, готов ли кто-то дать первоначальную цену.

«Ты не можешь спасти всех», – напомнила Риччи себе. – «Что толку в том, чтобы спасти кого-то одного, оставив всех остальных умирать? Даже если я потрачу все деньги, ничего не изменится в масштабе этого века».

«Но для нее изменится многое», – возразила она сама себе и подняла руку.

***

– Как тебя зовут? – спросила Риччи свою новую собственность по-испански.

– Уа, – произнесла так тихо, что даже Риччи еле расслышала ее, глядя на нее большими и печальными темными глазами.

– Хорошо, – кивнула она. – А я Риччи.

– Сеньор? – спросила та непонимающе.

– Просто Риччи.

– Ри-ти, – повторила Уа.

– Сойдет.

Покупка мулов откладывалась. Впрочем, рынок все равно уже почти свернулся.

В ближайшей к рынку таверне Риччи сняла крошечную комнатку с одной кроватью и выходящим в стену соседнего дома окном.

О горячей ванне не стоило и мечтать. Использовав два ведра холодной воды, Риччи не столько отмыла индианку, сколько немного отбила запах барака. Она вытащила из заплечного мешка запасную рубашку и обрядила в нее девочку, которая в нем выглядела как в платье.

Уа уплела две тарелки маисовой каши и протянула миску, требуя добавки, но Риччи покачала головой.

– Тебе станет плохо, – сказала она. И только по округлившимся и бесконечно удивленным глазам Уа поняла, что незаметно для себя перешла на индейский.

Риччи выругалась на себя – надо было тщательней следить за тем, чтобы говорить по-испански. Лингвистический дар так и стремился проявить себя, выдавая ее с головой.

– Ты говоришь на языке племени? – спросила Уа.

Бросив по сторонам быстрые взгляды и убедившись, что в полупустой таверне они не привлекли еще ничьего внимания, Риччи ответила:

– Я на многих языках говорю. Но это… – в языке народа Уа, не было слова «секрет», и Риччи пришлось сформулировать его, – то, о чем нельзя никому говорить.

Уа не спросила, почему.

– Сколько лет тебе лет? – спросила Риччи.

– Восьмая весна, – ответила та.

– Ты помнишь земли, где жило твое племя?

Уа вздрогнула, съежилась и не говорила, пока Риччи не прошептала ей:

– Бояться больше нечего, никто не обидит Уа, пока она со мной. Ты можешь найти земли, где живет твое племя?

– Меня везли в большом темном ящике.

– А ты знаешь о городе белых, который у другого моря? – спросила Риччи, рассчитывая, что девочку едва ли увезли далеко от тех мест, где поймали. – Они называют его «Панама».

Уа неуверенно кивнула.

В качестве проводника она была бесполезна, по всей видимости.

– Пойдем спать, – сказала Риччи, поднимаясь. – Завтра надо встать с рассветом, чтобы успеть на рынок.

– Ты вернешь меня домой? – спросила Уа.

– Постараюсь, – ответила Риччи. – Но у меня дело в том городе.

***

Риччи ладила с мулами куда хуже Стефа, и наверняка растеряла бы половину по дороге, если бы не Уа, которую те на удивление отлично слушались.

Но даже так им понадобился целый день, чтобы добраться до устья реки Шагр, где бросила якорь «Барракуда». Со свернутыми парусами ее почти нельзя было обнаружить, не выйдя прямо на берег. На котором, как выяснилось, ее офицеры устроили пикник.

Услышав шорох шагов, они вскочили и направили на Риччи пистолеты, не узнав ее сразу, несмотря на то, что кирасу и шлем она бросила, как только потеряла из виду город.

– Капитан! – воскликнули они в один голос.

– А мы уже начали думать, как будем выбирать нового командира, – добавил Стеф.

– Пришлось задержаться на ночь, – ответила Риччи. – Зато смотрите, что я достала.

Она махнула рукой в сторону своего стада.

– Мулы! – радостно воскликнула Юлиана. – Не придется идти пешком!

– Они для поклажи, – осадила ее Риччи. – Ты не багаж, можешь и своими ногами топать.

– Для леди Юлианы можно сделать исключение, – вступился за надувшуюся квартирмейстера Стеф.

– Только если ты понесешь весь груз, который из-за нее не вместится на мула.

– Боюсь, мне столько не потянуть, – пошел на попятную Томпсон.

– Мы можем разделить его на троих, – предложил Мэл с убийственным простодушием.

Стеф и Берт были вынуждены согласиться, чтобы не выглядеть неблагородными мужланами.

– Делайте все, что вам угодно, – пожала плечами Риччи. – Только не свалитесь до того, как мы дойдем до Панамы.

Она вытащила вперед прячущуюся за мулами Уа и спросила:

– А что скажите о другом моем приобретении?

– Какая прелесть! – протянула Юлиана неуверенно. – О господи, ее нужно срочно отмыть, причесать и переодеть!

– Какой отменный материнский инстинкт, – усмехнулся Стеф. – Где вы взяли эту милую обезьянку, капитан?

– Не называй ее обезьянкой, – поморщилась Риччи. – Она такой же человек, как мы.

– Она знает дорогу на Панаму? – спросил Берт прагматичный, как всегда.

– Нет, не знает, – ответила Риччи.

– Она слишком мала, чтобы стать слугой. По-моему, не слишком полезное приобретение, капитан.

– Неважно, – огрызнулась Риччи. – Я просто захотела ее купить, и все!

– Иногда даже в вас, капитан, проявляется что-то женское, хмыкнул Стеф.

«Иногда?! Что-то?!» – Риччи так возмутилась, что даже не нашла, что сказать.

– Пошли, крошка, – проворковала Юлиана, присаживаясь на корточки и протягивая руки к Уа. – Надо тебя искупать и одеть.

– Не обращайся с ней, как с куклой, – строго заметила Риччи, но Юлиана не обратила на ее слова внимания.

– Или как будто она товар, – пробормотала Риччи ей в спину.

Она снова вспомнила невольничий рынок и не смогла сдержать мимолетной дрожи.

– Ты купила ее на аукционе? – спросил Мэл. Риччи кивнула. – Страшное место, правда?

– Самое жуткое, что я видела в своей жизни, – призналась Риччи. – Нет ничего хуже, когда одни люди лишают других права называться людьми.

– Церковь учит, что у негров и индейцев нет души.

«Как и у Вернувшихся», – невольно подумала Риччи.

– Ты веришь Церкви? – спросила она.

– Не знаю, – ответил он растерянно. – Зачем тогда Бог создал их так похожими на людей?

«В будущем человечество придумает много других жутких вещей, даже не задаваясь вопросом, у кого есть душа, а у кого ее нет».

– Что ты собираешься делать с ней? – спросил Мэл. – Из нее вырастет слуга. Хотя я слышал, что из индейцев плохие слуги. Они слишком умные и ленивые.

– Я не собираюсь ее растить, – буркнула Риччи, отвернувшись, чтобы он не видел выражения ее лица. – Просто отдадим ее в какое-нибудь племя.

– Тогда надо найти ее племя, – заметил Малкольм. – Иначе ее могут убить и съесть.

«Даже после начала вторжения европейцев, индейцы не смогли объединиться. Впрочем, нельзя сказать, что это их погубило. Они бы проиграли все равно. Если только среди них не нашелся какой-нибудь талантливый стратег и великий лидер».

– Капитан?

– Прости, Мэл, что ты сказал?

– Надо взять ее с собой, – повторил тот. – Если нам повезет, мы найдем ее племя.

– Скорее, если нам не повезет, – пробормотала Риччи. – Но, разумеется, мы возьмем ее с собой.

Разговор их был прерван примчавшейся Уа, которая при виде ванной вывернулась из рук Юлианы и побежала прятаться за Риччи. Пришлось долго успокаивать ее прежде, чем она позволила себя переодеть из грязной капитанской рубашки в наспех подшитое платье.