Томпсон отправился с ней, чтобы набрать съедобных водорослей.

Они ходили от одной наполненной водой щели между камнями к другой, проверяя наличие в них обитателей, и постепенно отдалились от лагеря настолько, что костер прекратился в крошечный огонек, но ни в одной луже они не нашли ничего кроме мелких и очень вертких рыбешек.

– Знаешь, сколько шансов я даю на успешное завершение твоей авантюры с Панамским золотом? – задал риторический вопрос Томпсон. – Один из ста.

– То есть примерно столько же, сколько шансов собрать стрит за покерным столом, – отозвалась Риччи. – Но мы оба знаем, как эту вероятность увеличить.

– Фареска, – кивнул Томпсон. – Это увеличивает твои шансы… где-то до одного из пятидесяти.

– Испанец – не единственный мой козырь в рукаве, – ответила Риччи, ничуть не кривя душой.

– И что же еще у тебя есть?

– Сам понимаешь, что еще не время открываться.

– Предлагаешь мне играть с неизвестными картами?

– Ты знаешь, какова ставка, – ответила Риччи. – Ты можешь играть или встать из-за стола. Выбор за тобой.

Чем больше она будет убеждать Томпсона присоединиться к ней, тем более сомнительной станет казаться ему авантюра. А вот если принять вид, будто он не так уж ей и нужен, он сам приложит усилия, чтобы оказаться среди участников похода. Судя по задумчивому виду Томпсона, ее вывод был правилен.

В очередной впадине на дне что-то блестело. Риччи опустилась на колени и сунула руку в воду, чтобы вытащить предмет, который мог оказаться чем-то ценным. Внезапно из незамеченной ей норы в стене ямы метнулась серебристая молния и Риччи едва успела отдернуть кисть от щелкнувших зубов. Рыбина тут же убралась обратно в укрытие.

– Тут есть рыба! И она крупная! – воскликнула Риччи.

– И зубастая.

– Я ее изловлю!

– Только без меня, – попятился Томпсон. – Я приманкой служить не буду.

– Ну и иди к черту! – буркнула Риччи. – Я ее добуду.

Томпсон недоверчиво хмыкнул и отправился в лагерь.

Она попыталась просунуть саблю в нору, но та изгибалась и клинок входил всего и наполовину, далеко не доставая до стенки. Риччи попыталась выманить рыбину из норы каким-нибудь безопасным способом: кинула кусок раковины моллюска, поводила в воде лезвием и веточкой, но не добилась реакции.

«Моя рука казалась ей более подходящей добычей. И я ведь успела среагировать вовремя».

В полной уверенности, что не прозевает снова, Риччи опустила руку в воду на как возможно большем расстоянии от норы, занесла саблю и пошевелила пальцами.

Рыбина попалась на наживку, как и в первый раз. Но то ли она изменила траекторию нападения, то ли из-за искажения расстояний в воде Риччи не рассчитала место, так или иначе сабля ударила в камни, а рыба вцепилась ей в руку.

Риччи завопила так, что ее услышали в лагере, и тряхнула рукой, но рыбина – испуганная, должно быть, не меньше, потому что не в ее природе было охотиться на людей – надежно вцепилась в кисть. От резкого движения Риччи не удержалась на краю и полетела в яму. В воде она, опомнившись, ударила рыбу саблей еще раз – на этот раз зубы разжались и, дернув несколько раз хвостом, обитательница ямы всплыла кверху брюхом.

Промокшая и раненая, но довольная доведенным до конца делом Риччи выбралась из ямы и вытащила добычу с собой. Положив ее на камни рядом, она смыла кровь – рана уже успела затянуться.

– Это гуачанчо, – опознал рыбину прибежавший на ее крик Фареска. – Или барракуда.

– Она съедобна? – спросила Риччи.

– Да, местные ее ловят.

– Отлично, – кивнула она. – Было бы досадно промокнуть ради ядовитой рыбы.

***

Вдвоем они потащили добытую барракуду в лагерь, нанизав ее на саблю, как на шампур. Когда они подняли ее голову на уровень плеча Риччи, рыбий хвост лишь немного не достал до земли.

– Мы ее пожарим, – облизнулась Риччи. – С этой морской капустой будет просто королевским блюдом.

– Да, – согласился Фареска. – Куда лучше того, чем меня будут кормить на нижней палубе… или на рудниках.

– Слушай, – сказала Риччи. – Почему бы тебе не присоединиться к нам?

Фареска бросил на нее нечитаемый взгляд – он, наверное, мог бы отлично играть в покер, потому что она никогда не могла понять по его глазам, в каком направлении он думает.

– Другие будут против, – произнес он через десяток шагов.

– Без тебя моя затея имеет в два раза меньше шансов на успех. Это признает даже Томпсон.

– Он ошибается, – ответил Фареска. – Я даже не был в Панаме. Лишь в Порто-Бельо. Любой капитан доберется до него. У вас в отряде в любом случае будет старпом капитана Айриша.

– Но штурман нужен мне! Даже для того, чтобы выйти из Картахены. Подумай о панамском золоте!

– На что мне это золото? – хмыкнул Фареска. – Если я не смогу вернуться на родину?

– Не буду врать, что этих денег тебе хватит, чтобы купить прощение. Расценки Мадридского двора, как я слышала, высоки. Но их вполне хватит на новую жизнь под новым именем.

– Я никогда не стану пиратом, – покачал головой Фареска.

– Хочешь сказать, еще раз не станешь? Подумай, пока мы еще не в Картахене.

– Боишься, что твои люди разбегутся, если узнают, что я не иду с тобой? – Фареска хмыкнул. – Твоя затея отчаянная. У какого-нибудь знаменитого и опытного пиратского капитана могло бы получиться. Это событие вошло бы в историю. Но твои силы ничтожны. У тебя ничего не выйдет.

– Все великие предприятия начинались с малого. И все «знаменитые и опытные» капитаны когда-то были никому не известными новичками. Я войду в Панаму, чего бы мне это не стоило.

– Не боишься, что цена окажется слишком высокой?

– Никакая цена не будет «слишком высокой»! – запальчиво воскликнула Риччи.

– Даже твоя жизнь? – тихо спросил Фареска. – Не относись к своей затее так легко. Она может стоить жизней многим – и в том числе тебе.

– Если бы я дрожала за свою жизнь, я бы не отправилась в плаванье на «Ночи». И уж тем более я бы не стала претендовать на место капитана.

– Похоже, ты не слишком ценишь свою жизнь.

– Риск – часть моей жизни.

– Оно и видно.

***

– В такой вечер хорошо рассказывать страшные истории, – сказала Риччи, разглядывая в свете костра своих товарищей по несчастью. – Жаль, что я не помню ни одной.

– Что касается страшных историй, то я знаю их, пожалуй, слишком много, – откликнулся Томпсон. – Какую хотите услышать?

Малкольм и Фареска пожали плечами.

– Расскажи что-нибудь про Вернувшихся, – попросила Риччи.

– Ты очень ими интересуешься, – заметил Малкольм.

– Просто любопытно, – ответила она, стараясь выглядеть незаинтересованной.

– Я слышал много историй про Вернувшихся, – почесал в затылке Томпсон. – И каждая из них звучала бредовей другой. Но одну из них я слышал от заслуживающего доверия человека, а тот клялся, что узнал ее от своего деда.

– Звучит занятно, – поддержала его Риччи, хотя остальные имели сонный вид.

– Дед перед тем, как отправиться в Лондон, жил в деревне на севере Шотландии, и однажды к ним пришла ведьма. Стояла лютая зима, но она шла босиком по снегу. Старшина деревни проткнул ее освященным осиновым колом, но кол не причинил ей никакого вреда. С торчащей из груди деревяшкой она схватила вилы и воткнула их ему в горло. Она вызывала бури по своему желанию и управляла стаей волков. Ах да, я забыл сказать, что ведьма выглядела как девчушка лет двенадцати. И она так запугала жителей ближайших деревень, что они безропотно отдавали ей детей, которых она поедала живьем…

– Какой ужас! – вскрикнула Юлиана. – Я теперь заснуть не смогу!

– Это было очень давно, – попытался успокоить ее Малкольм.

– Лучше расскажи, чем все закончилось, – сказал Фареска.

– Из столицы прислали монахов, которые обезвредили ведьму. Ее колдовство было бессильно против них. Но они не могли ее убить и заключили в глубокий каменный колодец в горах, который запечатали. Еще долгие годы проходящие поблизости пастухи слышали царапанье и жуткие вопли, разносимые эхом. Спустя десятилетия звуки прекратились.