Между краем солнечного диска и вершиной песчаной дюны осталось расстояние с полногтя, когда послышалась музыка.

***

Когда Риччи разобрала в шуме ветра печальную мелодию, она решила, что это ее мозг начал творить странные вещи, потому что никто, включая Арни, не показал, что происходит нечто из ряда вон, и Риччи не стала вертеть головой и задавать вопросы. Если капитан сходит с ума, не стоит раньше времени оповещать об этом команду. Да и музыка, звучащая из неоткуда, еще безобидный симптом.

Внезапно Стеф остановился так резко, что Юли налетела на него, и спросил:

– Вы слышите?

После его слов уже все остановились и прислушались.

– Слышу, – сказала Риччи, поняв, что грустный перебор ей не чудится.

Арни тоже кивнула с отстраненным видом, но ее плечи расслабились. Никому не нравится ловить себя на признаках начинающегося сумасшествия.

– Это скрипка? – спросила Юли.

– Скорее, мандолина, – заметил Берт.

– Больше похоже на гитару, – возразил Льюис.

– Какая разница? – пожал плечами Мэл. – Главное, что там впереди есть люди.

– Уже совсем близко, – с придыханием произнесла Ким.

Обе их команды сразу посветлели лицами и взбодрились. Куда сильнее, чем взбодрились бы от стейка из человечины или пары стаканов чужой крови.

– Мы не будем тянуть жребий, – шепнула Риччи, поравнявшись с Арни на секунду.

– Не будем, – кивнула та.

Риччи задумалась на мгновение о том, какой знак Гиньо выбрала для того, чтобы определить момент нападения. Ведь не собиралась же она на самом деле участвовать в жеребьевке?

***

Звуки по пустыне разносятся далеко, и им вскоре пришлось вспомнить об этом факте.

Закат раскрасил пески во все оттенки красного – от розового до пурпурного, а они все еще не видели никаких признаков людей, кроме самой железной дороги и мусора, брошенного теми, кто ее проложил.

– Скоро стемнеет, – заметил Стеф. – Не хотелось бы ночевать на чужом пороге, но это лучше, чем идти в темноте.

– Если ничего не увидим до темноты, остановимся, – сказала Риччи.

– Ночевать в пустыне холодно, – проворчала Арни.

– Когда выйдет луна, сможем продолжить путь, – предложил Льюис. – Небо ясное.

Между ними и источником звука легла глубокая каменистая расщелина.

– Обойдем? – предложила Гиньо, остановившись на краю.

– Нет, – ответила Риччи. – Нам нужно вниз.

В предзакатных сумерках она разглядела на дне какой-то блеск и густую тень от растений. Если в этой пустыне и была вода, то сейчас они были к ней как никогда близко.

– Это надежней, чем идти куда-то, как крысы за дудочкой, – сказала она.

– Если только мы не переломаем ноги, спускаясь, – заметила Арни.

Что было вполне вероятно.

– Я спущусь первой, – сказала Риччи. – Может, там ничего и нет. Давайте мне все фляжки.

– Я с тобой, – тут же сказала Гиньо. Очевидно, она не хотела уступать роль лидера и опоры команды.

Поскольку большая часть людей оставалась наверху, Риччи закрепила за камень веревку для страховки. С ней – и ее опытом лазанья по снастям в любую погоду – спуск и подъем становились не опаснее катания на лифте.

К ее тайной досаде Арни практически пренебрегала веревкой, а двигалась при этом так же быстро.

– Если ты сломаешь себе шею, я не собираюсь тащить тебя наверх, – предупредила она, но Гиньо только усмехнулась.

На дне они обнаружила длинную и узкую лужу мутноватой воды. Вероятно, в сезон ливней расщелина становилась руслом бурной реки.

– Я надеялась на родник, – сказала Риччи, смотря на лужу. – Но эту воду можно процедить несколько раз и пить.

Хотя бы по нескольку глотков на человека, чтобы никто не упал в обморок до того, как они найдут город, деревню или шатер бродячих артистов.

***

Почти стемнело, а они так и брели по дюнам.

«Еще несколько минут и придется остановиться, чтобы не спотыкаться в темноте», – подумала Риччи, поднимаясь на очередной холм. – «Спустимся с этой груды песка и я прикажу бросать якорь».

Но с вершины холма они, наконец, увидели город.

Хотя он скорее походил на временный лагерь, потому что большая часть «домов» представляла собой палатки разных цветов, размеров и форм. Среди веревок и брезента виднелось лишь два или три деревянных строения.

– Времена освоения Дикого Запада, – произнесла Арни. – Могло быть и хуже. Хотя бы не будут спрашивать документы.

От города доносился тот же пьяный разгульный шум, что накрывал по вечерам Тортугу, но печальная мелодия продолжала звучать, вплетаясь в него.

– Давайте спустимся и найдем кого-нибудь из местных, – сказала Риччи. Судя по пьяным песням и звону бутылок, найти кого-нибудь вменяемого будет нелегко.

Они оказались на задворках городка рядом с мерзко пахнущей ямой и зарослями какого-то колючего кустарника. И играющей гитарой – Риччи была уверена, что источник звука уже совсем близко.

Эта мелодия так не вязалась с обликом лагеря, что Риччи тянуло на звук. Остальные брели за ней – от усталости они не поняли, что капитан не идет кратчайшим путем к разгару общего веселья.

Они едва углубились в лабиринт палаток и сразу наткнулись на крошечный костерок у небольшого шалаша из веток, перед которым сидел человек, настолько увлеченный игрой на своем инструменте – похожем на гитару, но сильнее вытянутом – что не обратил внимания на их появление.

Прерывать игру казалось невежливым, и Риччи замерла в ожидании момента, когда он их заметит. Ей понадобилось непозволительно много времени, чтобы понять – он не сможет их увидеть. Тонкие пальцы ловко перебирали струны, а падающие на лицо волосы прикрывали черную повязку, скрывающую глаза.

Но это, разумеется, не означало, что он не был в курсе их появления.

Мелодия ускорилась и через мгновение оборвалась. Музыкант поднял голову, и Риччи увидела его красивое спокойное лицо. Они могли бы встретиться взглядами, если бы не повязка.

– Вам лучше смешаться с толпой до того, как здесь пройдет патруль, – сказал он, к ее огромному облегчению, на исковерканном, но узнаваемом английском.

Риччи не была уверена, что сможет понять человека без зрительного контакта. Ей приходилось беседовать с теми, кто видел лишь одним глазом, и с теми, кто почти ничего не видел двумя, но иметь дело с полностью слепыми не приходилось. Общество, в котором она вращалась последние годы, не отличалось терпимостью к инвалидам.

Но содержанию его слов Риччи удивилась еще больше.

– С чего ты взял, что нам это надо? – озвучил ее мысли Стеф.

Музыкант слегка наклонил голову набок, словно хотел получше разглядеть их всех – по-видимому, этот жест выражал удивление.

– Я никогда не встречал вас раньше, – произнес он уверенно. – А я знаю всех в лагере.

– Мы новички, – идея выдать себя за старожилов этого места все равно не имела шансов. – Мы… слегка заблудились. Меня зовут Риччи Рейнер.

Остальные тоже представились по очереди – даже Арни, сделавшая это последней и с некоторым нежеланием. Музыкант слегка поворачивал голову на каждое слово и легко кивал после каждого имени.

– Меня зовут Реджинальд Клэйд, – он поднялся после того, как представилась Гиньо, и склонился в легком изящном поклоне. – Но все зовут меня Джеем. Я сочиняю песни, играю на виоле и этим зарабатываю себе на жизнь.

– Мы еще не из тех, кто «все здесь», – заметила Риччи. – Но хотели бы ими стать, Джей.

– Тогда вам стоит обратиться к мистеру Чеавзи, – сказал тот, не проявляя ни малейшего удивления, словно подозрительные личности каждую ночь выходили к его костру. – Утром, конечно. Едва ли он обрадуется, если вы отвлечете его сейчас.

Риччи не стала уточнять, от чего.

– Разве тебе не следует быть среди тех веселящихся людей, – спросил Стеф. – Ведь именно этим зарабатывают музыканты?

– Им достаточно весело и без моей музыки, – ответил Джей, слегка улыбнувшись. – Да и эта мелодия не слишком подходит для веселья.

– Тогда почему ты играешь ее?