Несомненно, сила женских слез не знает границ. И нет ни одного мужчины, который остался бы равнодушным к убивающейся от горя особи женского пола, так как в душе каждый и бесстрашный герой, и благородный защитник, и принципиальный суровый воин, не знающий пощады в борьбе за справедливость и честь женщины. Ну кому не польстит, что его принимают за такого вот бесстрашного рыцаря, рыдая ему в жилетку, вернее, кольчугу?

Макс поднялся с кресла, присел на краешек дивана рядом, и Алла оказалась в его объятиях, тая от трогательных воспоминаний.

– А вот плакать не стоит. Мы обязательно что-нибудь придумаем.

– Они грозились убить меня, если я откажусь работать на них.

– Давай ты сначала перестанешь волноваться, а потом мы поговорим. Из любого даже самого безвыходного положения есть выход. А пока я что-нибудь приготовлю поесть. Не возражаешь?

– Ну что ты такое говоришь! Как я могу заставлять гостя готовить? Я сама сейчас встану. – Алла перестала плакать, собралась было подняться, но Макс мягко уложил ее на подушки, укрыл пледом.

– Не суетись. С температурой тебе нужно лежать. А пока лежишь и успокаиваешься, я немного похозяйничаю, – распорядился Макс и отправился на кухню.

Алла и не собиралась спорить, затихла, прикрыв глаза: все-таки у нее температура, а больные себя буйно не ведут. Она вдруг почувствовала, как же приятно, когда о тебе кто-то заботится.

Особенно Макс. Он единственный из всех бывших кавалеров мог угодить ей. Чего стоил один лишь взгляд, необыкновенно добрый и проникновенный. Ему даже говорить ничего не нужно, только посмотреть огромными серыми глазами, в которых отражается весь любящий мир, и она уже согласна на все.

Неужели в ней что-то еще теплится по отношению к нему? Ах, Макс, ну почему они расстались! Ведь им было так хорошо вместе.

А Макс в это время с недоумением стоял перед открытым холодильником и соображал, как ему умудриться запихнуть еще и те продукты, что он купил.

«Живет в спешке, – беззлобно думал он. – Куда-то мчится сломя голову, торопится, стремясь урвать от жизни как можно больше, вот и вляпалась. Чего она ждет от будущего, если так поганит настоящее? Неужели надеется, что ей все сойдет с рук?»

Ловко нарезав лук, немного обжарил на сковороде и добавил сочные куски мяса. По кухне распространились ароматные аппетитные запахи готовящейся еды. Посолил-поперчил, сбрызнул красным вином. Еще чуть, и покрытое восхитительной корочкой мясо готово. Немного зелени, и можно звать хозяйку.

– Прошу к столу! – Макс подошел к Алле, которая сладко потягивалась, словно только что проснулась. Он снисходительно улыбнулся на ее притворство. – Пойдем, мясо лучше есть горячим.

Он подал руку, помогая встать, и Алла последовала за ним. Глаза ее заблестели от восторга: на столе букет цветов, две горящие свечи, салат, фрукты, вино и большое блюдо необыкновенно вкусно пахнущего мяса. Сели друг против друга. Макс разлил по фужерам ярко-рубиновый напиток.

– Ты просто кудесник. За что выпьем?

– За нас. И за мир во всем мире.

– Ты это серьезно? Хотя что я спрашиваю, ведь это твой излюбленный тост. Ты совсем не изменился.

– Ты тоже. – Макс приблизил свой фужер, раздался чудный хрустальный перезвон. Он пригубил вино и, отставив фужер, принялся за мясо. – Обычай чокаться возник в те далекие времена, когда в кубки гостей за столом не считалось зазорным и яду подсыпать.

Алла закашлялась. Макс привстал и похлопал ее по спине.

– Ты это к чему?

– Рассказываю об обычае чокаться. Так вот, для того чтобы заверить гостей в своем миролюбии, хозяин не только наливал немного вина сначала в свой кубок и выпивал его, но все гости застолья неоднократно обменивались вином, а затем символически соединяли кубки – чокались. А по старинному франкскому обычаю, чокаясь, нужно было плеснуть несколько капель из своего кубка в кубок сотрапезника. Это служило доказательством того, что содержимое кубков не отравлено.

– Если перевести смысл сказанного, ты опасаешься, что я тебя хочу отравить? Ты меня обижаешь!

– Стоит ли обижаться на столь невинный рассказ об истории традиции? И потом, даже если это и так, то где гарантия, что и у меня нет таких же мыслей?

– Макс! Ты сошел с ума, что ты мелешь!

– Я просто шучу. Потому что ты слишком бурно отреагировала на мой невинный рассказ.

– А я считаю, что неприлично во время еды говорить об отравлениях. Хотя бы из чисто этических соображений.

– Извини. Я учту. Так о чем мы с тобой будем говорить?

– Ни о чем. Сначала спокойно поедим, молча. А уж потом, когда перейдем к десерту, можно будет и о серьезном вспомнить. Ты же, надеюсь, не торопишься?

– Теперь это уже не столь важно. Я обещал тебе помочь. Кстати, почему ты до сих пор не замужем?

– Такого, как ты, больше не встретила. А почему не женат ты?

– По той же самой причине: трудно отыскать подобную тебе.

Алла стиснула зубы, пытаясь не реагировать на его реплику.

– Зачем ты вернулся? Тебе плохо было в Москве?

– Как только уговорю маму уехать, ни дня здесь не задержусь. – Алла невольно вздохнула, что не укрылось от внимания Макса. – Ждете не дождетесь, пока я отсюда уберусь?

– Я не понимаю. Ты о ком?

– Обо всей вашей развеселой компании, которой я очень мешаю. Так вот, передай своему боссу, что я до тех пор не уеду отсюда, пока не разворошу ваше осиное гнездо. Знаешь, как Пушкин Александр Сергеевич писал о вашем брате? «Закон не должен быть пужалом из тряпицы, на коем, наконец, уже садятся птицы». И я с ним согласен. Тебе никогда не приходило в голову, что творящееся вокруг происходит в полном соответствии с третьим законом Ньютона: всякое действие вызывает противодействие, равное по величине и обратное по направлению?

– Макс, ты даже представить себе не можешь, с кем собираешься бороться. Они же убьют тебя! Ты не можешь противостоять целой организации. Ведешь себя словно мальчишка, который решил поиграть в супермена. Это не игра. Они же раздавят тебя как букашку. Подумай о матери. На кого ты ее собрался оставить? Тебе лучше уехать от греха подальше и забрать матушку с собой. Того, что здесь творится, не остановить никому. Я думала попросить помощи у тебя, но, похоже, тебе она самому скоро понадобится. Что-то мне даже плохо стало. Может, сваришь кофе сам? В шкафу на полках найдешь. А я пойду прилягу. Ты напугал меня до смерти, даже голова закружилась.

Алла доплелась до гостиной и улеглась на диван.

Сейчас все должно свершиться! Она не станет искушать судьбу, поторапливать ее. Пусть как идет, так и продолжает идти. Она теперь даже пальчиком лишний раз не пошевелит. За нее решает провидение, и она ему подчинится.

Макс принес на подносе кофейник и две чашки.

– Тебе налить?

– Чуть позже. Отдохну немного.

– А я выпью. – Макс с удовольствием сделал глоток черного обжигающего напитка. – Вкусный у тебя кофе. Дорогой.

– Я дешевый не пью. Это мой любимый.

– Помню-помню. Так тебе налить?

– Пусть немного остынет. Я не люблю очень горячий.

– Ну, как знаешь. А я еще чашечку выпью.

Алла чувствовала, как трепещут от волнения ноздри, но ничего не могла с собой поделать. Голова слегка кружилась. Неужели от предчувствия? Или Алла и в самом деле заболела? Нет, конечно, просто нервишки пошаливают. Может, следовало выпроводить Макса, чтобы он по дороге заснул за рулем и врезался во что-нибудь?

Так еще не факт, что врежется и погибнет. А если живым останется, то догадается, чьих рук это дело. Нет, пусть лучше это случится здесь, в ее доме. Всегда можно переиграть, если она передумает идти до конца.

Как же страшно-то! Сердце словно пытается вывалиться из груди.

– Ты почему такая бледная?

– Плохо мне что-то. Головокружение, слабость. Принесешь мне градусник? Там, в кухне, я его на столе оставила.

Алла в ожидании опустила голову на подушку: допритворялась до того, что и в самом деле заболела. Неужели просквозило в кабинете? Не должно бы, ведь на улице почти лето. И куда там Макс запропастился с градусником? Найти, что ли, не может? Вечно эти мужики такие безрукие. Нехотя поднялась и отправилась в кухню, но на пороге стала как вкопанная: Макс без движения лежал на полу, раскинув руки.