Слово Нет, не сломить меня ветрам, Столетьям, судьям. Надменно-ярый истукан Живым не будет. Зачем обманывать себя? Искать калоши счастья? Жизнь есть капризное дитя Сиюминутной власти. Жить не для плоти, не для сна, Ни в страхе, ни в почете. Стоит египетская тьма… Кого вы, мертвые, спасете?! Есть тьма души и вечный свет. Есть Слово Божие – Завет. Волхвы Пусть свет Рождественской звезды В вертеп дорогу озаряет. Крестом надежды и любви Младенец нас благословляет. Пусть на спасительном пути Тернистом, узком, сложном Нам верой крепкою взрасти, Взрасти всем добрым всходам. Идут волхвы… Ночь Рождества… Кто с ладаном, кто с миром. Свети, любовь, свети, Звезда, Над нашим бренным миром. Ночь холодна, пустынна и длинна… Пески, ветра… Не счесть потери… Но есть святая тишина В День Рождества. И кротки звери. Свершают жизни путь пастух и волхв. Прими, о Господи, дары твоих рабов! Исаев Максим Тридцать восемь лет. Живу у синего моря. Синее море не против. Единица Не включив под вечер свет, Спрятать я хотел секрет. Но секрет был так велик, Что не выдержал дневник. Специально перед папой Нагло грохнулся на пол. Страх схватил лохматой лапой — Все, сходили на футбол. И случилось же открыться Дневнику на той странице, Где, красуясь, единица С выходным звала проститься. Сердце бешено стучит, Я молчу, отец молчит. Что тут скажешь, стало явным То, что тайна не хранит. Видно, днем я зря старался, Мыл посуду, убирался: Ничего не помогло, Наказали все равно. Не зевай! Решил в пример себе я взять Прикрыв рукою рот зевать. К конечной цели этих тем — Не открывая рта совсем. Зевать решил начать с утра. Чтоб скуку лень не нагнала, Попозже лечь, пораньше встать — Так натуральнее зевать. Проснулся рано, бодро встал, Час тренировочно зевал. К обеду, мышцы разогрев, Зевал, как африканский лев. Часам к шести зевал на раз. И даже не прищурив глаз. И в сторону, и вниз зевал И даже рта не открывал! Когда смеркалось, шёл я спать. Собой доволен – что сказать? Но как же сильно я устал, Ведь целый день я прозевал. В «Детском мире» В «Детском мире», в магазине, Широко расставив лапы, Заскучав в большой витрине, Ждет медведь меня и папу. Снежно-белый, с черным носом, Только вот не говорящий, На меня глядит с вопросом: «Правда я как настоящий?» Удивительно похожий, У него из меха ушки. «Ах, какой же он хороший», — Восхищаются игрушки. Рыбкин зонт Подарили рыбке зонт В день её рождения. Не спросили только вот Рыбкиное мнение. Разноцветный зонт, большой, С бантиком на ручке. А на небе над водой Ни единой тучки. Ходит рыбка под зонтом В дождливом настроении И, хватая воду ртом, Молвит с сожалением: «Ну какой в подарке прок? Он красив, не спорю. Только не возьму я в толк: Что с ним делать в море? Вы купите лучше мне Красные сапожки, Чтобы я на самом дне Не мочила ножки». Казакевич Михаэль Поэт. Держит перо уже два года и до сих пор ещё не высох. Пишет о том, что видит, правду и только правду. Любит критику, но не критиков. Характер весёлый, уравновешенный, спокойный. В неволе грустит, но пишет лучше. Хорош на десерт. Отпусти мой народ Цель любви – стать рабом …Я прошу тебя грустно по просьбе Святого… Непонятен пусть смысл – велики чудеса. И не страх во мне – дрожь от сурового слова. Птицы слов надо мною, снова болью слеза. Отпусти мой народ! Не для глупой свободы, Но для счастья последнего рабства, и вот Все мы Бога рабы, фараон. Дети Бога. Мной с тобой говорят. Слушай слово Его. Человек – верх творенья божественной мысли. Есть у жизней мечты, пусть доходят мольбы. А любовь – то не подвиг заоблачной выси. Суть любви – стать рабом добровольной судьбы. Навсегда мы рабы! Но мы встали, готовы Не убить, а забыть ямы царской тюрьмы. Высоко летят птицы, и правдой суровой Закрывают собою свет солнца они. На Египет спускается тьма, очищая Ежедневную ложь фараоновых СМИ. И во тьме вспыхнет свет, позовёт, увлекая Счастьем высшего рабства до сих пор в наши дни. |
