«Ну, слава богу, кажется, он до чего-то додумался».

– Вы, дорогой друг, слишком строги к себе, и ваш английский кажется мне не таким уж плохим.

«Что ж, для начала неплохо – и меня похвалил, но и себя при этом не забыл, видать, тот еще сноб».

– Спасибо за столь высокую оценку моих скромный познаний. – скромно потупился я.

– Вы совершенно правильно подметили практическую направленность моей книги о Египетской компании. Как и вы, я уверен, что издание ее в России значительно расширило бы военный кругозор русских офицеров.

«Ну, да, только мы все тут и делаем, что мечтаем читать твой «научпоп»!»

– Кстати, – прищурил свои рыбьи глаза Вильсон, – А что в моей книге вам понравилось больше всего?

«Ага, а ты парень не так-то прост, как мне казалось еще полминуты назад. Вопрос явно неслучайный – это проверка на вшивость, читал ли я фактически его книженцию или просто блефую. Ну, ладно, сейчас посмотри, кто кого!»

– Мне сложно сразу сказать, что понравилось больше всего, так как вся книга в целом интересна.

После этой фразы я сделал трехсекундную паузу, внимательно наблюдая за поведением собеседника.

Мои слова произвели на англичанина должное впечатление. Уголки губ медленно поползли вниз, а в глазах интерес к моей особе заметно поутих. Вильсон явно посчитал, что я простой глупый подхалим, который пытается столь наивным способом заполучить влиятельного знакомца. Отлично, сейчас мой ответный удар, которым я просто обязан отправить англичанина если не в нокаут, то хотя бы нокдаун!»

– Однако, при этом, признаюсь, что меня буквально потрясло описание вами сцены отравления больных чумою французских солдат в Яффском госпитале по приказу Бонапарта. Насколько это неслыханное зверство по отношению к своим собственным соратником контрастирует с благородным поведением английских офицеров при капитуляции генерала Мену в Александрии, так же прекрасно описанного вами!

При моих последних словах глаза Вильсона заметно увлажнились. «Ага, получил, фашист, гранату!» Не давая противнику опомниться, я усилил свой натиск:

– Кроме этого мне очень нравятся ваши статьи, посвященные недостаткам управления и организации английской армии. Конечно, я прочитал далеко не все из них, но и прочитанное впечатляет. При этом все вами написанные недостатки, по моему мнению, еще в большей степени соответствует русской армии, что делает ваши наблюдения чрезвычайно полезными для нас. Признаюсь, что мне так пока так и не удалось из-за занятости достать вашу последнюю книгу «Описание кампании в Польше 1806–1807 годов».

Лицо Вильсона расплылось в сладкой истоме полученного кайфа:

– Мой милый друг, вы на самом деле очень внимательный читатель и принципиальный критик. Таких сегодня не так-то часто и встретишь. Насчет того, что вы не смогли достать мою последнюю книгу можете не волноваться, я обязательно передам вам экземпляр с дарственной надписью.

– О, о таком щедром подарке я даже не мечтал! – приложил я руку к сердцу и нанес свой последний «накаутирующий удар». – Боюсь вызвать ваше недовольство своей наглостью, но признаюсь честно, было бы чрезвычайно интересно иметь счастье через несколько лет держать в руках ваше новое произведение, посвященное настоящей кампании в России.

Глаза Вильсона заволокло поволокой. Он судорожно сглотнул слюну, мотнул головой и промолвил:

– Да, это был бы весьма интересно…

– «Все. один…два…три…пять…семь…десять… нокаут!»

Откуда этому бедолаге было знать, что я уже листал то, о создании чего он в настоящее время, только мечтает – его будущую книгу «А Sketch of the Military and Political Power of Russia: In the Year 1817» ("Очерк военной и политической власти в России: В 1817 году").

На самом деле эта книжонка рыбьеглазого англичанина получится самой одиозной и паскудной из всех его творений. В ней он будет злобно поносить некомпетентность русского генералитета и особенно ненавистного ему Кутузова, одновременно истерически предостерегая английское общество о грозящей от России угрозе для Индии и Константинополя.

Пока же он, втайне от всех, собирает материалы и мечтает о будущем издании. И мое предложение о написании того, о чем он уже давно сам мечтал, разумеется, не могло не вызвать у Вильсона признательности и расположения к моей особе. В подтверждение этих мыслей, полковник, тут же сунул мне свою холодную руку:

– Сэр Роберт Вильсон всегда к вашим услугам. Скажу честно, что очень раз встретить в этих диких лесах настоящего джентльмена и знатока военной литературы. Вы настоящий англофил. Надеюсь, что мы станем с вами хорошими друзьями.

На том мы и расстались, довольные друг другом. Итак, похоже я, хотя бы на некоторое время, стал приятелем своего самого опасного врага. Сколько времени продлятся наши идиллические отношения с Вильсоном, сказать было сложно, но чем дольше они продлятся, тем лучше. При этом надо было не расслабляться, а сохранять бдительность, ибо от англичанина можно было ожидать чего угодно.

Уже третий день с утра я ездил с генерал-квартирмейстером полковником Толем на рекогносцировку. Тот всегда лично проверял то, о чем доносили казачьи разъезды. С самолюбивым Толем я так же старался наладить отношения. Зная о его чрезмерном самолюбии, я все время старался развернуть наши беседы в такую сторону, чтобы полковнику было приятно высказывать свои мысли. Более всего Толю нравилось меня поучать всякой всячине, да рассказывать, как его под Сен-Готардом похвалил сам Суворов. Что касается меня, то подвигами Толя в Альпах я почти искренне восхищался, а его длинные, по-немецки нудные нотации выслушивал с предельным смирением. Это Толю нравилось, и уже спустя день он именовал меня не иначе, как «мой добрый друг-моряк».

Вернувшись с очередной поездки, мы с Толем отправились на доклад главнокомандующему. Доложив об изменениях в диспозиции французов, Толь затем неожиданно заявил:

– Ваше высокопревосходительство, судя по всему, скоро Наполеон сам оставит Москву, что к французам идет на помощь корпус Виктора и потому нам следует поторопиться разбить авангард Мюрата. Мои доводы следующие: расположение французского авангарда у речки Чернишня таково, что легко обойти левый фланг неприятеля, ибо к самому лагерю подходит лес. В лесу не устроено никаких засек, по лесу не ездят и французские дозоры. Мюрат держит себя неосмотрительно и беспечно. Он легкомысленно поверил в нашу слабость. Судя по рассказам последних пленных, французам эта война надоела, они хотят мира и уверены, что между Наполеоном и нашим императором уже идут переговоры. Силы у Мюрата невелики, всего восемь тысяч кавалерии и около двенадцати тысяч пехоты при 180 орудиях.

Кутузов терпеливо выслушал все доводы своего генерал-квартирмейстера и только потом спокойно заметил:

– Наши войска непривычны к обходным маневрам, а к тому же нынче в полках много молодых солдат. Впрочем, именно сегодня я получил письмо от государя следующего содержания: «По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам со своею гвардиею, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед Вами, были значительны и не позволяли Вам действовать наступательно? Вспомните, что Вы еще должны отчетом оскорбленному Отечеству в потере Москвы». А потому я согласен атаковать авангард Мюрата, но с одним условием: чтобы наше нападение не переросло в генеральный бой – Надо помнить, что Наполеон с главными силами был все же весьма близко.

Я надеялся, что фельдмаршал меня оставит, и я смогу ему кое-то рассказать о нашем ближайшем будущем. Но Кутузов в отношении меня ограничился лишь дежурным кивком. К себе он позвал меня лишь следующим утром.

– Я только что получил письмо от маршала Бертье о том, что Наполеон желает прислать ко мне парламентера. Имени его, впрочем, мне еще не объявляли. Так это точно будет Лористон?

– Точно!

– Что же он будет предлагать?

– Будет жаловаться на партизан и пожары в Москве, будет проситься лично отвезти мирные предложения в Петербург.