– Оставьте нас с флигель-адъютантом наедине! – повернулся Кутузов к генералам.

Дождавшись, когда те выйдут и дверь прикроется, нахмурил брови:

– Ты знаком с содержанием письма?

– Нет, ваше высокопревосходительство! Мне оно было передано уже запечатанным.

Немного помолчав, Кутузов покачал головой:

– Странно, странно, странно… Князь Петр сообщает, что своему чудесному выздоровлению он обязан исключительно тебе и твоему чудодейственному лекарству, которым ты его пользовал. Кроме этого он конфиденциально написал мне, что ты обладаешб и удивительным даром предсказания политических и военных событий, а также весьма оригинальными военными знаниями. Князь настоятельно рекомендует мне иметь тебя подле себя и прислушиваться к твоим советам. Ты действительно ясновидец?

– Не совсем, ваше высокопревосходительство!

– Ну-ка, присаживайся! – кивнул Кутузов на стоявший против его стола стул.

– Рассказывай поподробней, и чтобы без утайки!

– Боюсь, ваше высокопревосходительство, что мой рассказ покажется вам бредом сумасшедшего.

– Что ж, давайте я лучше вначале послушаю, а уж выводы сделаю как-нибудь сам.

Итак, как оказалось, Багратион написал в письме гораздо больше, чем я его об этом просил. Не утерпел. Впрочем, ничего плохого для меня в том не случилось. Князь рекомендует меня в советчики фельдмаршалу, как «провидца». Это значит, что если все выгорит, то я действительно смогу оказывать определенное влияние на ход войны, а значит и на ход всей истории в пользу России. От этакой перспективы мне даже стало трудно дышать. Теперь вопрос – что говорить Кутузову? Открыться ему или нет? Хитрить в данном случае опасно, слишком велики ставки. Лучше все как есть. Но если выложить всю правду-матку, то он может подумать, что я сумасшедший или хуже того аферист или лазутчик. Но ведь за мной рекомендация Багратиона! К тому же, кому еще как не хитромудрому Кутузову я могу доверить свою тайну? Ведь известно, как умеет хранить секреты старый фельдмаршал. Эх, была, не была!

– Ну, братец, когда и где ты родился? – подтолкнул меня к рассказу фельдмаршал. – А то, что-то призадумался, а это в твои годы излишне.

– Родился я в марте 1980 года в Ленинграде, извините, в Петербурге!

Я поднял глаза на старого фельдмаршала. Тот смотрел на меня широко открытыми глазами. Губы его дрожали:

– Когда?

– В 1980 году. – сказал я, сглотнув слюну.

– Значит, говоришь Ленинград. Интересно, интересно. – пальцы фельдмаршала выбивали барабанную дробь по столешнице.

Было видно, что старик борется с сильным волнением, наконец, он взял себя в руки и снова возвысил голос. – Ты меня, что тут дураком считаешь, чтобы на всякую ерунду отнимать время!

Рука его потянулась к колокольцу, впрочем, не слишком быстро.

– Но ведь вы читали письмо князя Багратиона! – почти выкрикнул я ему в лицо. – Ему-то вы верите! К тому же и я вас предупреждал!

– Ладно, ладно! – немного успокоился фельдмаршал, колоколец его, похоже, уже не интересовал. – Если ты все знаешь, то скажи мне, какое решение я принял сегодня утром?

Сопоставив число и месяц, я немного порылся в памяти:

– Если я не ошибаюсь, ваше сиятельство, то сегодня вы получили письмо государя императора с сожалением об оставлении Москвы. Доставил же письмо генерал-адъютант Волконский.

– Ну, это ерунда! Могли и адъютанты разболтать! – махнул рукой Кутузов. – Что еще?

– А еще третьего дня вы отдали секретный приказ соединить две западные армии в одну. Командующим этой армией вы назначили Барклая де Толли, а резервом, состоявшим из 3-го и 5-го корпусов и двух кавалерийских дивизий – генерала Милорадовича.

Лицо Кутузова напряглось, глаза превратились в две узкие щелки, которые, казалось, меня буравили.

– Однако Барклай подал рапорт об увольнении его из армии ввиду болезни, – продолжал я вываливать главнокомандующему багаж своих исторических знаний. – А потому, сегодня утром, вы удовлетворили его просьбу, и Барклай вот-вот уедет. Впрочем, об этом еще никто не догадывается. Командование же Западной армией вы, Михаил Илларионович, решили возложить на себя, но бумагу о своем решении отложили написать на завтрашнее утро.

– Да уж! – только и сказал фельдмаршал.

– Но самое удивительно ждет вас завтра после полудня!

– Что же именно? – насторожился фельдмаршал.

– Завтра Наполеон пришлет парламентера просить мира, причем это будет недавний посол в России генерал Лористон.

Кутузов сидел, смотря на меня, а я так же молча сидел напротив и смотрел на него. Наконец, старец встрепенулся:

– Ну, завтра проверим твое ясновидение, а сейчас рассказывай уж мне свою будущую жизнь!

И я начал рассказывать о себе, о своей службе, о Чечне, о праздновании 200й годовщины Бородина, о том, как оказался в эпицентре сражения. Кутузов меня не перебивал. Периодически я поглядывал на фельдмаршала, оценивая, насколько он верит моим фантастическим бредням. Но лицо старика было непроницаемым и серьезным. Что-что, а владеть собой старый полководец, видимо, умел здорово. Несколько раз в приоткрывавшуюся дверь и в горницу с озабоченным видом заглядывали штабные генералы и адъютанты, но всякий раз Кутузов изгонял их не нетерпеливым жестом. За оконцем уже стало темнеть, когда фельдмаршал, наконец, меня прервал:

– На сегодня, думаю, достаточно! Теперь о твоей личной судьбе. Назначаю тебя своим адъютантом… нет, лучше офицером для особых поручений. В должность выступишь с завтрашнего утра. Предполагаю, что средств для жизни у тебя тоже нет, посему утром получишь оклад на три месяца вперед, так же подъемные и провизионные суммы. Я об этом тоже распоряжусь. Да и главное – о нашем разговоре никому ни полслова. Ступай!

Закрыв за собой дверь и очутившись в сенях, я сразу же обнаружил себя в окружении разгневанного штаба.

– Что вы себе позволяете, сударь! – первым возвысил на меня голос генерал Беннигсен – Фельдмаршал стар и порой забывает о времени, но вы же носите флигель-адъютантский аксельбант, следовательно, должны понимать, что сейчас война и нельзя забирать у главнокомандующего несколько часов на всякую ерунду!

– Извините, ваше превосходительство, но мы решали вопросы государственной важности! – вскинул я голову.

– Какой еще там государственной важности? Вы только что прибыли от постели раненного Багратиона. Какая там важность – график приема пилюлей? – сыронизировал под смех собравшихся злоречивый Ермолов.

– Не только государственной важности, но и государственной секретности! – щелкнул я каблуками – Так что честь имею!

– Вот еще один «момент» у нас появился. Как в полк Ванькой-ротным, так извините, как в штаб бумагоношей, так, когда изволите! – услышал я, уходя, уже себе в спину, чью-то не слишком умную остроту.

«Моментами» в армии всегда именовали паркетных шаркунов, ловящих чины и ордена подле большого начальства. Ну, ладно, посмотрим, кто из нас настоящий «момент». Однако настроение мне остроумцы все же подпортили.

– Добрый вечер, господин моряк! – неожиданно подошел ко мне и пожал руку, вошедший с улицы генерал Неверовский. – Помню, помню вас, как храбро держались при Бородине! Как нынче здоровье князя Петра? Когда мы увидим его в своих рядах?

– Кризис миновал, и Петр Иванович идет на поправку. Думаю, что через несколько месяцев он снова поведет нас в бой.

В соседней избе меня напоили горячим сладким чаем и предоставили походную раскладную койку с ворохом свежего сена.

Назавтра я снова был вызван к Кутузову. С первых минут беседы стало понятно, что наши отношения с главнокомандующим стали куда более доверительными. Фельдмаршал теперь именовал меня не иначе как «голубчик». Впрочем, выглядел Кутузов озабоченным. Не скрывая от меня своей желчи, он говорил, что почти весь генералитет склоняет его к немедленному наступлению. Об этом говорили Коновницын и Ермолов, Багговут и Платов, и даже преданный фельдмаршалу полковник Карл Толь. Но, конечно, больше всего старался интриган Беннигсен, которого все время подбивал на провокации британский уполномоченный полковник Вильсон, которому не терпелось разделаться с ненавистным Наполеоном чужой кровью. Вместе с Ростопчиным он строчил пасквильные письма императору Александру, обвиняя фельдмаршала в нерешительности и медлительности, да и вообще во всех смертных грехах.