– Не спеши обвинять Вальдемара в его опрометчивом поступке, дорогой мой Люциан, – это могло бы быть сказано тоном заботливой мамаши или проповедницы, если бы у Смерти не было такого монотонного, утробного, скудного на интонации голоса. Если бы у неё был тон. – В конце концов, судьба всё оборачивает нам на пользу.

– О, сказали бы вы это мойрам, – с сарказмом промолвил Люциан, и её синюшные губы искривились в намёке на усмешку.

– Мойры не властны над судьбой, несмотря на всю их самодеятельность. Судьба – нечто настолько же незыблемое, насколько Тьма и Свет. Но речь совсем не о том. Вальдемар…

– Госпожа? – бесстрастно отозвался Вельд.

– Мальчик назначил цену за твоё перо. И сделал предложение, от которого мы просто не имеем права отказаться.

– Он ещё может передумать…

– Он не передумает, – осекла Смерть. – Дар тяготит его. В конце концов, это непомерная ноша для простого смертного, – видеть и слышать одновременно.

– Что я должен сделать? – почти обреченно осведомился он.

– Пока что твоя задача – заставить Никиту довериться тебе. Тебя будет тянуть к месту хранения пера, но влечение это даёт и обратный эффект, так что ничего сложного.

– И что потом?

Выпуклые белёсые глаза Смерти на секунду словно бы заволокла недобрая маслянистая дымка. Но секунду спустя они снова остекленели, и Вельд решил, что ему померещилось.

– Вот когда наступит это «потом», тогда я скажу тебе, что делать.

Вельд кивнул, отмечая жутко недовольное выражение, застывшее на лице Люциана. Было у него такое подозрение, что это «потом» окажется весьма и весьма нелицеприятным. Не было лишь выбора…

Впрочем, выбор здесь был ни к месту.

– Так что же, я теперь состою нянькой при смертном мальчишке? – чуть надменно уточнил он. – Но кто-то же должен заниматься делами исполнительного отдела канцелярии. Не то чтобы я не рад избавиться от выгуливания стажёров, но…

– Лукреция, я полагаю, достаточно компетентна, – холодные глаза явственно говорили: «Незаменимых не бывает, Вальдемар». Сегодня этот взгляд не уязвлял так, как это обычно бывало, мелькнула лишь дурацкая мысль, что глаза Смерти напоминают мутные стекляшки.

– Больше вопросов, полагаю, не последует?

– Нет, госпожа. Я всё понял.

Очередная ложь. Вельд уже ни черта не понимал.

***

Кац пах куревом и немного перегаром. И был жутко растрёпан. И вообще, рожа у него была похмельная. Но, к неудовольствию Ники, менее привлекательным Кац от этого не становился. Это как… ну, рисование, например. Кто-то может, а кто-то нет. Вот так и с привлекательностью: кто-то – хронически клёвый Андрей Кац, а кто-то – неуклюжий, угрюмый Никита Орлов.

«Так… ты пришел сюда не ради окончательного обращения в пидораса», – поспешил Ники одёрнуть себя.

– Я не помешал? – хмурясь, спросил он, бредя на кухню вслед за Андреем.

– Нет… Нет, конечно, не помешал! – поспешил заверить Кац. – Я рад тебя видеть, правда…

Ники видел, что он вправду был рад. Но лучше бы врал, право слово.

– Кофе будешь?

– Да не суетись ты, – сев на край диванчика в углу кухни, Ники недовольно поморщился. – Впрочем, ладно, давай свой кофе.

Стараясь внять призыву не суетиться, Кац с прилежным видом вылил из турки остатки недавно сваренного кофе и поставил перед ним чашку. Потом замер между мойкой и плитой, поближе к вытяжке, и закурил свой Parliament.

– Хреново выглядишь, – сообщил он, внимательно оглядев Никиту. Тот вздохнул.

– Не все могут выглядеть охуенно круглые сутки, знаешь ли. И вообще… посмотрел бы я на тебя, если бы ты постоянно ловил глюки.

– Глюки?

– Ага. Только не делай вид, что ничего не понял. Сам же сказал, что нельзя называть им своего имени, – значит, тоже их видишь.

– Так ты их видишь?

– Вижу. Слышу. После того, как меня вытащили с того света.

– Нет. Нет, Ники… Я их, к счастью, не вижу и не видел никогда. Только так называемых жнецов, да и то лишь по их прихоти, – Кац нервно усмехнулся. – Слышу тоже редко. Только чувствую. Но живых людей чувствовать гораздо легче, чем мёртвых.

– И как долго у тебя это?

Он медленно провёл ладонью по взъерошенным кудрям. А потом уверенно ответил:

– Сколько себя помню.

– А… господи, – поражённо выдохнул Ники, чуть подавшись вперёд и сжав кулаки так, что ногти с болью впились в ладони.

Сколько себя помню… Кацу было, кажется, двадцать четыре. Неудивительно, что он так спокойно говорит обо всём этом… как о само собой разумеющемся.

– Как ты выжил с этим?

Андрей непонимающе нахмурил брови. После чего – подумать только! – улыбнулся. У Ники кровь прилила к щекам.Эту улыбку он уже видел, когда чуть похмельным утром сидел на кровати Каца – закутанный в одеяло так, что торчало одно лицо, да смущённый дальше некуда. Ники подумал, что, пожалуй, оторвёт ему яйца, если за улыбкой последуют прочие детали того утра.

– Разумеется, ты напуган, – это, впрочем, Кац произнёс уже вполне серьёзно. – А я, знаешь, всё никак не мог понять причину твоего состояния. Чувствовал ведь, что дело не только в смерти Игоря…

– А если задуматься, то именно в ней, – возразил Ники. Чтобы чем-то занять руки, он принялся размешивать кофе ложечкой, даже не положив сахар. Тема была скользкой - чего доброго, Кац опять примется орать. Ну его… – Он теперь один из них… Игорь.

Тёмные глаза Каца в ужасе распахнулись.

– Не может этого быть. Я бы почувствовал.

– Да не призрак же. Жнец.

– И подавно нет! – он всё же вышел из себя. – Он не мог! Игорь за всю свою жизнь не совершил сколько-нибудь дурного поступка!

– Может, ты о нём чего-то не знаешь? Или это не единственный путь?

– Как же… – проворчал Кац, с остервенением утрамбовывая в пепельнице окурок. – Не связывался бы ты с ними. Пусть даже это был бы Игорь…

– Почему? – с любопытством поинтересовался Ники. Как бы он ни пытался выкинуть из головы жнеца по имени Вальдемар, сделать это не удавалось. Где-то на дне разума затаилось смутное опасение, что Ники слишком глубоко нырнул, окунувшись в омут личности Вальдемара. Изнутри он казался бескрайним тёмным лабиринтом, в котором путеводной нитью было блестящее перо, с острым, будто у ножа концом.

– Потому что жнецы – они… – Кац нахмурился, подбирая слова (его гладкий высокий лоб прорезали аж сразу четыре морщины), – тёмные они. Будто бы вторую жизнь им дала не Смерть, а зло, которое они совершали когда-то…

– Такими ты их чувствуешь?

Помедлив, он кивнул. Потом задумчиво толкнул пепельницу ребром ладони и, приблизившись, рухнул рядом на диван. Собственническим жестом приобнял Ники и уткнулся носом в его волосы, всё еще влажные после утреннего душа. Ники хотел отодвинуться, но не стал. Чувствовал, что Андрею это было нужно. Вопрос в том лишь, почему.

– Не понимаешь? Может, потому, что мне нужно не совсем это?

– Не припомню, чтобы ты упоминал про чтение мыслей, – сказал Ники, смутившись и разозлившись. Макушкой он чувствовал, как губы Каца складываются в одну из этих треклятых улыбочек.

– Не читаю я мыслей. Но мне кажется, в голове у тебя, Никитушка, полный пиздец. Так что предпочитаю иметь дело с твоими эмоциями.

– Тут ты прав.

Некоторое время других слов он не находил. Кац тоже как-то не блистал красноречием вопреки обыкновению.

– Кац… – Ники попытался собраться с мыслями.

– Мм?

– А если бы у тебя была возможность отказаться от твоего дара… что, неужели бы не отказался?

– Нет, – не раздумывая, отозвался Кац. – Думаю, раз этот дар у меня есть, то для чего-то оно было так задумано.

– А я вот не хочу, чтобы другие за меня думали!

– Ну, так сделай вид, что хочешь, – снисходительно, даже будто бы уговаривая, сказал Кац. Осторожно погладил по плечу. – Тогда и не придётся.

– Не вижу в твоих словах логики…

– О… она просто стесняется.

– Верю, – Ники выдохнул это неохотно, сокрушённо. И ведь поверил же.

– Верь, – тихо попросил Кац. – Я же тебе помочь хочу.