А нужно. Ради своего же блага. В конце концов, Себастьян сам не понимает, что делает, и глупо это — пытаться переложить ответственность на него.

— Между нами говоря, на психа он что-то не очень похож, — протянул Френсис, размешивая чай и звеня ложечкой будто назло.

— М-да? У меня вот после этой сцены все сомнения отпали.

— Я тебя умоляю, он мне даже морду набить не попытался.

— А надо было? — чуть издевательски изумился Мэйр.

— Конечно! Гадкий некрос дышал на его любимку!

— Эй, хорош уже, я не его… погоди, кто? Фу, мерзость какая!

Френсис довольно заулыбался. Доводить людей до белого каления всегда было его любимым занятием.

— Очень неплохая выдержка, уж как для больного на голову, — продолжил он как ни в чём не бывало. — Самоуверенный мудак и махровый собственник, ну так за это в психушку не отправляют. Иначе мой грёбаный шеф давно бы уже куковал в комнатке с мягкими стенами. Ан нет! Сидит, сука, вискарь хлещет на пару с Макнейром, чтоб им повылазило!..

Вот оно как! Мэйр в избытке чувств хлопнул ладонью по столу и возмущённо уставился на своего друга.

— Так тебя коммандеры подослали? Ну и мерзавец же ты, Френсис Мюррей!

— Но-но-но-но-но! — тут же подскочил Френсис и оживлённо принялся расхаживать по кухне туда-сюда, то и дело с опаской косясь на него — ибо имел несчастье лицезреть, как виртуозно швыряется тяжёлой мебелью робкий и субтильный целитель Макинтайр. — Договоримся о терминах! Не подослали, а любезно предложили справиться о делах моего драгоценного друга Мэйра и его нового парня…

— Я не удивлён, — мрачно обронил «драгоценный друг». — Вот совсем.

Он мог недолюбливать Кайлина Макнейра за бесцеремонность и хамоватость, однако хорошо понимал ход его мыслей. Второй по силе некромант Империи прикидывает, стоит ли свести с проблемным бастардом Лейернхарта полезное в перспективе знакомство. Или проще добить, чтобы не мучился?

«Это вряд ли, душечка Кай», — подумал Мэйр с невесть откуда взявшейся свирепостью.

— Что от нас нужно Макнейру?

Френсис картинно развёл руками.

— Э, нет, подменыш, я не телепат ни разу. В отличие от Себа-астьяна. Боги и богини, кем надо быть, чтобы так подставить сынишку? Себа-а-астьян! Кошмар какой! — в его исполнении имя Себастьяна звучало и впрямь кошмарно. — Что, ты и в постели его так зовёшь? Или в ход пошли котеньки с заиньками?

— Хватит уже этих пошлостей! Между нами ничего нет, ясно?

— Ну да, ну да, — Френсис глубокомысленно закивал, хотя во взгляде сквозила явная издёвка. — Наивное дитя холмов, ты сам в это веришь? Правда, что ли? Ла-адно. Но когда тебе брачную руну на лбу пропечатают — не говори, что я не предупреждал.

— На лбу? Серьёзно?

— На лбу, детка. И на заднице тоже — для пущей надёжности.

Мэйр мученически застонал и спрятал полыхающее лицо в ладонях, вновь испытывая острое желание что-нибудь расколотить. Двух наглых и приставучих поганцев его нервы определённо не выдерживают.

Одного поганца, по счастью, вскоре сдёрнули на работу. С другим же — Мэйр тяжко вздохнул, столешница вновь захрустела под пальцами, — ещё предстоит разбираться.

Видят боги, разбираться не хотелось. Хотелось истерить как трёхлетке и громко требовать у мироздания свою прежнюю беззаботную жизнь. Да толку-то?

«Может, сам вернётся? — понадеялся Мэйр, педантично расставляя по полочкам чистую посуду. — А не убьётся по пути обо что-нибудь?»

Вполне вероятно, учитывая везучесть поганца-номер-два… и обилие нечисти в зачарованном лесу. Схрумкают и не подавятся, и поди докажи потом, что на чужое покусились.

«Нет уж, так не пойдёт! — он решительно помотал головой. — Это мой поганец — а значит, никому не позволено его сожрать, закопать под холмом или утопить в болоте. Только мне всё это можно!»

О том, с чего вдруг Себастьян теперь «его», Мэйр усиленно не думал. Нет, не думал.

Увы, отговорка «мой пациент» звучит всё более жалко и неубедительно. И с этим нужно что-то делать. Нужно. (Но не особо хочется.)

На улице вовсю светило яркое западное солнце, однако ветер дул холодный и влажный. Синтар… Мэйр накинул капюшон и засунул в карман левую руку. В правой был увесистый кусок говяжьей вырезки, завёрнутый в вощёную бумагу. Для Тен-Тена, конечно же. Ну… кто знает, с вечно голодным Себастьяном тоже может сработать… Впрочем, к сырому мясу он равнодушен — в отличие от самого Мэйра. И его капризного плотоядного друга.

— Тен-Тен? — позвал он с надеждой. — Хватит дуться! Я знаю, что ты где-то здесь!

Вредный келпи ничуть не проникся. Мэйр сердито фыркнул и прикрыл глаза, сливаясь с сонной тишиной увядающего леса.

Лес, как и сам Мэйр, холодов не любил и по осени пребывал в ворчливой полудрёме. Понемногу терял листья — золотые, и медные, и бронзовые, — увядал шумно и сердито, кое-где меланхолично гнил… в общем, готовился к спячке. Чтобы весной проснуться и ещё добрых полгода красоваться пёстрым разноцветьем перед всеми, кому хватит духу прийти и поглядеть.

Тот ещё выпендрежник и пакостник. Как и положено приличным зачарованным лесам.

Наконец Мэйр открыл глаза и возмущённо выдохнул.

Себастьян ушёл сравнительно недалеко, всего на пару миль от дома. Дальше идти будто бы и не собирается, заинтересованно топчась вокруг жертвенного холма, где высится громада Неметона. Куда он вскоре непременно сунется, что очевидно для всякого, кто знаком с лейернхартским бастардом хоть день… час… да нет, хватит и пяти минут, чтобы понять, какая перед тобой любопытная, упёртая и педантичная сволочь.

— Это моя сволочь, — пробормотал Мэйр. — Тронешь — пущу на дрова.

В ответ от Неметона пошли волны насмешливой издёвки — мол, старые новости для всех, кроме тебя; вот какой глупый подменыш!

— Сам дурак.

Он переложил свёрток в другую руку и неспешно побрёл вглубь леса, глядя по сторонам и недовольно морща нос. Зеленовато-жёлтые кроны деревьев на фоне ярко-синего неба — красиво, да только всё не то. Осень Мэйру не особо нравится, а зима и того меньше, даром что родился в день солнцестояния. Холод он всегда переносил с большим трудом. Кровь демонов, будь она неладна… Наверное, даже уехал бы куда-нибудь на южное побережье, не привяжи Неметон его к себе намертво — так, что даже в столице не пробыть больше пяти-шести дней кряду. Пробыв в Иленгарде больше недели, Мэйр начинал чахнуть на глазах, а тысячелетнее дерево обижалось и принималось без разбору жрать людей. Тут уж не до своих удобств: хочешь не хочешь, а привыкаешь к капризному и влажному морскому климату Синтара.

«Но, Бездна пожри, какая всё-таки гадость этот ваш холод!» — он поёжился и снова попытал счастья:

— Таэн’Нэйерис! А ну, выходи, злобная ты лошадка!

Вздорный келпи терпеть не может, когда его зовут лошадью. Однако на провокацию не повёлся; хотя из чащи вроде как донеслось возмущённое фырканье.

— Тен-Тен, ну прости! Я был занят и не мог тебя навестить… ты же знаешь, двуногим человечкам приходится ходить на постылую работу и всё такое. И даже если я был вынужден тратить время на кого-то другого, это не значит, что тебя теперь любят меньше… понимаешь?

Никакой реакции не последовало.

— Ты не можешь быть таким жестоким! Я же скучал по тебе, и я люблю тебя больше всех на свете, ты, наглая скоти… э-э-э… мой прекрасный Чёрный Шторм!

Чёрный Шторм — а именно так зовут Тен-Тена, «чернушку», в переводе на имперский — сохранил высокомерное молчание. В том, что эта копытная зараза материализовалась неподалёку и теперь злорадствует где-то в зарослях тёрна, Мэйр уже не сомневался.

— Ну и пожалуйста, — с обидой проворчал он и отогнул бумагу на краешке свёртка. — Мне больше достанется! А ты сиди без гостинца, глупый конь!

С гневным ржанием Тен-Тен соткался из воздуха и тени; выбивая копытами огромные комья земли, помчался к нему в вихре собственной длиннющей гривы — грозный, иссиня-чёрный, блестящий как воронье перо, с тремя изогнутыми серебристыми рогами во лбу. Вожделенный свёрток у Мэйра вмиг отобрали, и за какой-то десяток секунд три фунта говядины были уничтожены. Вместе с бумажной обёрткой.