В один из таких моментов мне показалось, что я не люблю Москву. Город-герой, город-мечта, но чувства остывали. В ней стало как-то слишком много негатива для меня. Порой, казалось, она просто задыхалась в нем. Он шел отовсюду: пробки, переполненные вагоны метро, раскаленные офисные здания, тротуары, торговые ряды, очереди даже за среднедоступными развлечениями, заведения общепита… Он был везде и передавался с ошеломляющей скоростью, ведь его разносчиков с каждым днем становилось все больше. Каждый прибывал в этот город в поисках лучшей красивой жизни, но, не найдя таковой, обвинял в том лишь других – всех. Сам город также входил в это число. И с каждым днем таковых становилось все больше, каждый приезжающий на перроны московских вокзалов поезд дальнего и не очень следования ежедневно вываливал десятки и сотни «будущих коренных москвичей» вместе с их пыльными пожитками прямо в недра этого уставшего города. Как в свое время сделала и я…

Только ночами она еще оживала. Могла вздохнуть хоть чуть глубже, спокойнее; окунуться в канал, облиться дождем или просто полюбоваться своими огнями, осветить ими центральную улицу и встретить рассвет на мосту с видом на Садовое. Пока еще свежо, пока еще источники негатива не зарядили свои аккумуляторы, а сонно выползали на ее обновленные улицы.

Я стала прятаться от них вместе с ней. Особенно после переизбытка ненужной информации и гнилой энергетики скопления масс. Я забиралась на максимально допустимую высоту Lotte Plaza или City Space и наблюдала за ней, за ее дыханием, за тем, как потягиваются сбитые судорогой ее дороги, как вздымаются диафрагмы высоток, как встряхиваются конечности панельных домов. Я вздыхала вместе с ней и поднимала чашку немного остывшего кофе, а иногда, возможно, чего-то покрепче, за ее здоровье, за ее силу и понимание, которое, возникшее между нами однажды, крепчало теперь с каждой ночью.

Я подолгу могла смотреть, как капли мелкого дождя лениво сползают по склону витражных стекол ее кофеен на мокрые машины, выстроившиеся в ряд где-нибудь в укромных местах обочин. Вслушиваться в шелестящее похрустывание шипованной резины по голому изможденному асфальту из приоткрытого окна.

Нравилось вдыхать отголоски раннего утра, когда сонное солнце только-только вступало в свои права, иногда еле проглядываясь сквозь нависшее небо. В это время все пахнет как-то иначе. Мокрый асфальт, вчерашняя влажность и сладковатый аромат слоеной выпечки.

Но больше всего мне нравилось молчать. Просто молчать и понимать, как многое мы порой заглушаем собственным голосом. Мы заглушаем все остальные способы восприятия, тогда как оказывается гораздо приятнее просто прислушаться к внутреннему диалогу. Просто найти его, просто осознать, что он есть. А он есть. И это зачастую самый корректный, воспитанный и справедливый собеседник. Он не заискивает, не льстит, не пытается подмаслить неказистыми высказываниями, просто потому что ему от тебя ничего не надо. Он и так знает о тебе слишком многое, чтоб не задавать глупые вопросы и не требовать от тебя объяснений. Иногда он надавливает на больные места, иногда поддерживает в принятии решений. С ним просто. Его бывает сложно найти. В себе.

Один из таких диалогов привел меня к мысли написать заявление на эксперта.

– Ты еще здесь, Лер? – вернул меня из размышлений Ивсеев.

Он всегда умел делать это грамотно и незаметно, просто проведя ладонью перед моим потерянным лицом.

Ему в последнее время частенько приходилось этим заниматься, потому что мне было над чем поразмыслить.

Новость о том, что в то утро оборвалась жизнь одного из партнеров еще до того, как его смогли вынуть из перекореженной «Тойоты», заставляла связывать в голове определенные события. Некоторые из них упорно не укладывались друг с другом. Внутреннее напряжение мозга возрастало, сопротивление так и норовило сжечь.

Я прикрыла глаза ладонью и глубоко задышала.

– Ты в порядке? – все тот же голос.

Я не ответила. Я стала уставать от всего этого. Капитально. До боли в висках и тяжести в желудке. До рези в барабанных перепонках и привкуса горечи на языке.

Мне не хочется говорить. Совсем. Не произносить ни слова. Все, что нужно узнать, можно прочесть по глазам, – просто посмотреть, просто заметить, нежели переваривать замусоренный поток информации. От него случается передоз, и система фильтрации начинает давать сбои, а это непременно приводит к нервному расстройству. В наше время информационного прессинга нервные расстройства становятся хроническими. А фильтры – одноразовыми. Поэтому давай просто помолчим. Просто и красноречиво. Как жаль, что это мало кто умеет. Как прекрасно, что с ним это возможно.

– Лер?! – Стас потряс меня за руку.

– Да… да… я в порядке.

– Лер!

– Все отлично.

– Ты меня не слышишь?

Я подняла ладонь с век и повернулась в его сторону. Он напряженно смотрел.

– Заученными фразами будешь говорить кому-нибудь другому – мы уже не на собрании, – однако хороший расклад. – Я не узнаю тебя в последнее время. Что происходит?

«Неужели кто-то из нас еще сохранил способность к проницательности, или это мое лицо теперь как табло для считывания?»

– Да все в порядке, Стас. Не выдумывай… – я попыталась отмахнуться от навязчивых откровений (что с них толку?). – Устала просто…

– Слишком часто я отвозил тебя домой уставшей, чтоб так наивно поверить. За идиота меня не держи, – он даже немного разозлился на меня, слышно было по интонациям. – Не настроена говорить – так и скажи, но глупые отмазки придумывать не надо. Не со мной, по крайней мере…

Я сглотнула. Он прав. Он абсолютно прав. Вот только смысл мне его грузить? Мне с ним в фойе еще работать, недалече как завтра, а я тут нытье сейчас свое открою. Он еще, не дай бог, заморочится, а мне нужен его здравый рассудок и исключительно холодный.

– Ты к смене эксперта, что ли, никак не привыкнешь?

Цепляет. Цепляет, черт возьми. Наобум ведь бьет, а так как будто знает. Нужно срочно атаковать, иначе выдам себя с потрохами.

– Да при чем здесь эксперт?! – неподдельно возмутилась я. – Бизнес работает, а чью фамилию на уведомлениях писать, принципиального значения не имеет. Впрочем, как и то, кто им бейджики будет выдавать.

– По сути, да, – воспринял он. – На каком-то этапе становишься более автономным, что ли, была бы система, а способы найдем. Это новичкам свойственна привязанность к эксперту. Вон некоторые персонажи в соплях с собрания сбегают при смене руководителя и не появляются потом. Хотя какая, в принципе, разница, не для эксперта же зарабатывают, для себя, так что мешает зарабатывать дальше? Глупости какие-то, ей-богу.

– Ну, да… – и тоскливая улыбка предательски поползла на лицо. – Хотя, знаешь, я им завидую в какой-то степени.

– Завидуешь?! Кому? Новеньким партнерам?

– Угу. Мне еще при вступлении кто-то из «стареньких», когда поздравлял, сказал, что завидует. Я еще удивилась тогда, а сейчас понимаю…

– Объяснишь? – не унимался Стас.

– Да ты сам вспомни! При вступлении какие эмоции были, сколько впечатлений: новые люди, новые места, эксперты-полубоги, каждый день что-то новое и ослепительное понимание, что наконец-то жизнь дала тебе верный путь и что все теперь будет хорошо. Я тогда ни капельки не сомневалась, что все будет хорошо. Непременно хорошо. Скоро, совсем скоро. Знаешь, как в детстве, когда мама нежно гладит тебя по голове, успокаивая истерику по поводу разбитой коленки, приговаривает, что все будет хорошо, что все пройдет, нужно лишь чуть-чуть потерпеть. И ты искренне веришь, что в жизни будет кто-то, всегда будет кто-то, кто спасет, что бы ни происходило, этот кто-то окажется рядом и спасет. Меня тогда спасал Ромка и эксперт, конечно же, Игорь Викторович. Как наставник, что ли. Такая голова у человека, такое мышление, я поражалась! Хотя мы одногодки всего-навсего, как выяснилось. Лишь со временем вновь убеждаешься, что надежда – это просто очередной переходный период, он проходит, его нужно просто перерасти. Но тогда мы все были, словно как дети, переполнены эмоциями, нетерпением и ожиданием, что скоро… совсем скоро. Верили, что все станет лучше, обязательно станет лучше, если усердно трудиться – выполнять наставления эксперта, прилежно учиться, внимать всем рекомендациям и быстро бегать – быть в динамике. Тогда все будет хорошо, и мы непременно всего добьемся. Непременно.