Этот вопрос прозвучал риторически и растворился где-то между клубов табачного дыма его не до конца затушенной сигареты.

«Все мы за этим приходим. Только кто-то не просто хочет, а что-то еще и делает для этого», – ответила я про себя.

– А тебе не приходила мысль, что мы занимаемся здесь подобным лохотронством?

– Мне? Честно говоря, нет, – а что я еще могла ответить. – Мы работаем с живыми людьми, продаем нормальную систему и получаем вменяемые деньги.

– Вот именно, что мы работаем с живыми людьми… Как с сырьем. Как с расходным материалом… Не подошла втулка, не отработала… ну, что ж. Другая практичнее будет. А о том, что это тоже люди, не задумывается никто.

«Что за нежный лепет? Откуда только берется эта тонкая душевная организация в людях, когда они тупо потеряны?»

– О тебе-то кто в последний раз задумался, Васильев? – мне казались подобные вопросы абсурдом. – Много ли кто?

В ответ последовала пауза.

– Это жизнь, Виталик. Либо ты, либо тебя. Снял бы уже розовые очки. Пора бы!

Он ничего не ответил. Он какое-то время увлеченно крутил в пальцах пепельницу, затем рывком толкнул ее в мою сторону и молча вышел из-за стола. Нервозный скрип резко отодвинутого стула и удаляющаяся ссутулившаяся фигура в сером костюме.

«Эх, Виталик, знал бы ты, что приходит мне в голову последнее время! Я гоню от себя эту паранойю, я заставляю себя думать о том, что жизнь циклична и сейчас просто сложный момент переосмысления ценностей. На самом деле я все делаю правильно, двигаюсь в нужном направлении. А подобные мысли время от времени посещают всех. Но выяснять у партнеров, мучаются ли они теми же проблемами, я не стану. Страх показаться неуспешной или сомневающейся был сильнее, чем страх перед диалогами с самой собой. Их все равно никто не услышит».

Больше с этим человеком я на связь не выходила. Никогда.

Поразительное все-таки существо – человек. Только он может пятьдесят лет прожить плохо, а на пятьдесят первом просто взять все и поменять. А может, и не поменять, херея от зависти в чахлом возрасте, что жизнь так и не дала шанса. А может, и в двадцать ухватиться бульдожьей хваткой и выжимать до победного, пока своего не добьется. А может, и не взять, даже когда в руки вкладывают, когда показывают, как и откуда брать, да еще и сзади подпинывают, когда лупят по щекам, показывая на его нынешнее существование и призывая понять, что если не сейчас, то уже вряд ли когда еще.

Почему, когда протягиваешь руку, в нее максимум могут наплевать? Почему, когда посылаешь, за тебя начинают цепляться? Почему нельзя уже просто и нормально? Неваляшка правит бал, мать ее!

Что ты за существо такое, человек?!

– Проблема не в количестве, проблема в качестве, Ром, – мы сидели в «плетеном» ресторанчике отеля и не спешили разъезжаться после собрания. – Ни у кого из нас изначально не было идеи. Ни в чем и нигде. Мы просто плыли по течению, как и все. Но признайся, осмелься признаться, что мы всерьез не воспринимали и эту. Не криви душой, Ром. Первое время после вступления ты чувствуешь себя сначала полным идиотом, затем шматком на асфальте, раздавленным чьим-то нечищеным ботинком, а спустя некоторое время – редким продуманом, который обманул тут всех и вся, что сумел-таки отбить вступительный взнос, да еще и заработать немного. Лишь спустя еще время ты начинаешь осознавать, где находишься на самом деле, и все чаще находить себя в состоянии «Я – красавчик, мать вашу!», – Ромка заразительно засмеялся. – Все так чувствуют. Все, кто находит в себе силы делать хоть что-то, даже когда силы и нервы на пределе. Просто делать. – Мы сами себя победили, Ром. Априори – это мы! – я перегнулась через стол, насколько это было возможно, чтобы еще больше внедриться в его восприятие. – Мы говорили с тобой про систему, помнишь? Эта система во всем. В школе есть педагоги, на работах – начальники, и это понятно и логично. И какими бы козлами они ни были, они должны быть, они – часть системы. Так же и тут. Но это не значит, что система плоха. Ты сам любил повторять, что нет плохих дел, есть плохие люди. Так вот, здесь то же самое. Не поэтому ли ты хотел прорваться туда – наверх?

Ромка смотрел куда-то сквозь меня. Было видно, что он не совсем хотел обсуждать эту тему. Либо не со мной, либо не сейчас. Но тот факт, что впервые, пусть и вскользь, из его уст было упомянуты слова о некорректности нашего эксперта, заставил меня насторожиться. Никогда за все время моего пребывания в компании, ни разу я не слышала даже намека на критику в адрес руководства. Разные догадки лезли мне в голову, и ни одна из них не казалась мне радужной.

– Ты же хотел стать фигурой позначимее, не так ли, но в рамках все той же системы. Как это сделала Счастная. И она молодец, пусть даже не все у нее идет гладко, судя по вступлениям.

– Лер, ты многого не знаешь, – среагировал он при упоминании фамилии Елизаветы, той самой, которая так неизгладимо впечатлила меня в день моего первого появления в филиале (мы даже успели с ней немного подружиться спустя время) и которая совсем недавно взошла на следующую ступень дома иерархического успеха, будучи кандидатом. Теперь нас разделяла бездна под названием «шеф – партнер», ни о какой дружбе речи уже идти не могло…

Но не о ней сейчас.

– Может, это и к лучшему, – я оборвала его на полуслове, чтоб не дать сбить русло разговора. – И тем не менее мы все знаем: самый сложный механизм не будет работать без маленькой шестеренки, но куда приятнее осознавать себя коленвалом системы, не так ли? Приятнее, но на данный момент мы всего-навсего шестеренки, но думающие шестеренками, Рома. И мы исправно работаем, пока нас регулярно смазывают – корпоративами там всякими, призами, подарками, поощрениями. А если нагружают, мы начинаем сопротивляться, а если при этом забывают еще и смазать, то начинали вообще протестовать. Но а как нас не нагружать, посуди сам? Половина не сдвинулась бы и с места, если бы ни прессинг и грамотные подсрачники. Это факт. И половина не добилась бы того, что имеет сейчас. Да, ни я и ни ты, чего скрывать? Но мы по-прежнему остаемся деталями системы, мы по-прежнему есть сама система. И нам это нравится. Нравится. Я знаю, что нравится, вижу это. Так что это за мысли такие – оставить бизнес? Откуда они, Ром?!

Он не ответил.

Он просто больше не появился в фойе.

Мой Пригласитель, моя жилетка, опора и самый яркий пример в филиале.

А я так и не успела сказать ему «спасибо». За то, что показал этот бизнес, за то, что не просчитал и всегда поддерживал, как бы клинически мой колпак ни скатывался…

Стоит ли говорить, что номер телефона его тоже сменился?

Как-то быстро стало все меняться. Слишком уж быстро.

Вообще я люблю перемены. Они как-то ненавязчиво позволяю оставаться на плаву. Бизнес же научил разрушать, не сожалея. Он отчетливо дал понять: руины – лучший способ возрождения. И если очень хочется чего-то определенного в жизни, осмотрись, от чего ты готов отказаться взамен.

Отказываться со временем становилось все легче, и жизнь принимала все новые и новые повороты. Меня все чаще окружали другие люди, другие предметы, другие места и интерьеры. Мое видение мира и своего места в нем становилось иным, более масштабным, что ли, более емким. Я перестала бояться. Многого перестала бояться. Общественного мнения, по массе своей чаще негативного, перестала запрещать себе все то, чего безумно желаю, и меньше воспринимала сложности в рамках всей вселенной. Так было проще.

Только внутри что-то не совпадало. Будто никак не мог подобраться последний кусочек мозаики. Не самый основной, но чертовски незаменимый.

Я не сопливилась в подушку, как это могло бы показаться после упоминаний одиноких ночей, не зависала над романтичной песенкой, играющей на повторе которые сутки, и не изображала из себя героиню «Сумерек», часть вторая, рабочее название «Как я умею красиво страдать». Не будет здесь соплей в сахаре – я приложу все усилия.