Потом я узнал, что вместо буквальной реализации также помогает рассказывание. Первые люди, которым я рассказал, что со мной происходит, были родители. Потом психологи. Потом Надя… За что я ей благодарен до сих пор.

То есть, не то, чтобы я постоянно рассказывал Наде какие-то психологические гадости. И не то, чтобы она стала для меня кем-то вроде психотерапевта. Но, само написание ей писем стало психотерапией для меня. Я писал не столько ей, сколько самому себе.

Не думаю, что она внимательно читала все, что я ей пишу, и глубоко меня понимала. Не могу сказать, что она отвечала мне что-то замечательно умное. Но выговариваясь, я сам понимал себя лучше. И сам факт, что она не прекратила общения со мной после того, как я рассказал ей про свои страхи, про оргазм на олимпиаде и про то, как мочился в штаны на людях, это стало настоящим откровением! Оказалось, можно открыть что-то абсолютно мерзкое про себя, по сути, чужому человеку, и он от тебя не отвернется! Все-таки мир не был абсолютно враждебным…

Весной в первый год после школы мать повезла меня в Нижний Новогород на прием к психотерапевту, известному профессору, лучшему специалисту области.

Высокий, сутулый старик в белом халате, с властным густым голосом, он был похож на огромного седого ворона

– Ох уж мне эти физики-шизики! – гремел он, вальяжно развалясь в кожаном кресле у себя в кабинете, когда я рассказал ему свою историю. – Сколько их ко мне ходит!

Когда же я спросил, что делать, чтобы невроз отступил, и я смог продолжить учебу, психотерапевт повернул разговор неожиданно:

– А вы уверены, что вам стоит продолжать? Может быть, физика это, вообще, не ваше призвание? Может быть, вам стоит стать художником или писателем? – профессор говорил громким басом, как-то полубезумно улыбаясь, и было непонятно, то ли он говорит всерьез, то ли издевается, то ли сам давно выжил из ума.

– Я уверен, – не очень уверенно ответил я. – Кроме физики мне ничего не интересно. И потом, я столько лет готовился… И сейчас все бросить?

– Ну, смотрите! – прокричал профессор. – А то знаете, у меня куча таких историй: родители физики отправляют ребенка учиться на физфак МГУ или МИФИ, и у того от перенапряжения начинается невроз, потом он бросает институт, поступает в другой, где учиться полегче, и все проходит.

– Мне как-то не хочется думать, что я слишком тупой, чтобы быть физиком, – ответил я.

– Ну, тогда хватит думать про свои страхи! Молодой здоровый парень все время думает о какой-то херне! Описаюсь – не описаюсь! Вы понимаете, что ваши страхи это просто херня!? – старый ворон постепенно выходил из себя, – Разорвется сердце – не разорвется сердце! Таблетками весь обложился, как старушка! Спортсмен! Каратист!

– То есть, хотите сказать, у здорового человека такого быть не может? – спросил я.

– Не может! За всю историю медицины не известно случая, чтобы у невротика его страхи реализовались!

– Но ведь страх семяизвержения у меня два раза реализовался, – с болезненной настойчивостью ответил я.

– Хватит уже думать про херню! – голова профессора старчески затряслась от возмущения. – Будет оргазм, не будет оргазма! Найди себе девушку, живи нормальной половой жизнью и ничего у тебя не будет! О девушках тебе сейчас нужно думать! О сексе! А не о херне!

В конце концов, я ушел от психотерапевта в смешанных чувствах. С одной стороны, было разочарование, из-за того, что он не стал подробно и тактично анализировать каждый из моих страхов, а, по сути, просто на меня наорал. С другой стороны, такой неуважительный подход к моему неврозу парадоксальным образом вселил надежду на исцеление. Окрики профессора звучали вполне разумно. Я решил, что это такая врачебная тактика.

По словам профессора, он излечил множество невротиков. В доказательство, он поставил мне видеокассету, на которой люди со страхами, похожими на мои, рассказывали о том, как они излечились. Правда, рассказы были не очень убедительны и, в основном, сводились к тому, что пациент говорил, что он боялся того-то и того-то, а потом понял, что эти страхи – это просто невроз и ерунда, и бояться тут нечего, и у него все прошло. Но я тоже понимал, что мои страхи – ерунда! И это не помогало!

Тем ни менее, после встречи с врачом я решил попробовать не заниматься бесконечным самоанализом, а просто переключаться на «здоровые» вещи, а когда страхи приходят, относиться к ним с иронией.

Летом, через год после окончания школы, я поехал поступать в МИФИ. Невроз не прошел. Однако, родители считали неприемлемым отсрочить поступление еще на год. Да и сам я решил, что нельзя всю жизнь бегать от трудностей.

Вступительный экзамен в МИФИ пришлось сдавать в презервативе, примотанном к члену пластырем. Я специально дома в ванной экспериментировал – если надеть презерватив, примотать его пластырем, а потом надеть штаны и так пописать, то ничего наружу не вытекает и ничего не видно. Тем более уж, ничего не будет видно, при непроизвольном оргазме. Так мне удалось обмануть свой страх на время экзамена. Сдал на четыре.

После поступления учеба тоже давалась нелегко. Не то чтобы много и сложно задавали. Просто любое пребывание на людях, особенно с необходимостью публичного выступления и без возможности в любой момент незаметно выйти в туалет, было тяжело для меня. На коллоквиум – промежуточное испытание между вступительным экзаменом и зимний сессией – я вообще не пошел.

Встретиться с Надей тоже не удалось. Каждый раз, когда я ей звонил, она была со мной приветлива, но неизменно под каким-то предлогом отказывалась от встречи. В итоге, я перестал звонить и стал писать письма из студенческого общежития Наде домой – из Москвы в Москву…

А встречаться начал с девушкой из моего же города, на пару лет младше меня, которая поступила и училась вместе со мной. Впрочем, встречаться – это, пожалуй, сильно сказано. Мы даже не целовались. Просто я был влюблен и пытался, как мог, ухаживать. (Про Надю, я к тому моменту не то чтобы забыл, но писал письма гораздо реже). Девушка была красива и демонстративно набожна. И повлияла на меня в том плане, что я тоже стал регулярно молиться Богу. Например, перед сном, лежа в кровати. Естественно, про себя и «своими словами».

Помимо этого, один из моих соседей по комнате общежития, длинноволосый, болезненный молодой человек, дал мне прочесть книгу Паоло Коэлио «Алхимик», основной мыслью которой было, что нужно верить в Бога, и тогда Он откроет тебе твое предназначение и поможет следовать ему.

Само по себе то, что этот сосед, с которым мы даже не особенно дружили, вдруг, ни с того ни с сего, буквально, навязал мне эту книгу, и то, как выглядела книга, распечатанная с компьютера, как какой-то таинственный редкий самиздат, само по себе это выглядело как некий знак. Я начал просить Бога о том, чтобы он указал мне мою Судьбу…

Мне всегда нравилось читать художественную литературу. В детстве мы с братом любили рассказывать друг другу истории про маленьких человечков – фунчиков (это название придумал мой отец). Однажды, вдохновившись творчеством Толкиена, я даже начал писать свой собственный роман, про фунческую комнаду, которая, наподобие толкиеновского отряда хранителей кольца, отправлялась в дальнее путешествие, чтобы спасти мир от зла.

Моей детской усидчивости хватило всего на несколько страниц, но уже тогда во мне открылась способность находить удовольствие в том, чтобы что-то писать. Помимо прочего, за год одиночества и ежедневного написания писем Наде я привык и полюбил мечтать и рефлексировать на бумаге. Да еще вспомнился и не шел из головы вопрос психотерапевта: «А вы уверены, что вам стоит продолжать? Может быть, физика это, вообще, не ваше призвание?»…

Не удивительно, что когда я стал молиться Богу и просить указать мое призвание, мне пришла в голову и постепенно утвердилась в ней мысль, что можно бросить МИФИ и стать писателем. Вообще ни где не учиться, как многие писатели, или окончить какой-нибудь филфак.

«В конце концов, почему нет? – думал я. – И это не значит, что я слишком тупой для физики. Ведь не физики, а писатели учат всех жить!».