***
Совсем все плохо было в первые три года. С 16 до 19 лет. Я даже неделю полежал в психиатрической больнице. Там не было ничего интересного. Я попал на «второй пост» для «не тяжелых», которые в основном состояли из вялых, обкормленных транквилизаторами алкоголиков-белочников и более активных и жизнерадостных солдат-наркоманов.
Дебелая медсестра, в ответ на мои регулярные просьбы позвонить домой (в обычные дни звонить по телефону, встречаться с родственниками и выходить на улицу не разрешалось) выдавала мне таблетку фенозепама со словами «вот, выпей таблеточку». Общение с врачом сводилось к ежедневному обходу.
Врач, пожилая женщина с умными глазами, подходила, доброжелательно осматривала меня и задавала всегда один и тот же вопрос: «Ну, как сегодня дела?», на что я неизменно отвечал «Ничего». «Ну, попей еще немного таблеточки!» и переключалась на следующего пациента.
Через неделю таких осмотров врач пришла к выводу, что мне нет смысла лежать в больнице, и я могу лечиться амбулаторно. Меня отпустили домой. «Ты, главное, таблеточки пить не прекращай», – напутствовала меня сердобольная медсестра.
Из-за своих страхов я не мог нормально учиться. Кое-как закончив школу (справка из психдиспансера помогла на выпускных экзаменах), в институт поступать уже не стал. И работать не пошел. А стал просто сидеть дома.
Целыми днями гулял один по городу или по лесу с собакой (у нас был настоящий тигровый дог, а город мой маленький и лес рядом) или сидел дома, читал… или даже не читал, слушал музыку, просто сидел… Родители не знали что делать и были в отчаянии.
***
В тот год я познакомился в интернете с девушкой. С москвичкой по имени Надя. Не могу указать фамилию из соображений тактичности. Скажу только, что у нее была красивая, аристократичная, московская такая фамилия. Примерно как Онегина или Ганина.
Наше знакомство началось с того, что я угадал ее внешность. Тогда интернет еще только появлялся и казалось нормальным месяцами переписываться, не обменявшись фото. По крайней мере, мне казалось нормальным… То есть, начали мы ни с обмена фотками, а со словесного описания своей внешности. И я угадал с точностью почти до сантиметра Надин рост, вес, цвет глаз и цвет волос…
Тогда показалось, что это знак. Как будто я уже знал ее прежде, где-то в другой жизни. Мы начали, как она это назвала, «играть в любовь». Писали другу другу, как бы понарошку, любовные письма. Но при этом, как бы, и не совсем понарошку… По крайней мере, с моей стороны. Впрочем, и Надины письма, лучшие из них, дышали искренностью. Навсегда запомнились слова из одного ее письма: «Я люблю тебя и, если я не могу быть с тобой рядом, дышать с тобой одним воздухом…», дальше не помню, но согласитесь, звучит искренне.
Мне было 18, ей – 22. Я – невротический инфантильный полуребенок, она – в самом цвету. По фотографиям, которыми мы, наконец, обменялись, Надя оказалась красивой. Серо-зеленые, в меру большие глаза, в меру темные русые волосы, в меру светлая кожа. В меру тонкие, красивые руки. Невысокий, но и не низенький рост. Стройное, гармоничное, женственное тело… В нарядах – гармоничная умеренность – ничего кричащего, слишком яркого, но и никакой излишней строгости. И в поведении (судя по письмам и телефонным разговорам) тоже благопристойность, сдержанность, в сочетании с умеренной светской легкомысленностью. Но при этом, в голосе по телефону я умудрялся слышать скрытую страстность и даже затаенную порочность. У нее был глубокий, смелый, сексуальный голос.
Надя жила совсем другой, загадочной столичной жизнью. Ходила в театры и кафе. Любила оперу, в которой я никогда не был. Читала книжки авторов, которых я не знал.
Насколько Надя соответствовала созданному мной образу? Сложно сказать. Я ведь ее никогда не видел. Частично, думаю, соответствовала. Хотя, конечно, ничего такого уж особенного в ней, наверное, не было. Обычная московская интеллигентная, симпатичная девушка. Просто у меня внутри что-то с чем-то совпало. Нравилось, что она старше меня. И что она москвичка (мой родной Саров – маленький полусекретный наукоград с населением в сто тысяч жителей).
Тогда, в 18 лет, я мечтал, как у меня пройдет невроз, как я поступлю в институт в Москву, и мы встретимся и будем гулять до поздней ночи, сидеть в кафе, целоваться на крыше многоэтажки, взявшись за руки, глядеть на весенние звезды и, конечно же, заниматься любовью на широкой удобной кровати в Надиной просторной квартире…
Я писал Наде каждый день, иногда по целой тетради (доступ в интернет из дома, не помню почему, прекратился, и мы перешли на бумажные письма). Она писала гораздо реже. Наверное, в среднем, раз в две недели. Но мне хватало, чтобы мечтать. Письма подписывала «твоя Надежда». И она действительно ей была! Я пережил первый год после школы, самый тяжелый год невроза, во многом благодаря ей…
А было действительно тяжело. Приведу лишь один, самый яркий пример. Помимо страха непроизвольного семяизвержения, с которого все началось, помимо страхов умереть от разрыва сердца от страха разрыва сердца, сойти с ума от страха сойти с ума, покончить с собой от страха покончить с собой, помимо страха временно помешавшись, убить или изнасиловать кого-нибудь из своих близких – помимо всего этого, у меня развился еще один страх, о котором стыдно говорить, но нельзя не сказать, не нарушив полноты картины.
Я боялся обмочиться на людях от страха обмочиться на людях. В отличии от непроизвольных оргазмов, в реальности со мной такого никогда не происходило. Психотерапевт, к которому я впоследствии ходил, уверял меня, что это невозможно, что за всю историю медицины не было случая, чтобы у пациента с подобным страхом (как оказалось, одним из самых распространенных у невротиков) этот страх реализовался. Но я не верил. Я думал, что психотерапевт говорит мне это, чтобы меня успокоить. В конце концов, кто собирал статистику по случаям, когда люди мочатся в штаны от страха? Ведь страх семяизвержения три раза реализовался!
Как и по поводу разрыва сердца, я пошел со страхом обмочиться к врачу. На этот раз – к урологу. Преодолевая ужасный стыд, спросил, возможно ли, чтобы здоровый человек обмочился в штаны от страха? Как и в случае с сердцем, твердого отрицательного ответа не получил. Врач, мужчина среднего возраста, сначала опешил, потом отправил меня на рентген, который, естественно, показал, что физически я абсолютно здоров, а потом, подавляя смущение неуместной ухмылкой, спросил: «Вот скажи мне прямо, как мужик мужику, чего ты, все-таки, боишься?» Я постарался объяснить. На что уролог ответил: «Ну, теоретически, наверное, если на войне, в окопе и танки идут, то может человек штаны обмочить… Но, тебя-то танками ни кто не давит!»… Этого было достаточно! Значит, теоретически, такое возможно! Ну и что, что я не на войне? Боюсь то я так же сильно, как на войне! Я ушел с той встречи расстроенным.
И тогда мне в голову пришла мысль: чтобы победить страх, нужно с ним встретиться, искусственно создать ситуацию, когда он реализуется. То есть, конкретнее говоря, я решил попробовать обмочиться в штаны на людях специально…
Подробности смаковать не буду. Вкратце было так. Я уезжал на автобусе в другой город, находил там людную остановку, вставал среди людей и мочился в штаны. Потом, быстро уходил куда-нибудь во двор, переодевался (брал собой запасные штаны) и ехал домой. В другой город ехал, потому, что мой родной город очень маленький, и сложно было осуществить все непосредственно в нем, так чтобы об этом не узнал кто-нибудь из знакомых…
Рассказываю это просто, чтобы проиллюстрировать, в каком я тогда был состоянии, через какой отвратительный кошмар пришлось пройти мне и моим родителям, которые все знали и ничего не могли сделать. И это все в 18-19 лет! Юность! Счастливая пора! Пора любви!
Встретившись со своим страхом, я испытывал временное облегчение, но не надолго. Одно дело – обмочиться на остановке в чужом городе среди незнакомых людей и сразу убежать, и другое – сделать то же самое, например, на вступительном экзамене в вуз или на свидании с девушкой. Это было бы как преодолевать страх смерти посредством самоубийства. Однако, если реализовать страх не полностью, а частично (остановка, а не экзамен), то и пройдет он частично! Получался заколдованный круг.
